С.А.Иванова-Бореша, 1879 г.: "К счастью для такой молчаливой компании, судьба послала нам Лейзера Цукермана, этого живого, общительного и необыкновенно добродушного человека. Он не был ни болтлив, ни навязчив в разговоре, но сидеть молча в обществе себе подобных людей он был не в силах. Если ему не удавалось заставить своих товарищей говорить, он заставлял их во время работы петь, всегда начиная первый. Никто из нас не знал Цукермана раньше, но он сразу стал в приятельские отношения со всеми нами, и, надо отдать ему справедливость, его присутствие оживило все наше общество. Он был гораздо старше всех своих товарищей, но обладал какой-то младенчески чистой душой и был так прост, что каждому казалось, будто он знает Лейзера давным-давно. Он был еврей из западного края. Семья его была преисполнена еврейских предрассудков, и жилось ему дома так плохо, что он еще с юных лет убежал за границу, где и прожил половину своей жизни. Не имея никаких средств к существованию, он поступил в наборщики и работал всю жизнь то в немецких типографиях, то в русских эмигрантских.
Его все-таки тянуло вернуться в Россию, и, когда ему предложили ехать в Петербург и работать в тайной типографии, он поехал не задумываясь. Его ломаный русский язык и незнакомство с русской жизнью, особенно петербургской, которой он не знал и раньше, создавали массу курьезов. В «четверги», когда его отпускали на все четыре стороны, он посещал своих немногочисленных знакомых, которых знал за границей, и потом бродил по городу или шел в Публичную библиотеку. Домой он приносил массу рассказов о своих приключениях, на которые наталкивался в качестве иностранца, и целый вечер смешил публику.
День в типографии проходил следующим образом: с утра принимались за работу, причем одна из женщин до обеда была занята хозяйством. Мужчины были очень трудолюбивы по своей специальности, но очень неохотно брались за какие бы то ни было хозяйственные дела. Исключение составлял только Цукерман, который, по своему бесконечному добродушию, не отказывался ни от какой работы и, видя, что дамам кухня надоела, готов был взяться даже за поварские обязанности, но мы не злоупотребляли его добротой или, вернее, не особенно доверяли его кулинарному искусству.
В часы отдыха он усердно читал газеты и следил за политикой. Потом заводил на эту тему общие разговоры и старался втянуть в них своих молчаливых товарищей. Те охотно поддерживали его в этом направлении, главным образом, потому, что здесь начинался неудержимый полет фантазии Цукермана в область иностранной политики, причем он смело решал будущие судьбы европейских государств.
Цукерман всей душою привязался к типографским товарищам, а также и к тем, которые приходили сюда с воли. Сознание своей полезности в деле его вполне удовлетворяло, и он, по-видимому, был доволен своим новым положением. Его доброта и трогательное внимание ко всем окружающим его людям создавали ему много друзей как здесь, в типографии, так и впоследствии в Карийской каторжной тюрьме, куда он попал из-за той же типографии; После ареста Лейзер отказался давать какие бы то ни было показания только потому, что боялся каким-нибудь неосторожным словом повредить своим товарищам. Между тем обвинения против него были вовсе не так велики, чтобы ему не стоило выяснить свою роль в революционной партии."