ГОД ШЕСТОЙ № 11—12 ОКТЯБРЬ 1885
НАРОДНАЯ ВОЛЯ
СОЦИАЛЬНО-РЕВОЛЮЦИОННОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Цена отдельного №:
в Петербурге . . . 25 к.
в провинции . . . 35 »
Постоянная подписка на «Народную Волю» не принимается.
Штромберг, Александр Павлов, барон, лейтенант флота, осужденный по процессу 14-ти, казнен в Петербурге 10 октября 1884 г.
Рогачев, Николай Михайлович, офицер, осужденный по процессу 14-ти, казнен в Петербурге 10 октября 1884 г.
Ашенбреннер, Михаил Юльевич, подполковник, осужденный в октябре 1884 г. по процессу 14-ти к смертной казни, был Помилован царем на вечную каторгу; в ноябре вторично судим военным судом за пощечину, данную им одному из генералов-тюремщиков, и расстрелян.
М и н а к о в, осужденный в Одессе в 1879 г. на каторгу, в 1883 г. за попытку бежать переведен был с Кары в Шлиссельбург, где и расстрелян летом 1884 г. за нарушение дисциплины.
Лисянский, Саул Абрамович, казнен в Харькове 20 июня 1885 г.
Клейн, Лидия Григорьевна, высланная из Петербурга в 1880 г., умерла от чахотки в Енисейске 10 сентября 1883 г.
Колотилова, Вера Дмитриевна, швея, отравилась 22 ноября 1883 г. в Енисейске. Была выслана сюда из Красноярска за участие в побеге Малавского.
Кузнецов, Петр, рабочий, 22 ноября 1883 г., после неудачной попытки застрелиться, умертвил себя угаром.
К у х а р к о, Константин Васильевич, умер 6—18 января 1884 г. в изгнании в Болгарии.
Кац, М. умер в нач. 1884 г. в изгнании в Монпелье.
Р е ф е р т, Фаня Семенова, осужденная в, Киеве в 1880 г. по делу Юрковского на 4 года каторги, высидела свой срок по болезни в Красноярской тюрьме; умерла в Минусинске 21 июля 1884 г.
Жуков, Владимир, осужденный на 15 лет каторги по делу Юрковского, умер от чахотки на Каре 18 июля 1884 г.
Орлов, Петр, застрелился в Енисейске осенью 1884 г.
Переляев, Владимир Николаевич, ст. Дерптского университета, умер в припадке эпилепсии; смерть его повлекла за собой арест типографии, находившейся в его квартире.
Мейер, В. Я., эмигрант (судившийся по делу 193-х), умер от чахотки в Париже 23 ноября 1884 г.
Б у л и ч, земский врач, осужденный по делу Квятковского и др. на поселение, умер в Каинске осенью 1884 г.
Николаев, Пафнутий, рабочий, осужденный в 1877 г. на поселение по делу 50-ти, утонул в Каинске осенью 1884 г.
Лютик, Анна, высланная в 1884 г., зимой того же года умерла в Туринске.
Никитина, Софья, киевская курсистка, высланная в 1883 г. за участие в побеге Василия Иванова, в Киеве, умерла зимой 1884 г. в ачинской тюрьме, на пути в ссылку.
Никитина, Варвара Николаевна, эмигрантка, сотрудница «Вестника Народной Воли», умерла в Париже 17 декабря 1884 г.
Гончаров, Всеволод, арестованный 5 августа 1884 г. в Харькове, умер 19 февраля 1885 г. в больнице на Сабуровой даче, куда был переведен для лечения.
Д ь я к о н е н к о, Александр Федорович, ст, мед. 5 курса, высланный из Киева в 1883 г., умер от чахотки в Павлограде (Екатериносл. губ.) в марте 1885 г.
Каменецкая, Юлия Васильевна, высланная из Киева в 1883 г., умерла в Александровске (Екатериносл. губ.) в марте 1885 Г.
Денальдо, Сергей, рабочий, умер от чахотки в Ростове-на-Дону через 3 недели после того, как был выпущен на поруки из московской тюрьмы. Сидел 9 месяцев.
Ивашкевич в ночь с 5 на 6 августа» 1885 г. отравился в симферопольском тюремном замке.
П о п к о, осужденный на вечную каторгу в Одессе в 1879 г. по делу Чубарова и др., умер от чахотки на Каре летом 1885 г.
С у р и н, Константин Михайлович, крестьянин, высланный в 1881 г. в Восточн. Сибирь, застрелился в Верхн. Селе (Енис. губ.) осенью 1885 г.
Цицианов, осужденный по делу 50-ти, высидел 4 года в централке, был переведен на Кару и, окончив срок каторги, сошел с ума в Киренском округе и вскоре умер в 1885 г.
Ц а р е в с к и й, админ.-ссыльный, застрелился в 1885 г. в Киренске (Ирк. губ.).
В продолжение последних 2-х лет, но с точностью неизвестно когда:
Павлов, Федор, рабочий, админ.-ссыльный, застрелился в припадке сумасшествия.
