Новорусский Михаил Васильевич

В то время жестоких гонений на организации, .молодежь все-таки умудрялась устраивать союзы-землячества, имевшие самые разнообразные цели, кассы взаимопомощи, устройство библиотек, кружков самообразования и т. д. Землячества об'единялись союзом землячеств, с заданиями более широкими, вплоть до политического, т.-е. революционного воспитания молодежи. Как член Новгородского землячества, М. В. Новорусский входил представителем в союз; такими же представителями были Александр Ильич Ульянов, Шевырев, Лукашевич—будущие деятели 1 марта."

В.Н.Фигнер, Шлиссельбургская крепость: "М. В. Новорусский (заключенный номер 25, прибыл в Шлиссельбург 5 мая 1887 года.

..Лукашевич и Новорусский, эти террористы 1887 года, пытавшиеся повторить 1 марта, заявляли, что были социал-демократами, хотя и держались тактики “Народной воли”.

Новорусский ...был совершенно не знаком с естественными науками, так как образование получил в учебных заведениях духовного ведомства.

Новорусский родился в деревне Новая Русса, Маревского района, Новгородской области. Ныне деревня является отделением (бывшим) совхоза "Молвотицкий".
По некоторым данным, Михаил, сын местного священника, в революционной среде был известен под псевдонимом Новорусский. Когда-то в местной школе прославившемуся земляку был посвящен целый музейный стенд с богатым материалом.

VI. МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НОВОРУССКИЙ25

1. [ПРЕДИСЛОВИЕ]23

Мне трудно выразить словами, с каким глубоким, нежным чувством перечитывал я .эти готовящиеся к переизданию воспоминания Новорусского, с которым меня особенно сближали в Шлиссельбургской крепости общие научные интересы, когда нам разрешили видеться друг с другом на прогулках и в камерах, предназначенных для занятий и работ.

Он не был естествоиспытателем по своему воспитанию, но был таким в душе.

Сын бедного сельского церковного причетника, он, несмотря на свое сильное стремление к знанию, не мог по недостатку средств поступить ни в какое учреждение, кроме бесплатного духовного училища, а потом семинарии и, наконец, благодаря выдающимся способностям был принят на казенный счет в Петербургскую духовную академию, которую и окончил в звании кандидата в 1886 году. Затем он был оставлен при этом учреждении для занятия профессорской должности, но был арестован 3 марта 1887 года — раньше, чем защитил свою магистерскую диссертацию. На его квартире была арестована лаборатория, в которой приготовлялся динамит его другом А. И. Ульяновым для покушения на жизнь императора Александра III.

Его товарищи Ульянов, Андреюшкин, Генералов, Шевырев и Осипанов были казнены, а Новорусского и Лукашевича заключили на всю жизнь в Шлиссельбургскую крепость, где он и оставался до 23 октября 1905 года, когда всех тех из нас, кто пробыл более десяти лет, отпустили большею частью на родину с правом приписаться к мещанам или крестьянам.

Прошли три года пыток голодом и цынгой в Алексеевской равелине Петропавловской крепости, прошли три года одиночной жизни в Шлиссельбургской. Из 12 человек, заточенных со мною, остались в живых только три.

Никаких известий о том, что творилось за стенами нашей крепости, мы не имели, И нам даже казалось, что всякая борьба за свободу замерла в России...

И вдруг к нам привезли двух новых товарищей — И. Д. Лукашевича и М. В. Новорусского... Сильное душевное волнение охватило нас всех, по мере того как передавалось стуком в стену от камеры к камере это неожиданное для нас известие.

— Кто они? За что? Как бы выучить их стуковой азбуке? Как бы узнать скорее обо всем...

Проходили дни за днями, и, наконец, мы узнали, что жизнь не замерла за нашими стенами, что борьба с насилием и произволом, приутихшая на некоторое время после гибели Народной воли, возобновилась под тем же знаменем.

В это время некоторые из нас уже сошли с ума от одиночной жизни, некоторые окончили жизнь самоубийством, а мы, оставшиеся в живых, так отвыкли от всякой человеческой речи, что, когда, во избежание нашего всеобщего вымирания и закрытия крепости по причине отсутствия заключенных, нам стали давать прогулку вдвоем, мы должны были часто останавливаться посреди начатой фразы, чтобы припомнить нужное слово.

Лукашевич и Новорусский попали уже в лучшие условия, и через некоторое время им стали давать прогулки вдвоем, а потом, когда были устроены переплетные, токарные и столярные мастерские, где приходилось работать тоже вдвоем, их стали водить туда с тем или другим из нас.

Так впервые познакомился и я с Новорусским и с первых же дней полюбил его и научился ценить, как доброго и сильного душою человека. Меня особенно сближала с ним и с Лукашевичем наша общая любовь к наукам, и она несомненно спасла нас всех.

В то время, как многие из нас, мечтавшие только об общественной деятельности и мало интересовавшиеся областью чистого знания (а прикладное у нас не к чему было приложить), таяли как свечи, сгорая внутренним огнем, мы все же находили область, в которую могли ежедневно удаляться от окружающего нас могильного покоя.

И подобно тому, как вода подтачивает камни, так наша маленькая группа ученых в темнице (к которой, хотя и с несравненно большими затруднениями, благодаря сообщениям лишь через стену, присоединилась и Вера Фигнер) постоянно добивалась увеличения числа научных книг в возникшей библиотеке и устроила собственными силами даже некоторые приборы: модели мозга, вращающиеся карты звездного неба, кристаллографическую коллекцию, электрические машинки, гербарии всех растений, семена которых заносились ветром или птицами в наши клеточки-огородики между темницей и бастионом.

