Людвик - Фаддей Северинович Варыньский

Ф.Кон: "Прекрасный организатор, быстро ориентирующийся и каким-то чутьем улавливающий настроения и масс, и отдельных лиц, умеющий узнать людей и умеющий подобрать для каждого дела соответствующих работников, Варыньский, за все время своей деятельности, не упустил ни одного момента, которым можно было воспользоваться для воздействия на более широкие массы народа.... Варыньский предстал перед нами в роли вдохновенного вождя, за которым мы, рядовые революции, готовы были ринуться в бой."

Из Материалов для истории революционного движения в Царстве Польском с 1877 по 1885 г.: "Уроженец Киевской губернии, Каневского уезда, деревни Мартыновки, дворянин, католик, по окончании курса наук в Белоцерковской гимназии, в сентябре 1874 года поступил в число студентов С.-Петербургского Технологического института. Исключенный в ноябре 1875 года за участие в студенческих беспорядках (противодействие распоряжению о репетициях) и высланный на родину, Варыньский в декабре 1876 года приезжает в Варшаву и поступает на фабрику Лильпопа и Pay, в январе или феврале 1877 года, в качестве простого рабочего. С этого момента, следовательно, на 21-м году от рождения, согласно собственного его объяснения, Варыньский начинает свою деятельность по пропаганде. На фабрике он остается до августа 1877 года, затем поступает в Институт сельского хозяйства и лесоводства в п. Ново-Александрия, но вскоре оставляет Институт и с февраля 1878 года проживает уже без заявления в Варшаве. В августе он узнает, что о предполагавшейся в квартире его сходке известно властям, отменяет сходку, скрывается еще две недели в Варшаве и затем бежит за границу; некоторое время живет во Львове, после чего поселяется в Кракове. Тут в 1879 году его задерживают по обвинению в преступной пропаганде и в 1880 году высылают из Австрии административным порядком до швейцарской границы. В 1880 и 1881 году Варыньский живет большею частью за границею в Париже и Швейцарии, где работает в типографии; затем в декабря 1881 года, он уже появляется в Варшаве, проживает здесь под фамилией Гроховоского, то как Ходзынский и Постоль, то называет себя „торговым агентом", то выдает себя за „литографа" или „помещика"; живет здесь постоянно, редко выезжая; но при каждой перемене квартиры отмечается на выезд. С 17 августа 1883 года, когда он выявлен за границу из дома № 1 по Новгородской улице, дальнейшее место пребывания его дознанием не выяснено, но часть вещей его оказалась у Плоского...

С первой минуты прибытия своего в Варшаву, Варыньский заводит сношения с рабочими, организует „Рабочий Комитет, вступает в сношения с „Секретным советом" (Центральный Комитет), занимаясь, главным образом, пропагандою в рабочей среде. Нет ни одного рабочего из числа вовлеченных в сообщество „Пролетариат" который бы не знал, не видел или не слышал Варыньского. Известный среди рабочих лишь под прозвищем „Длугаго", Варыньский был первый организатор и руководитель социально-революционного движения в среде рабочих. По показание одного из наиболее развитых и посвященных в дело рабочих Ивана Сливинского,—с прибытием Варыньского в Варшаву социально-революционная пропаганда принимает громадные размеры; сам Варыньский показал, что, когда он прибыл сюда в 1882 году, он нашел, что пропаганда заглохла. Для достижения своих целей Варыньский:

1) озабочивается возможно широким образованием социально-революционных кружков и сходок. Окружая себя такими людьми как Пташинский, Дулемба, Госткевич, Вихржицкий, Шмаус, имея такого помощника как Плоский, Варыньский сам, или чрез посредство их, требует от каждого вновь вовлеченного в парию, чтобы он образовал кружок и занялся пропагандою. Об этом он просил Щепанского, того же требовал и от Скурковского, предлагал Высоцкому знакомить как можно большее число лиц с социалистическим учением, посредством раздачи брошюр, а затем образовывать из таких привлеченных рабочих кружки."

Л.Василевский: "Приезд Варыньского в Варшаву является эрой в истории развития польского социально-революционного движения".

