Глава тринадцатая 

1

Степану было тяжело смирить-с мыслью, что союз разгромлен и что его не удастся восстановить.

Однажды вечером, одевшись попроще, он пошел навестить Иванова — одного из верных людей, члена союза, пропагандиста Выборгской стороны.

Раньше он заходил к Иванову раза два, знал его жену и детей. Иванов работал слесарем и зарабатывал больше, чем ткачи. Он был начитан, хорошо понимал задачи союза и вел на своем заводе пропагандистскую работу.

Степан постучал в знакомую дверь условно, надеясь, что откроет сам Иванов. Но дверь открыла старуха и, неприветливо взглянув на Степана, спросила:

— Чего надо?

— Мне бы Иванова повидать...

— Анна, иди, опять какой-то антихрист явился,  крикнула старуха и ушла в кухню.

Из комнаты вышла жена Иванова, простоволосая, по-домашнему одетая женщина, вслед за ней выскочили трое ребятишек, думая, что пришел отец, и сразу присмирели, сникли, увидев незнакомого.

— Здравствуйте, Анна Петровна! Вы узнаете меня?

— Узнаю, как же, сманивали мужа на собрания. Из-за вас он и свихнулся.

— Как это свихнулся?

— А так... уж второй месяц в бегах. А может, его уже давно взяли. Всех его дружков похватала полиция.

— Вам он говорил что-нибудь?

— Сказал, что ему нужно скрыться, и ушел... А у меня вон они — видите! Пошла работать сама, но разве прокормишь такую ораву?

— Сейчас стало потише, ваш муж скоро вернется,— понизив голос, заговорил Степан.— А вам будем помогать по мере сил,— он достал из кармана пятьдесят рублей и протянул хозяйке.

— Ой, да что вы? Откуда у вас такие деньги?

— Возьмите, возьмите, Анна Петровна. И не отчаивайтесь, он непременно вернется.

— Да может, вы в комнату пройдете? Посидите?

— Нет, некогда. Прощайте! Я вас еще навещу. Степан погладил по русой головке старшего мальчика.

— Ничего, не унывайте, ребятки, папа скоро приедет...

2

Степан вернулся домой мрачный. Один из тех, через которых он надеялся установить связи с оставшимися на свободе членами союза, скрывается, а вернее всего — арестован.

Степан разделся, попил чаю и прилег на кровать.

— Иди сыграем в карты,— пригласил дядя Егор — бородатый, пожилой столяр.— Чего-то ты сегодня приуныл, парень?

— Голова болит,— отмахнулся Степан.

— Ну как знаешь... Садитесь, ребята. По гривеннику с рыла — не велик разор.

Столяры сели играть в карты, а Степан лежал и думал.

«Всех, всех похватали «синие крысы». Союз как рабочая организация перестал существовать. Я, может быть, единственный из его активных пропагандистов остался на свободе. И я должен отомстить за разгром союза, за аресты и истребление лучших людей рабочего класса. Это мой святой долг.

Но как?.. Землевольцы не глупые люди. Они считают, что нужно уничтожить тирана. И может быть, это создаст перелом. Правда, на революцию рассчитывать трудно. Какая-нибудь сотня народовольцев не сможет захватить власть. Однако правители, безусловно, перепугаются и наследник может отречься от престола. Тогда — республика и свобода, как на Западе.

А ведь мы своей целью ставили ниспровержение существующего строя. Значит, та же цель может быть достигнута другими средствами. Пожалуй, народовольцы правы».

Степан стал вспоминать пережитое. ««Хождения в народ» стоили огромных жертв революционному движению. Тысячи пропагандистов были арестованы и брошены в тюрьмы. А результаты пропаганды среди крестьян оказались ничтожными.

Народники-«бунтари», пытавшиеся поднять крестьянские восстания, тоже ничего не добились. Наша борьба, борьба рабочих путем стачек и демонстраций, тоже не принесла пока желанных результатов.

В стране произвол. После оправдания присяжными Веры Засулич политические дела вершат лишь военные суды и Особое присутствие Сената. И они все делают по указанию деспота. Он один властвует и распоряжается, попирая законы и установления.

А если он презрел законы, их тем более можем презреть мы — революционеры, вступившие в решительную борьбу с тиранией. Но у нас нет ни армии, ни мощного рабочего союза. Значит, мы должны бороться лишь теми средствами, которыми располагаем,— средствами террора!

Надо уничтожить тирана!

Но если возмездие свершат интеллигенты, это не произведет должного впечатления на рабочих. Если же царя казнят рабочие — другое дело! Тогда они поймут, что это дело союза, и могут подняться все заводы Питера. Больше шестидесяти тысяч человек! Это — сила!..

Да, казнь над тираном должен совершить рабочий! И мне это более удобно, чем кому-либо другому, потому что я во дворце. Однако второй встречи с царем, возможно, не дождаться. А тут надо действовать незамедлительно. Может быть, удастся заложить мину?.. 

Вот это вернее всего! Надо закладывать мину. Но без народовольцев не обойтись. Только общими силами мы, пожалуй, справимся с этим делом. Пойду-ка я к ним и выложу свой план».

Приняв такое решение, Степан успокоился, пришел в хорошее настроение и, вскочив с кровати, крикнул столярам:

— А ну, принимайте и меня в компанию, пока еще не все деньги потратил!

3

В пятницу, когда Квятковский ввел его в свою комнату, Степан увидел наголо остриженного человека, с колючими усами. Он стоял у окна в настороженной позе, смотрел исподлобья. «Неужели это Пресняков?» — подумал Степан, всматриваясь. Но тот вдруг бросился навстречу, обнял и расцеловал Степана.

— Ну вот и встретились старые друзья. Славно! — воскликнул Квятковский.— Сейчас будем пить чай. Вы посидите тут, а я пойду похлопочу на кухне.

Пресняков и Халтурин присели на диван.

— Ну что, Степан, как воюешь?

— Плохо, Андрей! Наш союз полностью разгромлен.

— Выходит, ты теперь генерал без войска?

— Войско мы создадим, но для этого нужно время. А ты? Как же ты очутился на свободе?

— Бежал из Коломенской части и скрывался за границей. А теперь опять приехал в Россию, чтоб действовать. Ты знаешь, что создана народно-революционная партия «Народная воля»?

— Да, знаю.

— Она уже вынесла смертный приговор царю, и я приехал, чтоб участвовать в казни тирана.

— Я много думал, Андрей. Были у меня сомнения насчет террора. Но теперь я твердо решил примкнуть к вам.