Попов, админ.-ссыльный, застрелился в Минусинске.
Бовбельский, админ.-ссыльный, повесился в Якутске.
Дорошенко, админ.-ссыльный, утопился в Якутске.
Л ю б о в е ц, Елизавета, сосланная на поселение, отравилась в Томске.
Зубрило в, Н. И., окончивший срок каторги, умер в Якутске.
Левченко, Павел, умер в Красноярской тюрьме.
Ольховский, осужденный на поселение по собственному делу в Одессе, умер в Енисейской губ. от скоротечной чахотки.
Кровавые реки, веревка и плаха,
Проклятье, отчаянья стон...
Как много в бою вас погибло без страха,
О братьев святой легион!
Душил без пощады вас враг раз'яренный
На каторге, в ссылке, в тюрьме,
Губили вас муки души, утомленной
Бороться с неправдой во тьме.
И призраки братьев, погибших печально,
Далеко от кровли родной,
Без слез, без об'ятий. без ласки прощальной,
Бессменно стоят предо мной.
Ужасен их саван, запачканный кровью,
Сверкает их огненный взор,
И жадное сердце читает с любовью
В нем мужества полный укор.
«Боец из дружины, стяжавшей геройством
Бессмертную славу себе,
Зачем ты считаешь с таким беспокойством
Ряды уцелевших в борьбе?
Зачем ты смущен, если счастье в сраженьи
На миг улыбнется врагам?
Ты знаешь, судьбы неизменно решенье:
Победа достанется нам.
Смотри, как палач перепуган глубоко!
Дрожит в загрубевших руках
Зловещий топор, занесенный высоко
Над братом, поверженным в прах.
Смотри, на подмогу борцам утомленным
Воителей племя растет
На поле, кровавым дождем обагренном,
Где мрачный стоит эшафот.
Тела их могучи, прекрасны их лица,
Их груди отвагой кипят,
И грозно сверкает в поднятой деснице
Карающий острый булат.
И только-что лезвия отблеск холодный
Достигнет до недруга глаз,
Бежит он, почуяв свободы народной,
Народного мщения час.»
Вы правы великие, славные тени!
В сознаньи ошибок моих
Пред вами смиренно склоняю колени,
Простите мне слабости миг!
Кровавую злобу и гнев и волненье
Устав без конца выносить,
Душа захотела минуту забвенья,
Минуту покоя вкусить...
Но силу былую я чувствую снова,
И веру, и мужества жар,
И руки попрежнему сыпать готовы
Врагам за ударом удар.
Скорее, товарищи! Сомкнутым строем
Стремительно кинемся в бой!
Мы грудью опасное место закроем,
Мы брешь загородим собой.
Со славой вернемся мы с бранного поля,
Иль ляжем со славою там,
За нами судьбы неизменная воля,
Победа достанется нам!
---------------------------------------------
С.-Петербург, 1 октября.
Русская интеллигенция переживает в настоящую минуту небывалое критическое состояние. Политическая реакция, начавшаяся с конца 60-х годов, достигла с воцарения Александра III ужасающих размеров и трудно предсказать, до каких пределов дойдет, если не будет остановлена в своем шествии.
Последние крепости русской интеллигенции пали; лучшие органы печати, единственные выразители юного общественного мнения, единственные плакальщики горя народного, закрыты вражеской рукой; университеты, среднеобразовательные школы превращены в рассадники холопского подобострастия; свободные суды стали орудием администрации; государственная функция ограничена сыском и доносом. Все, что было хорошего в русском обществе, спряталось в глубь и замолкло, и, вместо голоса его, раздаются торжествующие клики самых низменных инстинктов.
И в такую эпоху, когда критическая мысль должна была бы вдвое сильнее работать, когда пламя : негодования должно было бы рваться из каждой груди с неудержимой силой, в такую эпоху царствует полнейший умственный разброд, хаос самых противоречивых мнений в элементарнейших вопросах общественной жизни.
Пессимизм личный и общественный, с одной стороны, религиозно-социальный мистицизм — с другой, заменили сознательность и веру как в обществе, так и в молодежи, Даже в революционной мысли замечается какое-то метание из стороны в сторону: тенденции германских социал-демократов и сентиментальные вожделения слияния с народом в то время, когда на целой стране лежит печать оцепенения.
Очевидно, мы переживаем один из тех переходных моментов, которые завершаются кризисами, поворачивающими русло народной жизни и надолго предрешающими судьбы народа. В такие эпохи теоретическая мысль, не находя исхода и осуществления, бросается от одной доктрины к другой, от идеала к идеалу, опускается до пессимизма, готовая воспрянуть в лоне мистицизма—религиозного или социального, это все равно—и т. д., до тех пор, пока не остановится на истинном требовании разума и исторического процесса жизни. Это логическое и жизненное требование чувствуется всеми, оно познается во всех сферах общественной жизни и ждет только удобного момента, чтобы формулироваться и высказаться.
Что касается нас, то мы остались с тем же ясным сознанием наших задач, с той же верой в торжество нашего дела. Нас не страшит реакция, потому что мы понимаем ее, а общественное колебание мысли показывает только тревожное искание выхода из критического положения и побуждает нас еще с большей энергией утверждать наши идеи и с удвоенной силой бороться за них.
