Макар Васильевич Тетерка

Феохари С.И.:"В школе рисования Одесского О-ва Изящных Искусств, по четвергам и вторникам, вечером, а в воскресенье — днем, можно было учиться бесплатно. В один из таких дней я увидел между учениками совершенно взрослого и, по-видимому, рабочего человека. Молчаливый, серьезный, даже казавшийся суровым, он очень хорошо рисовал и лепил из глины, и всем этим на меня произвел сильное впечатление: „простой рабочий, а как хорошо рисует и лепит". Очень уж он пришелся мне по душе. Как-то раз мой урок рисования не выходил у меня. Я набрался храбрости и обратился к нему за пояснением. Оказалось, что это добрейшей души человек: он толково, внятно, тихо и как-то особенно мягко объяснил мне все мои затруднения. Я был так очарован и в таком восторге, что не хотелось даже отходить от него. При дальнейшем знакомстве я узнал, что он рабочий, резчик по дереву, и зовут его Макар Тетерка; но в данное время он без работы. Впоследствии ему представилась возможность поступить к нам лепщиком по гипсу.
Работая в одной мастерской с М. Тетеркой, я заметил, что он подружился с одним из мастеров, с которым я в это время жил в одной комнатке при мастерской; разделяла нас занавесочка из какой-то тряпки. Раньше, когда мой соквартирант доставал какую-либо книжонку, то давал и мне прочитывать, а тут почему-то начал прятать под подушку. Меня заинтересовало: почему это он прячется, и почему они всегда шопотом разговаривают. А вдруг эти книжки и есть та самая „пропаганда", за которую, как мне говорили, арестовывают и судят. Долго меня мучило любопытство; но всякому терпению бывает конец: я убедил себя, что здесь нет никакого преступления:, если я возьму эту книжку: что бы там ни писалось, я давал себе клятву, что никому-никому, ни единой душе об этом не скажу. И раз, когда мой соквартирант ушел из дому, я взял из-под подушки маленькую брошюрку, насколько мог скорее прочел ее, и... ничего не понял,—вероятно потому, что я волновался, спешил и прыгал со строки на строку. Но я на этом не успокоился и стал при каждом удобном случае заглядывать под подушку. Таким образом, я прочел „Копейку", „Сказку о четырех братьях"- и т. д. Понемногу я начал разбираться: в них говорится о рабочих и хозяевах, о бедных и богатых, почему одни бедные, а другие богатые, и так далее. Постепенно я начал заговаривать с Тетеркой на эту тему. Первое время он больше слушал, чем говорил, и лишь кое-что объяснял. Видно было, что он все еще смотрит на меня, как на малыша. Когда же он увидел, что я не на шутку интересуюсь этим, то начал испытывать меня: „А знаешь, что за это арестовывают и ссылают в Сибирь и даже в каторгу" и т. д.; но когда увидел, что все эти ужасы меня не пугают, мой Макар Васильевич заговорил иначе и начал давать кое-что читать. Только после долгих испытаний в конце 1876 г. он ввел меня в гор. рабочий кружок."