— Я был уверен, что ты примешь такое решение. Значит, опять вместе, Степан?

— Да! Вместе! И на этот раз — до победы! Вошел Квятковский с самоваром и, увидев, что они пожимают друг другу руки, воскликнул:

— Да вы уж нашли общий язык?

— Нашли! Степан пришел с твердым намерением сотрудничать с нами.

— Браво! Садитесь, друзья, к столу.

Квятковский разлил чай, достал из буфета колбасу, сыр, масло. Но Степан, отодвинув свой стакан, взял листок бумаги и стал бегло чертить какую-то схему.

Квятковский и Пресняков, увидев, с какой сосредоточенностью он это делает, придвинулись поближе.

— Вот — коридор, ведущий из царских покоев, а это,— Степан отметил крестиком большой прямоугольник,— парадная столовая. Здесь царь обедает вместе со всей знатью.

— Так, так, очень интересно,— заметил Квятковский.

— Под столовой размещается казарма охраны, а под казармой, в подвале живем мы — столяры.

— И вам случается бывать в царской столовой?

— Приходилось... У казармы сводчатый потолок. По бокам его есть пазухи — пустоты, которые находятся под полом царской столовой. Там можно заложить мину.

— И ты, Степан, можешь проникнуть в эти пазухи? — нетерпеливо спросил Пресняков.

— Я обнаружил дверь с лестницы, по которой никто не ходит. Дверь использовалась, когда прокладывали газовые трубы, а потом ее, заколотили.

— И можно открыть?

— Я уже вынул гвозди, осмотрел пазухи и заделал дверь так, что она стала неприметна.

— Вы сделали важнейшее открытие, Степан Николаевич! — воскликнул Квятковский.— Но сможет ли мина разрушить пол столовой? Очевидно, там прочное перекрытие?

— Я ощупывал. Перекрытие из железных балок, на которое положены толстые брусья.

— Наверное, потребуется много динамита? — спросил Пресняков.

— Можно достать книгу о Зимнем дворце, где все описано,— сказал Квятковский.— Наши техники подсчитают, сколько потребуется динамита. Его придется проносить по частям, малыми порциями. Сумеете ли?

— Я делаю вид, что ухаживаю за дочкой наблюдающего за нами жандарма. Несколько раз ходил с ним в церковь. Охрана принимает меня за своего и не обыскивает.

— Поразительно! — воскликнул Квятковский.— Все складывается так, словно сам бог хочет помочь нам избавить народ от тирана. Я благодарю вас, Степан Николаевич, за информацию и готовность сотрудничать с нами. Благодарю искренне, как брата, и о вашем плане доложу Исполнительному комитету. Надеюсь, он будет принят с радостью. А теперь, друзья, давайте пить чай. Нам надо немножко отвлечься и передохнуть. Предложение такое, что дух захватывает. Если мы взорвем тирана в его собственном дворце, то вместе с ним взорвем и самодержавие!

— На это я и надеюсь! — сказал Степан.

— Ну, все, все, друзья,— Квятковский налил стакан чаю и протянул его Халтурину.

— Пейте, Степан Николаевич. Чай очень успокаивает нервы и вселяет бодрость духа.

4

Халтурин знал, что царю вынесен смертный приговор, который надлежало привести в исполнение. Однако он ничего не знал о том, что в Петербурге уже существовала тайная динамитная мастерская, руководимая Николаем Кибальчичем, которая располагала несколькими пудами черного динамита.

Ему так же ничего не было сказано о том, что Исполнительный комитет «Народной воли» одновременно готовил три покушения на царя на железных дорогах — под Одессой, Харьковом и Москвой. По какой бы из дорог ни возвращался царь, находящийся на отдыхе в Ливадии, его поезд неминуемо должен был взлететь на воздух.

С целью подготовки покушения в Одессу были направлены Кибальчич, Колодкевич, Фроленко и Фигнер.

Под Александровском готовили покушение Желябов, Якимова и Окладский. На окраине Москвы из снятого в аренду дома вели подкоп под железнодорожное полотно несколько агентов Исполнительного комитета под руководством Александра Михайлова, Перовской, Ширяева и Гартмана.

Члены Исполнительного комитета верили, что царский поезд будет взорван. Однако на случай возможной неудачи они, горячо одобрив план Халтурина, стали готовить покушение в Зимнем как четвертый вариант единого замысла. Для связи с Халтуриным был уполномочен Квятковский, как член Исполнительного комитета.

19 ноября в Петербурге распространялись слухи о покушении на царя в Москве. Говорили, что был взорван царский поезд, но государь не пострадал. На другой день царь действительно появился в Зимнем. Люди, видевшие его, говорили, что государь даже не ранен. Оказалось, что народовольцы взорвали поезд со свитой. Степан негодовал от досады. В тот же вечер он отправился к Квятковскому и стал настаивать, чтобы ему быстрей давали динамит...

Но лишь в середине декабря вернувшийся из Одессы Кибальчич тщательно перечитал всю литературу, где описывался Зимний дворец, и составил расчеты для взрыва. Эти расчеты показали, что для закладки мины в Зимнем потребуется не меньше четырех пудов динамита.

В мастерской же не осталось никаких запасов, весь динамит был отправлен в места готовящихся покушений. Одному Кибальчичу приготовить такое количество динамита было не под силу, а Ширяев и Якимова еще не вернулись в Петербург.

Взрыв одного из трех царских поездов под Москвой вызвал большой переполох в Петербурге. Полиция усилила охоту за революционерами. Степан побаивался, что его тоже могут выследить и тогда все сорвется. Через несколько дней он опять заглянул к Квятковскому.

— А, Степан Николаевич! Отлично! Я вас поджидаю. Спускайтесь вниз, я сейчас выйду.

Степан вышел на улицу, осмотрелся и тихонько пошел к центру. Скоро Квятковский его догнал.

Глухими переулками, чтобы не привлекать внимания сновавших по городу шпионов, они вышли на Большую Подьяческую и, осмотрев незаметно улицу, вошли в ворота дома 37, где была конспиративная квартира.

Поднявшись на верхний этаж, Квятковский своим ключом открыл дверь, ввел Степана в просторную переднюю. Они разделись. Из залы, услышав голоса, вышла молодая женщина, с челкой на лбу.

— А, Степан Николаевич! — радостно воскликнула она. — Здравствуйте!

Степан вздрогнул, порывисто шагнул вперед и молча стиснул руку Якимовой.

