Николай Алексеевич Саблин

(ок. 1849—1881)


Голуби <1879>
Недоразумение <1880>
Новь (1880)


ГОЛУБИ

Голуби по двору ходят, воркуют
Сизой артелью своей;
Все подозрительно как-то толкуют,
Быстро летят от людей.

Часто гурьбою громадной слетаются
Мирно ко мне под окно;
Целой коммуною дружно питаются,
Делят по-братски зерно.

Видно влиянье идей растлевающих
В бедной семье голубей,
Мыслей, основы основ подрывающих,
Социализма идей!..

Где у них личность от злых ограждающий
Мудрой полиции глаз?!
Где у них кормчий, их жизнь направляющий, —
Этот порядка компас?

Здесь анархизма пример замечается —
Страшный пример для людей!..
Браки свободны — никто не венчается,
Нет ни попов, ни церквей!

Голуби сизые, пташечки бедные!
Развращены вы совсем!
Кем же идеи-то эти зловредные
К вам прививаются? Кем?

Скажут — природой?.. Для благ человечества
Выскажу мненье свое:
Если природа враждебна отечеству —
Выслать подальше ее!

<1879>



НЕДОРАЗУМЕНИЕ

Разговор рабочего с фабрикантом

«С чем, брат, предъявился?
Приплелся зачем?
Думал, что простился
Я с тобой совсем!»

«Руку оторвало, —
Чай, помочь не грех,
Работал немало
Для твоих утех».

«Малый ты не старый,
Чтоб с сумой ходить,
Мне же не пристало
Даром вас кормить».

«На твоем заводе
Я ведь рук лишен...
Чай, при всем народе...»
— «Ты, брат, мне смешон,

Ты ведь был свободен,
Кто тянул тебя?
Сам пришел, был годен –
Ну, и принял я;

Руку оторвало —
Стал негож теперь,
Ну, вот — образ, малый,
А вот это — дверь!

У тебя землица,
Есть чем, значит, жить,
Есть чем прокормиться —
Стыдно зря просить!»

«Землю-то, позволь-ка,
Я в аренду сдал;
Чтоб приняли только,
Пять рублей отдал.

Ведь ее задаром
Лишь дурак возьмет;
Хоть оброк-то барам
С нас теперь нейдет,

Так в казну поборы —
Чистый всем разор, —
Помирать, так впору...»
— «Мелешь, братец, вздор!

Я и так немало
Извожу деньжат;
Сил моих не стало...
Мало вас лежат

Здесь в больнице нашей?
Я ведь вас лечу,
Из-за лени вашей
Лекарям плачу.

У меня здесь, слышал,
Двое докторов,
Из больницы вышел —
Значит, ты здоров!

Не держу паспорта
И расчет отдал,
Так какого ж черта
Ты ко мне пристал?!»

