Весной 1882 года Шебалин познакомился с Якубовичем, позднее занимавшим центральное место в группе молодых петербургских народовольцев, и в 1883 году Якубович предложил ему нанять квартиру и устроить литографию, чтоб печатать революционные листки."
П.Якубович:"Михаила Шебалина я знал как товарища по университету, не более, но, кажется, взаимно симпатизировали друг другу и встречались, хотя и редко, с удовольствием и после окончания курса. Шебалин не имел в своем характере и тени склонности «радикальничать», выставлять напоказ свои убеждения и уж тем более действия, если они были. Это был просто хороший человек, в лучшем смысле этого слова, добродушный весельчак, хотя в то же время флегматик и прочее."
В.Н.Фигнер: "Квартира была нанята, но скоро ликвидирована, потому что вместо литографии группа Якубовича решила организовать типографию, для чего потребовалась семейная обстановка. В этих целях Шебалина познакомили с Прасковьей Федоровной Богораз, которая должна была креститься, чтобы заключить с Михаилом Петровичем фиктивный брак. Крещение, а затем и бракосочетание совершил священник Аничкова дворца, протоиерей Брянцев, после чего, в конце апреля 1883 года, молодая парочка устроила конспиративную квартиру (в доме Хрулева на углу Кукушкина моста и Столярного переулка). Прислугой сначала была принята простая женщина, а потом ее заменила интеллигентная девушка, Марья Павловна Кулябко; в качестве наборщика был приглашён певчий архиерейского хора, который, однако, скоро стал обнаруживать что-то вроде психической болезни, почему и был отстранен от дела.
Ни певчий, ни супруги Шебалины, ни Кулябко не имели никакого понятия о типографском ремесле и работали крайне медленно. Зато усердие было большое, и типография энергично выпускала революционные издания. Так, вышли: «Листок Народной Воли» № 1; «Приложение к Листку Народной Воли» № 1; «Листок Народной Воли» № 2; брошюра «От мертвых к живым» — письмо из Петропавловской крепости от июня 1882 года; письмо А. П. Корба из Петропавловской крепости: «Каторга и пытка в Петербурге в 1883 году»; «Листок по поводу похорон Тургенева», где в первый раз было напечатано тургеневское стихотворение в прозе «Порог», и др.
Сношения типографии с внешним миром вел Петр Алексеевич — псевдоним, за которым скрывался Дегаев, развивший тогда в Петербурге свою провокаторскую деятельность. В сентябре Дегаев на время исчез — он уезжал за границу, где сделал свое покаяние Тихомирову и Марии Николаевне Ошаниной, после чего они заключили с ним соглашение, по которому ему было обещано, что его жизнь будет пощажена, если он предаст в руки партии своего патрона Судейкииа и поможет убить его. С этим решением Дегаев вернулся в Россию н для всех непосвященных в его тайну продолжал в Петербурге свою прежнюю жизнь и деятельность.
Той же осенью, — рассказывает Шебалин, — в Петербурге при его участии происходило совещание между русскими и польскими революционерами, в лице: Дегаева, Якубовича (Мельшина), Росси (из Киева), Усовой, офицера Степурина и поляков Куницкого, Дембского и Рехневского: из них Куницкий был членом той группы народовольцев, которую еще в 1881 году Дегаев организовал в Институте путей сообщения. Отношения между народовольцами и польскими революционерами были в то время таковы, что, по рассказу Ив. Ив. Попова, Рехневский говорил: «В Петербурге я — народоволец, а в Варшаве — член «Пролетариата».
Незадолго до убийства Судейкина Дегаев стал уговаривать Шебалиных, до тех пор живших под своей фамилией, сделаться нелегальными и уехать из Петербурга, и Михаил Петрович переехал с женой сначала в Москву, а потом в Киев, продолжая, однако, пользоваться своим настоящим паспортом. В Киеве типографские принадлежности, переправленные из Петербурга, а частью увезенные с собой, позволили Шебалиным возобновить печатное дело. Так, сначала была издана прокламация об убийстве шпиона Шкря-бы, а затем, за отсутствием литературного материала из центра, было решено издавать местный орган под названием «Социалист» (или «Социалист-революционер»). Проспект первого номера был уже набран, когда 4 марта 1884 г. типография была открыта полицией и Шебалины арестованы.