— Оказывается, вы знакомы. Очень рад! — сказал Квятковский.

Вошли в залу.

— А что, Николая Ивановича Кибальчича нет? — спросил Квятковский.

— Он уехал в журнал, где берет работу.

— Жалко... Садитесь, друзья, нам нужно обсудить важное дело.

Все уселись у круглого стола.

— Вы, Анна Васильевна, как член Исполнительного комитета, знаете о наших планах во дворце?

— Да, конечно.

— Степан Николаевич теперь член «Народной воли» и агент Исполнительного комитета. Ему доверена подготовка взрыва. Мы должны обсудить, как легче проносить во дворец динамит.

— Я думал над этим. Мы ходим за покупками в город... нельзя ли в кульках?

— А вы видели динамит?

— Нет, не приходилось.

— Анна Васильевна, покажите.

Якимова вышла и вернулась с кастрюлей, наполовину заполненной черно-бурой массой.

— Это динамит? — удивился Степан.

— Да. Он самый.

— Не ожидал... вроде студня. Как же его проносить?

— Может быть, склеить пояс из гуттаперчи? — посоветовала Якимова.

— Пожалуй. Это будет незаметно.

— Что ж, можно попробовать,— сказал Степан.

— А вы продумали, где будете его хранить? Ведь нужно накопить четыре пуда.

— Там, в пазухе, под сводами, от штукатуров осталось деревянное корыто, в него и буду складывать.

— Пожалуй, это разумно. В общежитии могут быть обыски,— согласился Квятковский.— Так и действуйте! А пояс для вас приготовим... Когда вы сможете прийти?

— В воскресенье.

— Сумеем, Анна Васильевна?

— Обязательно!

— Тогда так, Степан Николаевич. Вы теперь станете приходить сюда, а не ко мне. Будете стучать г раз-два и потом еще раз-два.

Степан постучал.

— Отлично! Значит, в воскресенье мы вас ждем.

— Хорошо! — Степан встал, хотя ему очень хотелось хоть двумя фразами перекинуться с Якимовой. Но хозяева, видимо, еще кого-то ждали. Они проводили Халтурина до дверей. Простились тепло, задушевно.

5

— Ты где разгуливаешь, Степан? — строго спросил дядя Егор, когда Халтурин вошел в комнату.

— Ходил земляка проведать. А что?

— Обыск был у нас — вот что. Все перерыли жандармы, о тебе расспрашивали.

— Да что обо мне расспрашивать, я весь на виду.

— Вот и мы так сказали, и твой приятель жандарм заступился. А они свое — где, дескать, он ходит по вечерам? Может, кутит?

— Что же вы сказали?

— Что знаем, то и сказали. Мол, водки в рот не берет, а сродственники у него есть — к ним и ходит.

— Больше ничего?

— Закидывали удочку: дескать, не читаешь ли какие книжки запрещенные и не знаешься ли с крамольниками. Так тут даже жандарм рассмеялся. « Что вы, говорит, ваше благородие, он и грамоте-то как следует не обучен. Еле расписаться может...» Ну ушли, однако сказали, чтоб мы за тобой доглядывали. Так что ты, Степан, по вечерам не шибко разгуливай. Не такое теперь время. Во дворце все напуганы. Слыхать, под Москвой-то многих побили и покалечили. А ведь могли, не дай бог, и государев поезд взорвать. Уразумел?

— Я понимаю, дядя Егор. Да я и не разгуливаю. Разве с жандармом в церковь схожу, да к родственникам.

— Опять за свое,— рассердился дядя Егор.— Тебе сказано — меньше ходи, стало быть, так и делай...

— Ладно, уразумел.

— Ну, коли уразумел, сходи за кипятком — будем ужинать.

Набег «синих, крыс» насторожил Степана. Поужинав вместе с товарищами и сыграв в карты, он долго не мог уснуть, думал. «Хорошо, если обыск был обычной мерой предосторожности. А вдруг заподозрен только я, и жандармы, чтоб не спугнуть, произвели обыск у всех?» Степан стал припоминать свои походы. «Пока живу в Зимнем, я виделся с Евпиногором Ильичей, был несколько раз у Квятковского, один раз у Иванова и сегодня — на тайной квартире, у Яки-новой, но об этом приходящие жандармы не могли знать. За квартирой Иванова едва ли следят. Это для них мелкая сошка. С Евпиногором встреча была случайной, и мы проявили осторожность. Остается только Квятковский. Но и к нему я приходил без хвостов.

Может быть, выследили, когда я уходил от него? Едва ли. Я никогда не шел прямо во дворец, а петлял и крутил на извозчике...

Если бы опознали по старым приметам как Халтурина — тут бы никаких обысков. Тут бы схватили сразу. Заподозрить в чем-нибудь крамольном во дворце не могли. Лейб-мастер мне доверяет. В случае чего может подтвердить, что я был один на один с государем. Очевидно, обыск был не из-за меня. Однако надо быть настороже и побыстрей управиться с намеченным делом».

Подведя итог раздумьям, Степан успокоился и вспомнил посещение с Квятковским тайной квартиры. Перед его глазами, как бывало не раз, опять возник образ милой, приветливой Анны Васильевны. Степан сомкнул ресницы и уснул.

6

Учтя совет дяди Егора, Степан до воскресенья не выходил из дворца и вечера проводил с товарищами. В субботу, когда они направились в трактир, он пошел в гости к жандарму: у него пил чай и ужинал. Жандарм снова пригласил его пойти завтра вместе с ним и дочкой к обедне в собор. Степану это было неприятно, но он согласился.

В воскресенье утром, одевшись по-праздничному, он важно прошел мимо охраны с дочкой жандарма, сопровождаемый ее папашей.

После обедни Степан пригласил их пообедать в трактир и потом, посадив на извозчика, отправил в Зимний, а сам пошел навестить «родственников».

Постучав в дверь, как его учил Квятковский, Степан прислушался.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Это я, Степан.

Дверь открылась. Степан вошел взволнованный, пожал Анне Васильевне руку, заглянул в залу, увидел незнакомого человека с длинными каштановыми волосами, пышной бородой, насторожился.

— Кто там? — шепотом спросил он у Якимовой.

— Это — Желябов! Он знает о вас и желает познакомиться.

Степан вспомнил, что слышал о Желябове еще от Плеханова. Он разделся и, сопровождаемый Якимовой, вошел в залу. Желябов поднялся, добродушно взглянул на гостя, протянул руку.