<1880>


НОВЬ

Отрывок из неоконченной поэмы

Посвящена Анне Васильевне Якимовой

Глава 4-я

Утро. Ночи тьма редеет,
День чуть брезжить стал...
Возвратившись поздно, пьяный,
Дремлет генерал.
Вот, сквозь сон он ясно слышит —
Отворилась дверь,
И к нему Малюта входит,
Сам Малюта-зверь;
К ложу пышному подходит
Твердою стопой...
И с Малюты глаз не сводит
Генерал седой...
«Гость нежданный — что татарин!
Рад ты иль не рад,
Принимай меня: недаром
Я покинул ад!»
— «Чем служить могу Малюте?» —
Генерал сказал
И красивым жестом молча
Кресло указал.
Сели. «Слушай-ка, кормилец,
Я в аду слыхал,
Что душить крамолу грозно
Ты в России стал?» —
«Да, служу моей отчизне
Я по мере сил
И косой закона плевел
Много покосил!»
— «Ну, так я к тебе с поклоном,
Друг,— не откажи!
Разожги ты кровь мне в жилах,
Пытку покажи!
Всюду новь — чай, тоже в пытках
Новый обиход?»
— «Покажу, изволь, хоть тотчас
Двинемся в поход!»
Видит дальше, что с Малютой
Он в тюрьму идет,
О былом с ним гость дорогой
Речь свою ведет:
«При царе Иване Грозном
Лихо я пытал;
Много крови пролил, мяса
Много растерзал!
Понатешил душу вдосталь.
Если ж вспоминать —
И таких видал, что пыткой
Даже не пронять.
Помню я: один боярин
Приведен был... Что ж?
Ни словечка, как глубоко
Ни вонзали нож!..
Из спины кроили сразу
Два ремня — молчит,
А из раны кровь струею
Алая бежит...
Припекать железом стали,
Думали — проймет!
Все молчит и лишь молитвы
Тихо к небу шлет...
Поднял я его на дыбу,
Ногти вырывал,
Кипятком, и льдом, и кошкой —
Всем его пытал,
Так и бросил, не добился,
Он не застонал!..
Через день его в синодик
Грозный записал...
А то раз попал в застенок
Сокол молодой.
Был станичник он удалый,
Грабил под Москвой,
И богатому — проезду
Парень не давал,
Бедняков не трогал пальцем,
Сам им помогал...
Привели его на пытку —
Рослый удалец!..
„Ну, скажи-ка, с кем ты грабил,
Добрый молодец?"
— „Я тут весь перед тобою,
Ты во мне волён,
Но предать... скорей язык свой
Вырву с корнем вон!.."
Я ему смолой на спину
Капать приказал –
Он как пень стоит и терпит,
Даже не стонал
И не морщился, как будто
И смола не жжет!..
„Не томи меня, признайся!"
Он свое поет!
Начал крючьями я тело
Белое терзать;
Всадишь крюк — и дрогнет тело,
Вырвешь — дрожь опять...
И на свежие я раны
Солью посыпал,
И спиртами да настоем
Всласть их поливал...
Сам зашел вперед и в очи
Молодцу гляжу:
„Слышишь, парень, эй! признайся!
Скажешь?" — „Не скажу!"
И треща ломались кости,
И хрустела грудь...
Длил неистово я пытку,
Не давал вздохнуть...
Вдруг глаза перекосило...
Крик протяжный... вздох,
И, товарищей не выдав,
Негодяй издох!..»
— «То-то вот, вы торопились –
Как бы поскорей!
Зря терзали только тело,
Мучили людей!..
А ведь в теле — образ божий,
И терзать — грешно!
Вот душа! Она без формы!
Душу — ничего!..
И для дела-то полезней –
Ты увидишь сам!..
Вот сюда теперь... к подъезду
Путь, Скуратов, нам».
Вот широким коридором
Направляют путь...
«Нам куда сначала, к бабам,
Что ли, завернуть?
Ишь глаза-то засверкали!
Ну, пойдем, пойдем...
Чем потешить дорогого
Гостя — мы найдем!»
Сам над шуткой захихикал
Мрачный балагур,
И игриво в бок Малюту
Локтем он толкнул.
И вошли... Малюта ахнул:
Камер — без числа!
«Нынче осень урожайна,
Много принесла!
В каждой камере стекольце
Вделано в двери,
Коли любо — забавляйся,
Сколько хошь смотри!..
Ну, вот эта больше года
Здесь уж прожила.
На допросах нас сердила —
Чересчур смела...
Письмецо с условным шифром
У нее нашли!
Ну, девицу тотчас взяли,
В крепость привезли...
„Вам известен шифр?" — „Конечно!"
Как же ей не знать.
„Не угодно ли нам способ
Этот указать?"
— „Не затем, чтоб вам открыла,
Доверялись мне!"
— „Ну так вам придется долго
Посидеть в тюрьме!"
— „Вы меня не испугали,
Знаю это я!"
И сидит... А жаль семейство —