Л.А.Тихомиров: "Стефанович, ничем товарищеским не связанный с комитетом и видя ничтожество народовольческих организаций, задумал было предпринять перестройку вообще революционной организации или, точнее, ее действительного центра. Эту мысль свою он открыл мне, предлагая основать новый тайный комитет из трех лиц: себя, меня и Людвига Варынского. Варынский был самым видным и действительно блестящим членом польского «Пролетариата». Стефанович предлагал, что он будет действовать среди народников-землевольцев, я — среди народовольцев, Варынский в «Пролетариате», и, составивши тайный высший центральный комитет, будем направлять к одной цели эти три организации.

Этот проект был для меня, конечно, неприемлем, потому что составлял бы коварный поступок в отношении исполнительного комитета. Я так и заявил Стефановичу, что это невозможно, что я свою организацию обманывать не стану."

Из Материалов...:"Варыньский не всегда сам являлся на рабочие сходки в Александровском парке, на Чисте, на Кошиках, в квартирах Шаблевского Стольпе, на Повонзках, в трактире Геркуланум, (где, между прочим, предложил рабочим, прибывшим на сходку, не обращаться к ним, руководителям, иначе как на „ты" или „товарищ"), он возбуждал в рабочих недовольство их настоящим положением, указывал им на эксплуатацию их фабрикантами и мастерами, возбуждал в них недовольство существующим государственным и общественным строем, вообще, внушал им недоверие к существующему правительству, советовал рабочим, если начнутся обыски, „стать в защиту жертв". убивать тех, которые будут противодействовать им; наконец, как сказано уже, угрожал смертью за измену.

По показанию Гзовского, Варыньский говорил рабочим на одной из сходок, что, когда приедет в Варшаву царь, то , все ремесленники и рабочие, по данному сигналу, должны будут выступить с своими претензиями, заявляя, что подати большие, что заработков нет, каждый должен кричать „желаем улучшения быта". Царь,—добавил Варыньский,— даст конституцию потому, что рабочий не может так долго оставаться. По показанию Тржешковского, Варыньский говорил, что правительство грабит народ, но что наступить революция, и положение изменится. Не ограничиваясь знакомствами с рабочими, делаемыми на сходках, Варыньский знакомился с рабочими и иным путем, появляясь к ним на квартиры. Так, он был у Седлецкого вместе с Шиманским два раза и говорил ему, что „Земля, фабрики и орудия должны принадлежать не единицам, а всем рабочим", был у Мелле два раза, постоянно ходил с Шмаусом, Госткевичем, Дулембою, приходил с последним под фабрики и там знакомился с рабочими, причем, требуя, чтобы Скурковский поместил Шмауса на фабрике Ортвеина, он сказал ему, что таких людей, как Шмаус, рабочие должны устраивать.

...Варыньский сам, признает, что приискал людей, которые занялись доставкою брошюр из-за границы. Не подлежит никакому сомнению, что транспорт социалистических изданий, задержанный 31 мая 1883 года около Ченстохова, был водворен при участии Варыньского или, по крайней мере, что Шмаус был им назначен для этой цели.

1) В квартире его происходили сходки рабочего Комитета, и у него собирались более развитые и посвященные в дело рабочие Шмаус, Госткевич, Визбек. Из данных дознания следует заключить, что в квартире его происходили и сходки лиц, руководивших социально-революционным движением—сходки Центрального Комитета, Так, у него бывали Плоский, Янчевский, Ульрих, Александра Ентыс, Фаддей Ентыс, Пухевич, какой-то „Болеслав", как следует понимать, Болеслав Онуфрович.—Кроме того он сам посещал сходки, собиравшиеся у Пухевича, бывал с Дулембой и Плоским у Марчевского, с Куницким ходил на рабочие сходки; несомненно, что и у Александры Ентыс, в здании института, он бывал в целях социально-революционных; он был в сношениях с Бардовским, Щулепниковой, Софьей Плоскою.

2) Варыньский, по показанию Загурского и Пацановского, организовал, при содействии Дулембы, партию „Пролетариата". Варыньский, Куницкий и Дембский явились первыми представителями нового направления социально-революционного движения в здешнем крае, выразившегося при дальнейшем развитии в ряде террористических действий,— направления, связывающего сообщество это с русскою революционною террористическою партией „Народная Воля"; по показаниям Пацановского, Варыньский, вместе с Куницким и Пекарским, составили за границею программу этой партии; по распоряжению Варыньского из-за границы, для целей партии было доставлено десять револьверов-бульдогов.