— Давайте знакомиться. Андрей Желябов!

Степан назвал себя и, почувствовав сильное рукопожатие, так же крепко сжал руку Желябова. Оба посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Вижу, вы сразу понравились друг другу,— с радостью сказала Якимова.— Присаживайтесь, а я на минутку выйду, чтобы закончить дела.

— Спасибо! — сказал Степан и сел напротив Желябова, осматривая его волевое лицо. Тот в свою очередь тоже внимательно присматривался к Степану и проникался к нему симпатией. Именно людей такого склада ему и хотелось привлекать к политическому террору.

— Я все знаю, Степан, и уполномочен вести с тобой переговоры. Квятковский немного приболел. Я, как и ты, из крестьян и давай сразу определим наши отношения — будем называть друг друга на ты. Согласен?

— Не только согласен, но даже и рад. Так лучше. Больше доверия друг к другу.

— Ну, рассказывай, Степан, что там у тебя? Как?

— Приходили «синие крысы», делали обыск в общежитии у столяров.

— Никого не забрали?

— Нет, обошлось.

— Однако это плохой признак. Значит, и во дворце встревожены. Нам надо спешить.— Он поднялся и достал из. шкафа гуттаперчевый пояс с широким карманом и длинными концами.

— На, примерь обновку, Степан.

Халтурин снял пиджак и, подняв шерстяную фуфайку, надел пояс, обмотался длинными концами.

— Ну как?

— По-моему, хорошо, Андрей.

Желябов подошел, ощупал, хлопнул Степана по спине, как закадычного друга.

— Не только жандармы, но и собака не унюхает. Степан засунул в пояс две подушечки с дивана, опустил фуфайку, прошелся по комнате.

— Незаметно?

— Нет. Вошла Якимова.

— Обедать будете, друзья?

— Я уже отобедал,— сказал Степан,— и хоть рад бы посидеть у вас, да лучше вернуться засветло, пока не сменилась охрана.

— Это резонно,— поддержал Желябов,— неси, Аннушка, динамит.

Якимова вышла в другую комнату и вернулась с той же кастрюлей, что уже видел Халтурин, и с белым фарфоровым совочком.

Степан развязал один из длинных концов пояса, поднял эластичный клапан кармана. Якимова аккуратно переложила туда динамит. Степан закрыл карман, завязался.

— Ну-ка покажись! — попросил Желябов.— Так, хорошо!

— Да, совершенно незаметно, — сказала Якимова,— а в пальто и вовсе не увидят.

Степан вышел в переднюю, оделся.

— А сейчас?

— И говорить нечего,— усмехнулся Желябов.— Теперь когда же, Степан?

— В среду вечером.

— Хорошо! — Желябов стиснул ему руку.

— Ну, желаю удачи, дружище! Якимова открыла дверь, выглянула.

— Все в порядке! Прощайте, Степан Николаевич! До встречи! — и так ласково взглянула на Степана, что у того защемило сердце...

7

Первый поход оказался удачным. Степана пропустили во дворец не обыскивая. В комнате никого не было — столяры еще не вернулись из города. Степан разделся, взял старую стамеску, которой открывал дверь, и оловянную ложку. Пробрался в пазуху, аккуратно выложил динамит в корыто, прикрыл досками, а пояс спрятал в углу, под мусором.

Три дня ожидания тянулись томительно долго. Степану казалось, что он теряет дорогое время.

В среду, как только стемнело, он сходил в свой тайник, надел гуттаперчевый пояс и, сказав столярам, что идет в лавку, вышел из дворца.

Действительно, в целях конспирации он зашел в небольшую бакалейную лавку, купил необходимые продукты и, выйдя, остановил извозчика. Потом долго крутил с ним по разным переулкам и, наконец, проехал по Большой Подьяческой, мимо знакомого дома, взглянул, не дежурят ли шпики.

Дверь снова открыла Якимова. В зале никого не было. Степан обрадовался, что теперь им никто не помешает поговорить, и, раздевшись в передней, вслед за Анной Васильевной прошел в залу.

— Благополучно ли у вас, Степан Николаевич?

— Все хорошо, Анна Васильевна. Динамит доставлен на место, укрыт.

— Слава богу,— вздохнула Якимова, и Степан почувствовал в этом вздохе большую тревогу. Взглянул и увидел, что глаза ее в слезах.

— Что случилось, Анна Васильевна? — спросил он.

— Большое несчастье обрушилось на нас и на всю нашу партию. Позавчера арестовали Александра Александровича Квятковского.

— Квятковского?.. Да как же это случилось?

— Из-за оплошности Фигнер, которую вы, очевидно, знаете.

— Слышал. Она же испытанный боец.

— Да, конечно... Но и боевой конь оступается ненароком... Она доверилась сестре Жене и попросила поселить ее вместе с Квятковским под фамилией Побережской. Она не знала, что сестра распространяла номера «Народной воли» среди студентов, рекомендуясь как Побережская. Одна курсистка, схваченная полицией, сказала, что «Народную волю» дала ей Побережская. Полиции ничего не стоило узнать в адресном столе, где проживает Побережская. Ночью они и нагрянули и арестовали обоих.

— Как глупо и обидно попал Квятковский! Но точно ли так было дело?

— Да, точно! Наш верный человек работает в III отделении. Он и сообщил об этом. Между прочим, о том, что Рёйнштейн выдал Обнорского, тоже он сообщил. Это честнейший человек. Он предупредил и спас от ареста многих наших товарищей.

— А о Квятковском не знал?

— Нет, его арестовали не жандармы, а полиция.

— Эх, как мне жаль Александра Александровича! — Степан сжал кулаки и стал ходить из угла в угол.— А нельзя ли его спасти?

— Перевели в крепость. А туда пробраться нет никаких надежд.

— Эту проклятую крепость давно бы надо взорвать! — Степан, вдруг что-то вспомнив, остановился, присел к столу. Лицо его стало суровым.

— Анна Васильевна, а вы бы не могли повидаться с этим человеком?

— А что?

— Не захватили ли при обыске у Квятковского бумажку, где я рисовал план Зимнего и где крестиком . была помечена столовая? Ведь, если эту бумажку он не сжег — меня схватят и все дело провалится.

— Как же вы сами не уничтожили ее?

— Квятковский оставил, сказал, что должен посоветоваться с товарищами.

— Это нехорошо. Завтра мы свяжемся с этим человеком. Но я думаю, такой бумажки не было. Если б она оказалась у жандармов — во дворце бы все перевернули.