Осенью их судили
по уже не раз упоминавшемуся «процессу 12-ти», при
чем Прасковья Федоровна была приговорена к
ссылке на житье в Сибирь с лишением некоторых
прав и преимуществ, а Михаил Петрович получил 12
лет каторжных работ и был отправлен в
Шлиссельбург.
Михаил Петрович находил приговор по своему делу
по тем временам снисходительным и объяснял это
тем, что председатель суда генерал-майор Кузьмин
был петрашевцем. Защитником Шебалина был
Куперник, который своим толкованием 102-й статьи
Уст. уг. суд. защищал не только Шебалина, но и
остальных подсудимых.
Первое полугодие жизни Шебалина в Шлисселъбургской крепости было ознаменовано редкой по своей продолжительности голодовкой. Летом 1885 года он стал требовать, чтоб его отправили в Сибирь, и в течение 30 дней не принимал пищи. По его словам, первые. дни он испытывал большие страдания, но по истечении 10 суток они исчезли и наступило полное равнодушие. Начальство всячески уговаривало его прекратить это самоистязание. Генерал Оржевский при посещении Шебалина убеждая его в невозможности добиться посредством голодовки перевода в Сибирь и на вопрос, почему вместо каторжных работ к нему применено заключение в крепости, сказал, что это сделано по высочайшему повелению. Чтобы соблазнить голодающего, около него обыкновенно ставили молоко. «На тридцать второй день, — рассказывает Шебалин,— я увидел, что в молоко попала муха, и помню, протянув руку, вынул ее и бессознательно облизал палец. Это был конец — я тотчас выпил все содержимое кружки».
Математик по образованию, Шебалин занимался в крепости своей наукой и изучением иностранных языков. Работать в мастерской он начал, как только явилась возможность к этому, и ходил в столярную, когда в мастерские водили еще только через день я работали поодиночке, а не вдвоем, как это практиковал ось позднее. Физический труд, по его словам, доставлял ему большое удовлетворение и благотворно действовал на его нервы. Быть может, вследствие голодовки его нервная система была сильно потрясена, и, как я уже упоминала, в его психике одно время замечалось колебание, которое, к счастью, вскоре прошло. Кроме меня, Шебалин, кажется, больше всех страдал от злоупотребления стуком, который происходил не только между соседями двух смежных камер, но и на большом расстоянии, с одного конца коридора на другой. «Стук так раздражал меня, что я бросался на койку,— признавался он мне, — и зарывался головой в подушку». Но никогда он не протестовал перед товарищами против истязания своих ушей и не жаловался на бесконечную трескотню."
М.Ю.Ашенбреннер: "М. П. Шебалин, математик и отличный преподаватель, прочитал в оконную форточку своему соседу, рабочему К. Ф. Мартынову, курс геометрии, при чем он, как стриж, цеплялся за оконную стенку, стоя на крутом подоконнике, а пальцами изображал чертежи. Шахматные фигуры лепили из хлеба, доску чертили на столе или на бумаге; и по всей тюрьме раздавался стук в таком роде: е 2 на е 4., в 1 на с 3 и т. д. Когда открылись мастерские, у всех явились точеные фигуры и шахматные доски, а когда стали давать в переплет «Литературное прибавление» к Ниве за истекший год, то стали решать задачи и следить за партиями знаменитых игроков и выписали «Руководство к шахматной игре». Затем, мало-по-малу, игра эта потеряла свою привлекательность для большинства. Зато два товарища сделались записными игроками и состязались, вероятно, до своего выпуска. Когда я уезжал, они сыграли уже друг с другом более десяти тысяч партий.
В.Н.Фигнер:"Шебалин был ближе всех с Поливановым, Лукашевичем, Яновичем и Новорусским; часто виделся с Лопатиным, со мной и с Волкенштейн, но вообще он был в очень хороших отношениях со всеми.
Через 10 лет после заключения он получил от начальства краткую реляцию на бумажке, что жена его и ребенок умерли в 1885 году в Московской пересыльной тюрьме перед отправкой их в Сибирь.
А о рождении этого сына Шебалин был извещен полковником Новицким, который по этому поводу прислал Шебалину поздравление в то время, когда в 1884 году, в ожидании езда, он и его жена содержались в Киевской тюрьме. "