3) Варыньский первый, при содействии других лиц, устроил тайную типографию; нахождение же при нем шрифта и зашифрованного письма, в котором просят (очевидно,—его) напечатать каталоги книг, сообщают о доставке шрифта,—указывает, что Варыньский работал в этой типографии.

4) Варыньский, по собственному его показанию, сотрудничал в журнале „Proletaryat"; но из показания Плоского следует заключить, что и мысль о печатании этого журнала принадлежит Варыньскому. Плоский, по его требованию, собирал и передавал ему вырезки и выписки из газет „о случаях смерти и изувечения рабочих", и это должно было послужить материалом для статьи о влиянии ответственности патронов на такие случаи; ему Плоский передал корреспонденцию из Белостока, у него занимался собиранием по источникам статистических данных о заработной плате на заводах и фабриках; он поручил Плоскому написать статью о стачках, у него при обыске оказалась записка о Родзевиче, о шинке Буйника, корреспонденции о стачках—все это вместе уже само собою заставляло предполагать в Варыньском, если не редактора газеты „Proletaryat", то, во всяком случае, одного из деятельных членов редакции. По показанию же Пацановского, Варыньский, вместе с Куницким, издавал эту газету. Варыньский, по показанию Мелле, вместе с Пухевичем составляли инструкцию по поводу выборов старшин в ремесленные цехи; по показанию Пацановского Варыньский составил с Куницким программу партии, прокламацию от 31 декабря 1882 года, 13 февраля 1883 года и 9 марта 1883 года. Варыньский говорил Сливинскому на сходке у Пухевича, что „прибыл сюда, чтобы попробовать не удастся ли ему что-нибудь сделать". Находясь уже в заключении, Варыньский нашел возможность писать к Куницкому и Дембскому, и в найденном при обыске у Бардовского письме его, он писал: „Самой высшей для нас наградою и самым большим удовольствием есть уверенность, что наше дело живет... Мы только и думаем о том, как бы ускорить возможность работать для дела сообща... Дулемба посылает сам описание подробностей его ареста. "Обратите внимание на шпиона, чтобы он не мог более вредить". Это последнее выражение, очевидно, относится к Скшыпчинскому, по указанию которого был арестован, в числе других участников социалистической сходки, и Дулемба. Последовавшее затем, как выше упомянуто, убийство Скшыпчинскаго указывает, в какой мере Варыньский, будучи уже в заключении, продолжал влиять и руководить делом сообщества „Пролетариат". По показанию Загурского, Варыньский состоял членом Центрального Комитета, его ближайшие помощники Плоский, Дулемба, Шиманский, Шмаус, называли его руководителем, главою всего дела в рабочем движении, чем он в действительности и был."

С.С.Волк: "На процессе по делу партии «Пролетариат» Л. Варыньский на вопрос председателя суда, «признает ли он солидарность с „Народной волей"», ответил: «вполне».

Л.А.Тихомиров: "Несмотря на союзнические отношения, ни мы, ни члены «Пролетариата» не открывали друг другу подробностей своей организации. Поэтому я не знаю официально, кто у них был «начальством». Но несомненно, что главными лицами были Людвиг Варыньский, Мендельсон и Янковская. Крупную роль играли также Дембский и Куницкий. Все они были весьма русифицированы и превосходно говорили по-русски. Варыньский и Куницкий жили по большей части в России: Куницкий в Петербурге, а Варыньский в Царстве Польском. Дел с ними в Париже мы не имели решительно никаких и видались на правах простого знакомства, а пани Янковская даже делала визиты, расфуфыренная и раскрашенная. Только Куницкий в Петербурге жил в тесной связи с русскими кружками и, между прочим, играл важнейшую роль в убийстве Судейкина.