— Пожалуй, так, а все же вы наведите справки, Анна Васильевна.

— Обязательно, Степан Николаевич. Обязательно!

— А что, какие улики есть против Квятковского?

— В его квартире нашли динамит.

— Плохо! Если еще окажется план Зимнего и под столовой найдут динамит, ему не миновать виселицы. Может, отменить покушение?

— Что вы, Степан Николаевич,— Якимова поднялась и посмотрела на него строго.— А разве вам не грозит виселица? Все мы рискуем жизнью ради великой цели. И не один из нас падет, прежде чем эта цель будет достигнута. Мы выполняем волю Исполнительного комитета. Мы должны действовать без колебаний и сомнений.

— Я готов, как всегда, Анна Васильевна,— решительно поднялся Халтурин,— меня ничто не заставит отступить. Несите динамит, я жду.

8

О злополучной бумажке, где был набросок плана Зимнего, узнать не удалось. Степан не замечал, чтобы была усилена охрана царской столовой. Напротив, ему казалось, что во дворце стало спокойней.

Воспользовавшись этим, Степан больше месяца носил в Зимний динамит, который производили в тайной квартире на Подьяческой. Он уже знал, что главным техником «Народной воли» был Кибальчич, что по его рецептам изготовляли черный динамит и что он сделал расчеты по взрыву царской столовой. Однако с Кибальчичем его не знакомили. О подготовке покушения в Зимнем знали даже не все члены Исполнительного комитета. О том, что взрыв готовит Халтурин, было известно немногим. Для общения с Халтуриным были выделены двое: Желябов и Якимова. С ними и приходилось ему встречаться.

Когда последняя порция динамита была уложена в корыто в тайнике и Степан пришел на Подьяческую с пустым поясом, Желябов достал из ящика шкафа длинный шнур и, смотав его, положил на стол.

— Вот, Степан, посмотри внимательно на эту штуку. Догадываешься, что за игрушка? 

— Не иначе, как фитиль к мине.

— Верно! Только называется эта штука не фитиль, а медленно горящий станин.— Желябов достал из кармана маленький обрезок шнура, положил его в чугунную пепельницу и поджег. Станин, шипя и искрясь, стал медленно гореть.

— Видишь, какая премудрость? Этот шнур рассчитан на двадцать минут. За это время ты Должен успеть убраться из дворца. Сможешь?

— Да я за двадцать минут весь Невский пройду,— обиделся Степан.

— Отлично! А вот эта штука — запал! — Желябов положил на стол жестяную коробочку.— С ней будь осторожен — тут гремучая ртуть. Может взорваться при ударе.

— Это я понимаю.

— Сюда, в эту дырочку вставишь конец шнура и привернешь зажим. Вот так,— Желябов показал.

Степан попробовал зажать шнур.

— Хорошо! — одобрил Желябов.— Теперь запоминай, что и как делать. Придя в пазуху свода, ты первым делом растянешь шнур так, чтобы он не соединялся. Один конец положишь в корыто, другой подведешь поближе к выходу. Да смотри не намочи его.

— Это ясно, Андрей. Иначе же не будет гореть.

— Правильно. Потом конец, подведенный к корыту, ты зажмешь вот в этом запале и запал положишь на динамит. Понятно?

— Понятно!

— Вот и вся премудрость!, усмехнулся Желябов.— Тебе останется лишь поджечь стапин, заделать дверь и успеть выскочить из дворца. А уж там я тебя встречу и спрячу в надежном месте — то есть здесь. Все уяснил?

— Все, Андрей.

— Ну что, не страшно тебе, Степан?

— Не знаю... вроде нет. Может, будет страшно там, но я этот страх пересилю. Когда взрывать?

— Ты говоришь, обедают в шесть?

- Да. 

— Вот ровно в шесть и подожги. Взрыв произойдет в шесть двадцать, в шесть тридцать, когда все будут на месте.

— А число не меняем? Пятого? Завтра?

— Да, завтра! Я тебя буду ждать под аркой Главного штаба. Есть еще вопросы?

— Нет.

— Тогда обнимемся, брат, и пожелаем удачи нашему делу.

Они обнялись, поцеловались. Степан обмотался шнуром-стапином под фуфайкой и спрятал запал в потайном кармане.

— А где Анна Васильевна? Я бы хотел с ней проститься.

— Сейчас позову. Одевайся.

Когда пришла Якимова, Степан уже был в пальто.

— Ну, прощай, друг,— торжественно сказал Желябов,— на святое дело идешь.— Он еще раз пожал ему руку, крепко обнял.— Помни, я жду тебя под аркой. Желаю удачи!

— Спасибо!

Желябов отступил, пропуская Якимову.

— Большой вам удачи, Степан Николаевич! Я жалею, что не могу пойти с вами. Прощайте, наш славный, наш храбрый друг,—она обняла и крепко поцеловала Халтурина.

9

5 февраля 1880 года было воскресенье. Степан, проснувшись рано, не знал куда себя деть. Вчера, вернувшись с тайной квартиры, он узнал, что завтра приезжает брат императрицы, принц Гессенский. В парадной столовой готовили торжественный обед. «Уходить из дворца нельзя, мало ли что может стрястись за это время,— размышлял он.— И праздно сидеть неловко. Может, жандарм пригласит или товарищи потащат в трактир. Скажусь-ка я лучше больным».

Утром, когда все поднялись, он встал, умылся, выпил чаю и снова лег на кровать, сославшись на головную боль. Лежать было скучно, тоскливо, одолевали тревожные мысли.

«Если б казнить одного царя — у меня бы рука, не дрогнула. Но ведь могут погибнуть невинные люди! Впрочем, эти невинные, что окружают царя, только кажутся невинными. Они, может быть, не меньше приносят вреда простому народу. Их нечего жалеть. Вот солдаты из охраны — этих жалко! Этих бы как-то надо предупредить. Но как? Может, в связи со встречей принца их поставят под ружье? Да, хорошо бы...»

Перед вечером столяры ушли в трактир. Время приближалось к шести. Степан поднялся, быстро собрал самое нужное. Приготовил пальто, шапку, рукавицы, чтоб можно было быстро одеться. Запер дверь и ключ сунул в карман. Дверь на лестницу оказалась открытой. Поднявшись к пазухе, он вспомнил, что забыл отвертку. Выругался про себя.

Однако нащупав в кармане складной нож, достал его, открыл дверь в тайник. Там все было приготовлено заранее. Все же Степан чиркнул спичкой, оглядел корыто с динамитом и лежащий в нем запал со шнуром.