Честная семья...»
Глаз приставивши, Малюта
На нее глядел;
Генерал в стекло небрежно
Тоже посмотрел...
«Ничего. Не изменилась:
Тот же самый взгляд,
Те же волосы густые
По плечам лежат.
Мы недавно только книжки
Дали ей читать,
Стала будто веселее —
Надо отобрать!..
Эка злоба!.. И ничем ей
Душу не проймешь!..
Ну, сидеть тебе, покуда
В землю отойдешь!
Через номер тут девчонка:
Ей семнадцать лет...
На допросах: „Всё забыла!" —
Весь ее ответ.
Года три как их забрали —
Мать и дочерей:
Бунтовать там в сельской школе
Вздумали людей!..
Эта сильно изменилась —
Знать, душа болит...
Посмотри: ребенок с виду —
А в ней бес сидит!»
И Скуратов с генералом
Приложили глаз...
Было в камере темненько –
Слабо пущен газ...
У стены стоял ребенок,
Глухо он рыдал...
Вдруг рыданья перервались,
Он захохотал...
Дико хохот раздавался,
Оглушая свод.
Генерал шептал: «Прекрасно!
Хорошо идет!
Вот теперь мы на допросы
Вызовем тебя...
Запоешь ты, как нам надо,
Нынче у меня!»
Хохот кашлем заменился...
Плюнула в платок,
На платке образовался
Розовый кружок...
И махнула безнадежно
Слабою рукой...
«Все равно... — она шептала, —
Путь покончен мой!..
Всё равно... А близко воля –
Тут ведь, за стеной...»
И к стене она припала
Русой головой...
Вдруг улыбкой озарились
Бледные черты;
Радость, волю ей рисуют
Дерзкие мечты...
Но ведь радости ревниво
Гонит прочь тюрьма,
И вот... образы иные
Видит въявь она...
Вот в ее глубоких глазках
Отразился страх...
Мать пред нею как живая,
Руки в кандалах...
«Мама милая!» — и разом
Ринулася к ней...
Сил уж нету... И упала
С криком у дверей...
«У тебя бежит, Скуратов,
По лицу слеза?!
Полно... Полно... ободрися
И утри глаза!..
Встарь ты не был так изнежен,
Мучил зауряд!»
— «Нет, клянусь тебе, я в жизни
Не пытал ребят!..»
— «Ну, да мы, Малюта, разом
Дух развеселим —
Диво-дивное покажем...
Здесь вот!.. Поглядим...
Видишь — женщина? Красивей
Редко встретишь ты!
Смелый взгляд, как у орлицы,
Гордые черты...
Выступает величаво,
Ростом, всем взяла...
Проживать бы в свете павой.
Нет!.. В народ пошла!
С месяц здесь, как опросталась,
Дочку родила...
Мы ребенка отобрали...
Долго зла была!
Неприступна как тигрица,
Всё швыряет, рвет...
Ночь настанет, так со злобы
До утра ревет!..
Чрез неделю словно сняло
Зло с нее рукой...
Вызывает прокурора.
Тот пришел со мной...
„Возвратите мне ребенка!"
Прокурор в ответ:
„В показаньях откровенней
Будете иль нет?"
Просит, молит: „Пожалейте!
Пощадите мать!..
За какие ж преступленья
Должен он страдать?..
Вы загубите ребенка..."
- „Что ж возиться с ним?
Где жалеть нам поросенка,
Коль свиней палим?!"
Обмерла. Мы постояли
Так минут с пяток
И ушли... Вдруг донесенье –
Мне под вечерок:
„Честь имею..." и так дальше
Этого числа...
Без причины арестантка
Вдруг с ума сошла...
Посмотри: качает тряпки
На своих руках...»
Взор блуждающий, без смысла,
И лицо в слезах...
Вот она засуетилась —
Мучит скорбь ее...
Ищет, ищет... перерыла
На руках тряпье.
«Не нашла!» — И крик раздался,
Страшный, скорбный крик...
Над несчастной издевался
Генерал-старик...
«Не нашла? Ну, постарайся!
Это не беда!
Завалился? Что же, нету?
Нету и следа?
Ах, несчастная, как жалко —
Видно, не найдет?!»
Вдруг страдалица поднялась
И к окну идет.
Словно что-то против воли
Бедную влекло!
Вот рукой она взмахнула —
Вдребезги стекло
И осколком режет шею...
Кровяной фонтан
Брызнул на стену, и стройный
Покачнулся стан...
На колена опустилась,
Оперлась рукой
И безжизненно упала
На пол головой...
Видя это, сам Малюта
Словно задрожал...
Не смутился лишь привычный
К делу генерал.
И спросил он гостя: «Нашу
Как вы новь нашли?
Вы ли нас хитрее были?
Мы ль вперед ушли?»
— «Победили вы, — Малютин
Был на это сказ, —
Мы спроста бывали люты,
Вы ехидней нас!..»