С Варыньским я познакомился в Женеве. Еще раньше, во времена второго, московского исполнительного комитета, мне говорил много о нем Стефанович, который предлагал мне устроить высший тайный центр всех организаций — то есть социально-демократической, народовольческой и «пролетариатекой». От социал-демократов (народников и плехановцев) должен был быть представителем он, от народовольцев — я и от поляков — Варыньский. Этот тайный центр должен был руководить совместно всеми революционными силами. Этот проект я отверг категорически и с некоторым негодованием, потому что каковы бы ни были мои тогдашние товарищи, но надувать их я никак не хотел.

Но справедливость высокой оценки Варыньского, делаемой Стефановичем, я увидел при личном знакомстве. Из всех людей «Пролетариата» это был, конечно, самый крупный и способный. Довольно высокий, стройный, с очень красивым, оживленным лицом, он был необычайно симпатичен, не говоря о том, что был очень умен, прекрасно говорил и отличался добродушной веселостью человека, совершенно не склонного впадать в уныние. Вообще, это был прекрасный польский тип: изящный, отважный, остроумный и дамский кавалер. Революция сама по себе, а пропустить хорошенькую барышню, не ухаживая за ней, тоже было для него невозможно. «Ведь я не могу, я прежде всего поляк, — распинался он при мне перед такой барышней, — я не могу». То есть не может спокойно выдержать себя перед ней. Одно мне не понравилось: отсутствие осторожности. Я как-то увидал его на Plain-Palais и из любопытства долго следил за ним, желая знать, обратит ли он на меня внимание. Но он ничего не заметил. Потом я сказал ему: «Как же вы занимаетесь заговорщицкими делами и не замечаете, что за вами следят». Он небрежно махнул рукой: «Ну, буду я еще в Женеве следить за собой». Но дело в том, что кто привык следить за собой, тот это делает всегда и везде. Вымуштрованный в школе Александра Михайлова, я потом, уже сделавшись легальным, много лет не мог отвыкнуть обращать внимание, кто идет за мной или хоть впереди «делает углы», то есть переходит с одной стороны улицы на другую, чтобы незаметно бросить взгляд назад. А если человек не следит за собой в Женеве, то, значит, будет очень плохо следить и в Варшаве. И Варыньский действительно очень скоро погиб, именно по неосторожности.

Он скоро уехал в Польшу и просуществовал там весьма недолго. Зашел он как-то в «каверню», в которых варшавяне распивают кофе и шоколад с разными пирожками. Только что он уселся, продавщица, подавая ему кофе, шепнула: «Уходите скорее, за вами следят». Варыньский вскочил, но на улице попал прямо в объятия полицейских сыщиков. Не знаю его дальнейшей судьбы. Кажется, был сослан в Сибирь. За границей он оставил жену, конечно без всяких средств. Ей помогала организация «Пролетариат», но довольно скупо, так что Варыньская была недовольна, а пролетариатцы ворчали, что приходится тратить деньги ни на что. Она была очень красива, но деловой ценности не имела. Помогали только в память мужа."

Л.Варыньский, речь на суде: "Мы не стоим над историей, а подчинены ее законам. На переворот, к которому мы стремимся, мы смотрели, как на результат исторического развития и общественных условий. Мы предвидим, этот переворот и делаем все, чтобы он не застал нас неподготовленными... Мы не являемся ни сектантами, ни оторванными от действительной жизни мечтателями, за которых нас принимает обвинение и даже защита. Теория социализма получила права гражданства в науке, и ее справедливость постоянно подтверждается реальными фактами современной жизни. От крупнейших мыслителей исходит разящая критика существующей ныне капиталистической системы, они указывают также на зачатки лучшего строя, которые быстро зреют на почве нынешних условий... Стремясь к радикальной перемене общественного строя, рабочая партия в настоящий момент ведет подготовительную работу к этому. Ее задача состоит в том, чтобы пробудить рабочих сознательно относиться к своим интересам и привлечь их к мужественной защите своих прав. Рабочая партия дисциплинирует и организует рабочий класс и ведет его на борьбу с правительством и привилегированными классами.
...Я кончил, судьи. Одно лишь имею еще сказать — каков бы ни был ваш приговор над ними, прошу лишь, не отделяйте меня, моей судьбы от судьбы моих товарищей. Я был арестован раньше всех моих товарищей, но то, что было сделано ими, совершил бы я сам, будучи на их месте. Я честно служил своему делу и готов отдать за него жизнь".