«Ну, будь что будет. Пусть свершится святая месть над тираном»,— прошептал он и поджег шнур. Послышалось негромкое шипение, от которого зазвенело в ушах. Степану почудилось, что этот звук уже привлек стражу и сюда бегут. Он отпрянул к двери. Голубоватые искры сыпались во все стороны и слепили.

«Нет, отступать нельзя. Помоги нам господь!» — прошептал он и, плотно прикрыв дверь пазухи, быстро сошел вниз. Когда стал открывать дверь комнаты, рука дрожала, ключ никак не мог попасть в скважину.

«Черт возьми. Я, наверно, весь дрожу. Ведь меня схватят»,— подумал он и другой рукой, нащупав скважину, вставил ключ, открыл дверь.

Одевшись, он почувствовал, что дрожит еще сильнее. Казалось, что время летит слишком быстро, а он действует медленно. «Опоздаю, сейчас накроют меня»,— не запирая двери, он пошел к выходу.

«Вот сейчас охранники заметят, что я дрожу и — конец»,— но охранники даже не взглянули на него...

Выйдя из дворца, Степан торопливо зашагал к арке, где должен был ждать Желябов.

«Надо бы условиться где-то поближе. Ведь не успею. Ахнет взрыв — и сразу схватят и меня и его».

Он ускорил шаги, почти побежал и, увлекшись, чуть не сбил бросившегося навстречу Желябова.

— Ну что, Степан? Как?

— Идем скорее. Все сделано!

Только успели повернуть за угол, как раздался оглушительный взрыв. Земля вздрогнула, зазвенели посыпавшиеся из окон стекла.

— Пойдем, пойдем быстрей! — торопил Степан.

— Нельзя, Степа. Давай остановимся. Видишь, народ бежит сюда. Переждем.

Постояли минуты две, послушали и потом, уже гордые сознанием, что казнь тирана свершилась, стали пробираться к тайной квартире «Народной воли», где в тревоге ждала Якимова.

Глава четырнадцатая

1

Ну что, что? Кажется, можно поздравить? — сбивчиво, с трудом сдерживая волнение, спросила Якимова, впустив Желябова и Халтурина в квартиру.

— Взрыв был внушительный,— сказал Желябов,— кругом из домов посыпались стекла. Во дворце погас свет.

— Мы тоже здесь слышали, как рвануло. Но можно ли надеяться?.

— Не знаю, Аннушка, не знаю. Об этом сейчас никто не может сказать... Давай нам скорее крепкого чаю, а лучше — вина. Мы продрогли и нервное напряжение ужасное...

— Сейчас, сейчас, проходите в гостиную.

Когда на столе появился самовар, из дальней комнаты вышел молодой стройный человек, в темном костюме, с пышной шевелюрой и шелковистыми усами.

— Что, друзья? Вижу, вы живы и дело сделано?

— Да, вот он, наш герой! — представил Желябов.— Знакомьтесь, друзья.

— Исаев,— сказал молодой человек, крепко сжав руку Халтурина.— Степан Николаевич — не просто гость, он наш брат, товарищ!

— Спасибо! — Оба пожали друг другу руки и сели к столу. Желябов наполнил рюмки вином.

— Мы еще не знаем, друзья, что в Зимнем, но взрыв прогремел и эхом прокатится по всей России! Если тиран уничтожен — завтра, даже сегодня ночью Исполнительный комитет начнет действовать. Выпьем же за возмездие и за то, что герой с нами!

Все поднялись, чокнулись, выпили стоя. Даже Степан, всегда воздерживавшийся от вина, на этот раз выпил с охотой. Его все еще знобило.

Пока закусывали, Анна Васильевна сходила на кухню, принесла горячие пирожки.

— Вот, угощайтесь,— предложила она.

— Это что же, Аннушка, вроде как поминки по усопшему императору? — усмехнулся Желябов.

— Нет, это я напекла, чтоб попотчевать Степана Николаевича.

— Видишь, Степан, как тебя встречают в этом доме! Уж не влюбилась ли Аннушка? И правильно! Если б я был девушкой — тоже влюбился бы в тебя. Право слово! — улыбнулся Желябов.— Только зарос ты зверски. Вот закусим — иди в кухню, сбривай и бороду и усы начисто. С сегодняшнего дня ты будешь жить по новому паспорту.

— Да, изменить образ не мешало бы,— овладевая собой, сказал Степан.

— Исаев побреет и даже подстрижет тебя. Он у нас мастер на все руки.

— Да, да, Степан Николаевич, вам надо побриться. Я помогу.

Якимова стала разливать чай.

— А может, еще по рюмочке? — спросил Исаев.

Желябов взглянул на часы.

— Меня ждут в комитете, друзья. Я должен идти.— Он поднялся и протянул руку Халтурину.— Прощай, Степан, и чувствуй себя как дома. Может быть, я или кто-нибудь из наших еще заглянет сегодня. А если будем готовить листовку — тогда завтра.

— Я пройдусь в город,— сказала Якимова.

— Только никаких расспросов, Аннушка. Теперь каждый пустяк может вызвать подозрение.

— Конечно, Андрей, я понимаю...

— Ну, прощайте, друзья!

— Может, и мне пойти на заседание? — спросил Исаев.

— Нет, Гриша, ты оставайся дома. Если будет крайняя нужда — я дам знать...

2

Желябов явился только утром с весьма тревожными новостями. От взрыва погибло восемь солдат и больше сорока ранено, а венценосный тиран из-за встречи принца Гессенского опоздал к обеду и опять остался невредим.

Это известие сразило Халтурина: он побледнел, изменился в лице, его стало знобить.

— Степан, голубчик, успокойся,— обнял его Желябов.— Этот взрыв в Зимнем потряс весь Петербург. Царь хоть и уцелел, но напуган смертельно. Это событие поднимет престиж «Народной воли». К нам придут тысячи новых бойцов. Взрыв в царском логове — первый могучий удар по самодержавию! Твой подвиг будет жить в веках.

— Какой же это подвиг? Вместо деспота я убил невинных людей.

Без жертв не бывает сражений, Степан. Ты должен успокоиться. Комитет высоко оценивает твои действия. Неудача произошла не по твоей вине.

— Мне бы где-нибудь лечь... болит голова.

— Аня, проводи Степана в мою комнату,— сказал Исаев,— и побудь с ним. Я немного задержусь с Андреем.