Новорусский и Лукашевич были самыми деятельными в этом отношении, благодаря своим выдающимся техническим способностям. Потом (за колонки, выточенные для ограды братского кладбища в Шлиссельбургской крепости, большею частью тем же Новорусским) нам удалось приобрести микроскоп и наряду с другими мастерскими основать «микроскопическую камеру», в которую тоже можно было ходить для занятий вдвоем. Через тюремного доктора Безродного, очень сочувствовавшего нам, мы стали получать и реагенты, нужные для изучения анатомии и физиологии растений, и Новорусский особенно много занимался этой наукой.

Потом под флагом этих реагентов для физиологии растений нам удалось устроить и тайную химическую лабораторию, где Новорусский (главным образом под руководством Лукашевича, а потом и моим) прошел весь курс обшей и аналитической химии, причем все опыты производились у нас в пробирках «в гомеопатических дозах».

Так с нечеловеческой энергией заканчивал он, в самых трудных и почти непреодолимых условиях жизни, свое высшее естественно-научное образование, и закончил его, показав, что нет ничего недостижимого для человека с могучей волей. А до того времени он учился, по условиям своего рождения, только в семинарии да в духовной академии, которую и окончил незадолго до своего ареста.

До сих пор никто из нас, его товарищей по заточению, не может вспомнить без смеха и в то же время без восхищения, как, задавшись вопросом, при каких условиях может образоваться в курином яйце цыпленок, он сам «высидел цыплят».

В один прекрасный день, когда нас стали выводить на прогулку, вдруг с испугом забегали и засуетились все жандармы, прибежали смотритель, его помощник и сам комендант крепости.

— Что такое случилось? — спрашивали мы себя, и, наконец, узнали.

Когда отворили дверь в камеру Новорусского и он вышел в коридор, чтоб идти на прогулку, за ним бросился по пятам с писком целый десяток новорожденных цыплят.

— Как они к нему попали? —спрашивали в недоумении сбежавшиеся жандармы. А он показал им скорлупки свежих яиц, которые две недели тому назад просил ему дать за какую-то выточенную для коменданта вазу, и объяснил, что сложил их себе на грудь и, привязавши полотенцем, не вынимал оттуда ни днем, ни ночью, до тех пор пока не почувствовал, что из этих скорлупок один за другим выходят цыплята.

Что было делать тюремному начальству? Сам комендант поскакал в департамент полиции с докладом, но и там все смеялись и разрешили, наконец, цыплятам расти в камере Новорусского. Там они и выросли у него и бегали по его пятам, куда бы он ни пошел, а потом, когда выросли и начали нести яйца, для них, был сделан шалашик-курятник в его огородике.

Я думаю, что этот случай лучше всего другого рисует то бодрое душевное состояние, с которым Новорусский переносил свое заточение и никогда не падал духом, вливая этим струю бодрости и спокойного сознания своей правоты во всех окружающих.

В Шлиссельбургской крепости Михаил Васильевич был одним из самых уравновешенных душою заточенных. Чувствуя односторонность своего образования, полученного в духовных учебных заведениях, он усердно начал заниматься естественными науками, особенно ботаникой под руководством Лукашевича, знавшего всякую травку, и химией, когда под предлогом занятия гистологией растений удалось получить микроскоп и добыть через сочувствовавшего нам крепостного доктора Безроднова необходимейшие химические реагенты. Тогда я тайно начал преподавать товарищам «страшную» для нашего начальства «химию» в отведенной для микроскопических занятий камере, где можно было работать вдвоем. Одним из лучших моих учеников и был тогда Михаил Васильевич, а потому, когда через год после освобождения из заточения и после выхода Первой моей книги по химии — «Периодические системы строения вещества», совет Вольной высшей школы, основанной П. Ф. Лесгафтом в Петербурге, выбрал меня сначала приват-доцентом, а вслед за тем профессором аналитической химии, я тотчас же предложил Михаила Васильевича ассистентом по этой кафедре.

Потом его вывезли в 1905 году вместе со мной из Шлиссельбургской крепости. Через год, когда появилась в печати моя книга «Периодические системы строения вещества», я был приглашен на кафедру аналитической химии в Высшей Вольной школе Лесгафта, и Новорусский был у меня руководителем практических работ. Так началась его самостоятельная научная и литературная деятельность, не прекращавшаяся до самой смерти, заставшей его на посту директора Государственного Сельскохозяйственного музея и соединенного с ним Музея живой природы, которые он поставил на современную высоту.

Тотчас же после своего освобождения Новорусский, просидевший восемнадцать с половиной лет, уехал сначала в Финляндию, а затем, в 1907 году, переехал в Петербург, где был уже и я, успевший приписаться к мещанам города Мологи Ярославской губернии и получить от тамошнего старосты вид на жительство, необходимый для пребывания в Петербурге.

Затем Новорусский стал руководителем практических занятий по химии в том же учреждении и вскоре женился на одной из студенток Вольной высшей школы, изучавшей у нас химию. Когда Вольная высшая школа была закрыта правительством за «вредное» (для него) направление, Новорусский работал в Подвижном музее учебных пособий, а после революции стал директором Сельскохозяйственного музея в так называемом «Соляном городке» в Ленинграде. В этой должности он и умер.

Другие, более беспристрастные авторы дадут подробные рассказы о его жизни и деятельности, а мне теперь над его еще свежей могилой хочется только сказать еще раз:

Спи спокойно, дорогой друг! Всю жизнь подвизался ты добрым подвигом, честно прошел свой трудный путь, до конца сохранил веру в торжество добра, никогда не ослабевал в тяжелые минуты жизни и не боялся мести врагов. Ты был верный часовой на страже грядущей свободы, рыцарь без страха и упрека! "