1880


ПРИМЕЧАНИЯ


Недоразумение. Н. А. Саблин был привлечен в ред. «Рабочей газеты» А. И. Желябовым как человек, обладавший умением популярно писать и хорошо знавший рабочую среду.

Новь. В сб. «На родине» к подзагол. сделана сноска: «Этот отрывок написан Саблиным в 1880 году; в нем изображены лица из „процесса 193-х" ». Вторая сноска относится к посвящению А. В. Якимовой: «Приговорена по „процессу 20-ти" к смертной казни, которая затем заменена ей вечной каторгой». Известны и другие загл. этого отрывка: М. Эльцина-Зак упоминает его под загл. «Малюта Скуратов» (Из встреч с первомартовцами // «Каторга и ссылка». 1924, № 5. С. 127), А. П. Прибылева-Корба — под загл. «Поток» (сообщение А. А. Шилову). Якимова (Диковская) А. В. (1856—1942) — обвиняемая по «процессу 193-х», член Исполнительного комитета «Народной воли», хозяйка «сырной лавки Кобозева» на Малой Садовой в Петербурге, где в 1880 г. подготовлялся подкоп для взрыва кареты Александра II. По «процессу 20-ти» 15 февраля 1882 г. была приговорена к смертной казни, замененной каторжными работами, которые отбывала на Каре. В ответ на письмо А. А. Шилова А. В. Якимова-Диковская 17 сентября 1932 г. писала: «Заглавие „Новь" относится только к четвертой главе и имеет в виду новые пытки. Мне помнится, что первая глава задуманной Саблиным работы и носила название „Поток", изображающий хождение в народ и т. п., но он почему-то был недоволен своей работой и, вероятно, не поспел ее исправить и напечатать. Саблин читал мне „Новь" в 1881 г. в магазине сыров на Малой Садовой, и я настаивала, чтобы он напечатал ее. „В таком случае она будет посвящена вам", — сказал он мне». Далее в том же письме сообщается, что «изображение первой женщины ни к кому лично не относится, а было таких множество. Для изображения второй послужила действительно семья Субботиных. При изображении третьей женщины имелось отчасти какое-то отношение к Алексеевой, но что было тут в действительности и что фантазия автора — не помню. Ребенок, кажется, был взят родственниками. Генерал — поэтический образ». Субботины — семья, в которой мать и три ее дочери приняли активное участие в революционном движении (см.: Субботина Е. Д. На революционном пути. М., 1928). Алексеева О. Г. (ок. 1850 — ?) — участница кружка чайковцев, привлекалась по «процессу 193-х»; была оправдана. Впоследствии отошла от революционного движения. В политических процессах 1870—1880-х годов, по слухам, полиция и жандармы применяли пытки (см., например: «Творчество И. С. Тургенева». М., 1959. С. 484—485). Синодик — книга с записями имен умерших для поминания во время богослужения.