— Да, да, пойдемте, Степан Николаевич. Там тихо, спокойно.

Когда они ушли, Исаев присел на диван к Желябову.

— Ну, что, Андрей? Как же мы просчитались?

— Кто мог предположить, что будет нарушен железный распорядок дворца?

— Но мина, говорят, разрушила лишь часть столовой? Очевидно, был мал заряд?

— Этот заряд оказался достаточным, чтобы оглушить весь мир! Важно, чтобы мы смогли разумно воспользоваться сложившейся ситуацией для революционной борьбы.

— Что ты предлагаешь?

— Я пришел за тобой и Анной. Собираем экстренное заседание Исполнительного комитета.

— Халтурина одного оставлять опасно. Он в тяжелом состоянии.

— Да. Он потрясен и удручен. Скажи Анне, чтобы оставалась дома и не спускала с него глаз.

3

Нервное потрясение, вызванное неудачей покушения, не проходило. У Степана сильно болела голова, его знобило, трясло. Лишь седьмого вечером, когда ухаживавшая за ним Анна Васильевна прочла листовку Исполнительного комитета, Степан ожил и воспрянул духом. В листовке, написанной вдохновенно и страстно, говорилось, что покушение в Зимнем совершено революционером-рабочим. Что рабочий агент «Народной воли» сим актом должен был свершить возмездие. Что царя-тирана спасла чистая случайность, но что казнь над ним неминуемо свершится.

— Спасибо, Анна Васильевна, спасибо! Эта листовка для меня — лучше всякого лекарства. Теперь все рабочие узнают правду. Да и я еще не пойман и, может быть, в следующий раз не сделаю промаха.

— Правда, Степан Николаевич? Вы успокоились? — беря его руки в свои, спросила Якимова.

— Начинаю успокаиваться.

— А мы боялись... Уже хотели звать знакомого доктора.

— Нет, не надо. Я сейчас встану. Я уже чувствую себя хорошо. Да и как можно лежать без дела?

— Нет, нет, нет, Степан Николаевич. И не думайте ни о каких делах. Петербург объявлен на военном положении. Все дороги из города закрыты. Поезда обыскиваются. Поля и перелески оцеплены войсками.

— Значит, из Питера не выбраться?

— И думать нечего.

— Тогда я буду помогать вам. Я готов топить печи, быть кухаркой, судомойкой, лишь бы не сидеть сложа руки.

4

Дворником в доме 37 по Большой Подьяческой служил прогоревший купец Афанасий Феоктистович Хомутов. Он знал наперечет всех жильцов и по праздникам наведывался к ним, чтобы поздравить и выпить рюмку водки. Исаев и Якимова были прописаны в доме как супруги. Они старались поддерживать с Феоктистычем добрые отношения, что было весьма важно, так как дворники о своих жильцах обязаны были докладывать полиции.

Исаев выдавал себя за сына богатого саратовского купца-мукомола и потому особенно почитался дворником.

Феоктистыч жил под лестницей, в главном подъезде, в тесной швейцарской, и часто выходил покурить в вестибюль.

Как-то, остановив Исаева, Феоктистыч подошел и заговорил шепотом.

— А знаете, ваше степенство, вчерась полиция с обыском ходила по квартирам. Так я приставу сказал, чтобы Прохорова и вас не беспокоили. Прохоров, говорю, старый генерал, а вы, стало быть, сродственник его превосходительства.

— Пусть бы искали — у нас нет и не может быть ничего предосудительного.

— Это так, однако же,— беспокойство... ведь в два часа ночи...

— Тогда благодарствую, Афанасий Феоктистыч,— и протянул дворнику три рубля,— вот вам на водку.

— Премного благодарен, ваше степенство. Уж я и впредь буду стараться,— обрадованно поклонился Феоктисты1!...

Этот случай обсуждался в семейном кругу, вместе с Желябовым. Решили, что Исаев поступил разумно. Второго обыска в скором времени можно было не ждать и не торопиться с отъездом Халтурина. На дорогах все еще было опасно.

— Подожди, Степан, немного,— дружески обнял его Желябов,— когда будет можно, я сам об этом скажу. Вижу, совсем исстрадался без дела. Но Исполнительный комитет уже принял решение о переводе тебя в Москву.

— Правда? Это бы хорошо. У меня там есть друзья.

— Вот и поедешь...

В конце февраля, когда все трое сидели за составлением листовки, в дверь постучали негромко, но решительно. Исаев, собрав бумаги, швырнул их в пылающую печь и мигнул Степану, чтоб шел в «убежище». Якимова подошла к двери:

— Кто там?

— Это я, дворник Феоктистыч.

Исаев поднес палец к губам и вынул револьвер. С дворником, как правило, приходила полиция.

— Хозяина нету дома, а вы что хотели?

— Ну, я зайду в другой раз... У меня тут дельце одно.

Исаев сделал знак, чтоб Якимова впустила дворника, а сам юркнул в другую комнату.

— Может быть, вы мне скажете? — спросила Якимова.

— Можно и вам.

Якимова открыла дверь и впустила Феоктистыча.

Тот, войдя, снял шапку, перекрестил одутловатое лицо с огромной бородищей и хитроватыми маленькими глазками.

— Проходите в комнаты, Афанасий Феоктистович.

— Благодарствую, я и тут... Дельце-то деликатное. Я ведь в дворниках-то, Анна Васильевна, по недоразумению, по несчастию служу. Купцом я был, бакалейщиком... Да приказчики меня обобрали и, можно сказать, по миру пустили. Как говорится: «лавочки выехал на палочке...» Да-с. Но еще поддерживаю дружбу с хорошими людьми. В субботу именины у меня, а принять негде. Живу в норе-конуре. И вот пришел вас просить об одолжении — нельзя ли у вас собраться? Уж и вас прошу быть моими гостями. Век не забуду такой услуги, Анна Васильевна.

— Я бы с радостью, Афанасий Феоктистович, да все-таки должна посоветоваться с мужем. Вроде он тоже гостей звал... Однако я попробую его уговорить, чтобы отложить наш прием. И скажу вам завтра.

— Христом-богом прошу, Анна Васильевна. Уж похлопочите, уважьте старика в несчастии. Век не забуду.

— Непременно, Афанасий Феоктистович. 

Феоктистыч откланялся и ушел.

— Ну и сюрприз преподнес нам дворник! — воскликнул Исаев, выходя из своей комнаты. —Ты слышал, Степан?

— Да, слышал...