М.Тетерка, письмо в ожидании смертной казни, 11 марта 1882 года. Петербург. 8 час. вечера: "Дорогие родители. Здравствуйте. Я получил от вас писанное 4 марта письмо и свешу ответить на него. Почему письмо написала Надя и почему вы ничего о ней не сказали, и кто вам писал ко мне такое уклончивое письмо? Почему вы яе описали мне о своем несчастьи? Зачем вы не описали мне все, как есть, а все сочинили и уклонились от правды? Ведь это ужасно. Написать целый лист бумаги и ничего не сказать о себе. Вы пишете, неужели мать и отец меня заставляли входить с молодыми людьми в шайки. Дорогая матушка, вы -меня никогда не заставляли. Потом: я вас обрадовал, попался туда, где самые разбойники света божьего.
Матушка, я вам этого ничего не писал, я ничего не говорил, что вы мне худое наставление давали. А я что думал, полагал себе, что скрылся и вас забыл, но бог услышал вашу молитву, я нигде не скрылся и бог меня наказал, да, бог наказал, но зачем опять молиться, чтобы он опять помиловал меня? Или вы пишете, что письмо вам, родным, писал (вы его изорвали), что-же я буду делать, я только и могу вам написать вместо того, другое, но прошу вас не рвите и это, потому что оно последнее, да, это последнее письмо я вал пишу, и вот почему: уже пришел срок приводить приговор в исполнение.
Матушка, вот почему я хотел узнать, как вы живете, а вам кто-то писал мне наставления и разную ерунду. Я вам писал уже, что меня обвинили в государственном преступлении, т. е. я был участником в 2-х покушениях на жизнь покойного государя: 25-го февраля был прочтен в особом присутствии Правительствующего Сената приговор, в котором 10 человек приговорены к смертной казни, в том числе и я; 26-го февраля меня перевезли в крепость, а нынче, в четверг, 11-го марта, кончился двухнедельный кассационный срок, вот почему я не могу, матушка, быть оправдан, а вы мне еще пишете разное поручение перед смертью, но прошу прощения, если в чей обидел или не так сказал; мне очень было неприятно, что от меня скрыли правду и ничего не ответили на мое письмо, что с Надей; о каких вы грехах говорите, но довольно, для меня все понятно: это, матушка, во всем виновата бедность и тяжелый труд, который заставлял вас пить, да что и говорить, в чем вы могли найти себе отраду, я тогда совсем не понимал, но теперь для меня все ясно, как божий день.
Что вам еще писать? Вы знаете, что нынче опять праздник, ко мне приезжал мой защитник, и я с ним говорил минут 25-ть, он мне напомнил, что кассационный срок кончается, и не буду-ли я подавать на высочайшее имя просьбу о даровании мне жизни, но так как я не имею человеческого права, потому что жизнь моя не от меня зависит, а зависит от того, как будет поступлено со всеми 10-ю человеками, т. е. которые приговорены к смерти. Вы просите уведомить вас, где я буду находиться. Я не знаю.
Прошу, не вините никого в моей вине, я сам не ребенок, а потому не сваливайте ни на какие шайки молодых людей. Попросите для памяти мою фотографию. Прошу еще простить, если в чем обидел. Посылаю вам всей, т. е. матери, отцу и Наде горячий поцелуй, жму крепко руку и низкий поклон. Прощайте. Остаюсь любящий вас Макар Тетерка. Я душой спокоен, а чему быть, того не миновать".

М.Тетерка, письмо после замены смертной казни пожизненной каторгой: "Здравствуйте, дорогие родители. Первым долгом спешу уведомить вас в том, что вчера, т. е. в пятницу в 11 часов дня комендант крепости об'явил мне следующее: „Знаете вы свой приговор?"—„Да, знаю"—сказал я.—„Какой?".—„Смертная казнь"— отвечал я коменданту.—„Государь император даровал вам жизнь, с заменой бессрочной каторгой; молитесь богу". Я спросил—кому еще дарована жизнь, у его превосходительства, т. е. я хотел спросить: скольким человекам государь даровал жизнь. Но его превосходительство мне ответил, что это не мое дело. Желаю вам встретить светлое воскресенье и провести его тихо, но с радостью. Когда будете писать, то, пожалуйста, опишете, как вы живете и что с Надей, пишите, пожалуйста, всю домашнюю жизнь. Прощайте покуда, ваш любящий сын Макар Васильевич Тетерка. Напишите, получили-ли вы мою карточку".

Д-р Вильмс, рапорт от 9 августа: “Содержащиеся в № 8 и 19 Алексеевского равелина арестанты (М.Ланганс и М.Тетерка) находятся в столь тяжелом болезненном состоянии, что требуют постоянной посторонней помощи, а потому при условиях одиночного заключения лечение этих больных невозможно: без особого ухода за ними и без частого врачебного наблюдения арестанты эти неминуемо должны умереть, хотя во всяком случае предсказание относительно жизни весьма неблагоприятно, особенно для арестанта, содержащегося в № 19”.

Д-р Вильмс, рапорт от 9 августа: “Содержавшийся в № 19 Алексеевского равелина арестант по фамилии, согласно заявлению смотрителя равелина, Тетерка сего 9 августа 1883 года в 8 часов вечера скончался от продолжительной изнурительной лихорадки, развившейся после воспаления правой подреберной плевы”.

Д-р Вильмс, рапорт от 25 августа: “Содержавшийся в № 19 Алексеевского равелина арестант в последние недели своей жизни страдал изнурительным поносом, принимающим иногда характер заразительности, а потому считаю необходимым все мягкие вещи, загрязненные сказанным умершим арестантом, как-то, тюфяк, подушка, одеяло, тулуп, равно и грязное белье того арестанта — подвергнуть уничтожению через сожигание. Самая камера должна быть вымыта щелоком и выбелена”.