— И отказать ему нельзя. Вот какая задача. А если пускать, надо и динамит, и посуду, и материалы куда-то перевозить...

— Ничего, все попрячем здесь,— возразила Якимова.

— Может, и Степана спрячешь куда-нибудь под кровать? — рассердился Исаев.

— И Степана Николаевича спрячу,— так же спокойно сказала Якимова.

— Интересно. Я бы хотел полюбопытствовать.

— Правда, там не зимняя квартира...

— Думаешь, на чердак?

— Да, в чердачную комнату. Не пойдут же гости туда?

— А ведь, пожалуй, ты права, Аннушка. Пойдемте посмотрим.

Все оделись и через заднюю угловую комнату прошли на чердак, где находилась летняя неотапливаемая комната, выходящая окнами в переулок и во двор. Из нее хорошо была видна гостиная тайной квартиры.

— А отсюда другого выхода нет? — спросил Степан.

— К сожалению, нет. Только на крышу.

— Жаль... Все же тут можно пересидеть, если потеплее одеться.

— У нас есть шуба, валенки, теплая шапка.

— Тогда решено,— усмехнулся Степан.— Зовите чужих гостей. Где наша не пропадала...

Вечером, перед приходом гостей, когда все было спрятано, Степана заставили надеть все теплое, что сыскалось в доме, и проводили на чердак.

В валенках, в шубе и в теплой шапке, на свежем морозном воздухе, которого он не вдыхал уже давно, Степан почувствовал себя бодро, ему захотелось походить, размяться. Свет луны, падавший в окно, довольно хорошо освещал комнату, и он стал прохаживаться и думать.

Опять его мысли вернулись к неудачному покушению в Зимнем. «Почему же мы наметили покушение на шесть с половиной, а не на семь часов. Ведь царь обедает не меньше двух часов? Почему никому не пришло в голову, что он может задержаться и опоздать?.. Неужели в самом деле существует бог, уже в четвертый раз отводящий удар? Да нет, глупость... просто этому извергу необычайно везет... Все же он не уйдет от справедливого суда «Народной воли». Сейчас начинают готовить динамит для Одессы. Я буду проситься туда и на этот раз не допущу оплошности...»

Степан взглянул в освещенное окно гостиной и увидел, что гости уже сидят за столом. Он присел в старое, видимо, Исаевым подготовленное для него кресло. «Надо посмотреть, что за друзья у дворника. Вон какой-то интеллигентный господин в очках,— наверное, доктор. Рядом бородатый с толстухой — купец! Сразу видно. А это что? — Степан даже отодвинулся.— Пристав! Да, настоящий пристав. А вдруг эти именины — хитрая комедия? Вдруг все - гости — переодетые жандармы? Скомандует пристав — и наших схватят в одну минуту... Правда, они сели с края, видимо, тоже опасаются...»

Степан достал из кармана револьвер, положил на колени.

«Ладно, поглядим. Они-то меня не видят в темноте, а сами передо мной, как в театре. В случае чего — начну палить на выбор. Первая пуля приставу... Однако смеются, чокаются и пьют по-настоящему. Поглядим...»

Прошло часа два. Степан изрядно продрог. Закоченели ноги в коленях. «Если б это были жандармы — не стали бы столько сидеть. Некоторые уже совсем осоловели». Степан сунул револьвер в карман и стал ходить, согреваться, время от времени поглядывая в окно.

Прошло еще около часа, но гости и не думали расходиться. Многие пили чай, а пристав играл в карты с Якимовой на маленьком столике у окна.

«Вот это картина! — усмехнулся Степан и снова присел в кресло.— Участница покушения на царя под Харьковом, которую ищут по всей России, играет в «дурака» с приставом петербургской полиции. А если она ему понравится?.. Если он надумает ухаживать — нашим носа нельзя будет высунуть. Да, видать, пригласили гостей на свою шею».— Степан поднялся и опять стал ходить. Мороз усилился, и он изрядно продрог. А гости, как на зло, продолжали сидеть...

Степана начинало клонить в сон. Хорошо зная коварство мороза, он продолжал ходить из угла в угол, не давая себе задремать.

Лишь далеко за полночь на чердак поднялся слегка захмелевший Исаев и позвал его ужинать...

5

Весной, когда полиция потеряла всякие надежды поймать Халтурина, решив, что он пробрался за границу, контроль на дорогах был ослаблен.

Исполнительный комитет решил, что теперь наступило некоторое затишье, и подготовил отъезд Халтурина в Москву.

Когда была получена в Петербурге через третьих лиц условная телеграмма, извещавшая о благополучном прибытии его в Москву, Якимова и Исаев выехали в Одессу, чтоб принять участие в подготовке нового покушения на царя.

Исполнительным комитетом был одобрен и утвержден план подкопа на Итальянской улице, по которой был должен ехать царь с вокзала на пристань, чтоб потом проследовать в Ливадию.

Еще раньше выехавшие в Одессу Софья Перовская и Сабли я арендовали подвальное помещение на Итальянской улице и стали готовить подкоп.

Якимова и Исаев, поселившиеся на другой квартире, подготавливали мины.

Степан не раз просил Якимову и Желябова, чтоб его взяли в Одессу, но агент «Народной воли» Клеточников, служивший в III отделении, предупредил, что полиции стало известно, кто скрывался под фамилией Батышкова, и теперь объявлен розыск Халтурина по всей России. Степану предложили «отсиживаться» в Москве.

Через своих агентов, живших в Москве, Исполнительный комитет укрыл Халтурина в конспиративной квартире «Народной воли». Но эта квартира находилась в центре и могла подвергнуться обыску. Степан, высказав новым друзьям свои опасения, просил их навести справки о старичках на Пресне, у которых он квартировал раньше.

Старички оказались живы, и через несколько дней Степан перебрался к ним. Так как ему было строго запрещено появляться в городе или на заводах, он сказался больным чахоткой и большую часть времени проводил на диване.

Приняли они Степана, как родного. Агафья Петровна буквально не отходила от Степана, и через месяц он почувствовал себя здоровым.

В это время в Одессе развернулись работы по подкопу и Халтурина вызвали туда. Но вскоре рытье пришлось оставить — из Петербурга шифрованной телеграммой дали знать, что царь в Ливадию не поедет.

Халтурину снова пришлось вернуться в Москву и опять поселиться у гостеприимных старичков. Благо за время работы в Зимнем он скопил деньги и ему не нужно было жить на средства «Народной воли».

Следующая