Для нас реакция представляет собой логический вывод из всех внутренних противоречий русской политической жизни последнего 25-летия и вместе с тем являет собою последнее отчаянное усилие российского самодержавия в борьбе за отжившее свой смысл и назначение существование.
Смысл существования абсолютизма вытекает из условий, которые канули в вечность и никогда не вернутся. Главные из этих условий есть политическая разрозненность и слабость страны в борьбе с внешними врагами, требовавшей централистической организации во что бы то ни стало, хотя бы под знаменем самодержавного произвола. Но этот смысл существования самодержавия давно перешел в область истории, где найдется достойная оценка его. Логическим выводом из абсолютизма явилось крепостное право-—порабощение народа,— составляющее последнее звено в общей цепи порабощения, сковывавшей все области народной жизни. Там, где все жизненные отношения основывались на варварском абсолютном господстве человека над человеком, деспотизм, как секция целого строя, был самым соответствующим политическим элементом. Но это условие также ушло со сцены. Грозные протесты народа и энтузиазм лучших людей вызвали к жизни «дарованный свыше» акт 19 февраля 1861 г., акт, совершенно перевернувший целый общественный строй народа и лишивший правительство поддержки дворянства—единственного класса, на который оно опиралось. О поддержке вновь народившегося класса свободного крестьянства и думать нечего было, ибо для этого нужно было довести реформы до их логического конца. Вот почему правительство Александра II совершало в продолжение 25 лет такие безумные жертвы для создания у нас класса буржуазии. Вот почему, когда эта экономическая политика потерпела блистательное поражение, оно опять обратилось к своему старому «верному» и «излюбленному» дворянству, останавливаясь перед крестьянством только для того, чтобы кинуть ему несколько дешевых безделушек и тем хотя немного отсрочить готовую разразиться бурю народного негодования. Но всякому понятно, до какого безвыходного положения должно дойти правительство, которое ищет у сословия, выдохшегося, разоренного, существующего только на бумаге в канцеляриях предводителей дворянства! Иной исход был невозможен, ибо, повторяем, опереться на единственно могучий класс, на крестьян, правительство в состоянии только ценой радикальных и экономических реформ, а на такие реформы ни одно деспотическое правительство решиться не может: их совершают или революция, или народное представительство. В этом русское правительство убеждено, более, чем кто-либо, ибо когда в начале 60-х годов оно решилось произвести самые элементарные реформы в общественной жизни, оно вынуждено было отказаться от излюбленнейших своих традиций и призвать для содействия целые сословия, ненавистную печать, общественное мнение. А то были реформы или половинные, или чисто внешнего характера. Радикальные же реформы, которые одни только могут еще спасти нынешнее правительство, невозможны без отказа со стороны самодержавия от своих прерогатив в пользу народа.
Освобождение крестьян имело еще одно великое последствие, не менее роковое для существующего режима. Русское общество, очутившись среди обломков старого строя, с первого же разу сознало, что созданное положение вещей не одно из тех, к которому достаточно «приспособиться», чтобы все пошло отлично, а что, наоборот, требуется великая творческая работа во всех сферах жизни, при совокупности действий всех здоровых элементов страны, чтобы поправить грехи прошлого и создать новые пути будущего. Для таких общественных стремлений прежде всего потребовалась здоровая внешняя сфера—политическая свобода в самом обширном смысле этого слова, Русская интеллигенция с небывалым рвением и верой в свои силы и успех бросилась во все открывающиеся сферы общественной жизни, чтобы работать в пользу народа и во имя его, совершенно упустив из виду, что скалы деспотизма стали только подводными и свободному плаванию грозит полное крушение. Одновременно с крутым поворотом правительства к реакции после первых же либеральных реформ, во всех сферах личной и общественной деятельности, мы видим странное разочарование русской интеллигенции после неудачных попыток работать в земстве, среди народа, в печати. Политическая свобода conditio sine qua non для общества и смертным приговором для самодержавия. Логика требовала, чтобы радикальное удушение мысли и света в обществе совершилось заблаговременно, немедленно после скользкой игры в реформы, но правительство Александра II было слишком близоруко для этого и предпочитало тянуть долгую канитель борьбы с реформами, вместо единовременного об'явления России в осадном положении. Общество, слишком не окрепшее еще после первых разочарований, не подготовленное к открытой борьбе, пошло по пути приспособлений. Не сразу русская интеллигенция и ее революционный авангард сознали роковую необходимость прежде всего свергнуть деспотизм и создать свободные политические учреждения, нападки социалистов на западно-европейские конституционные учреждения и проповедь всемирно социальной революции были одной из важней причин, почему вопрос о политической свободе стыдливо игнорировался в надежде непосредственной пропагандой в народе добиться социального и политического переворота одновременно. Жизнь разбила эту надежду самым беспощадным образом. Партия «Народной Воли» впервые поставила вопрос о свержении деспотизма и о народном представительстве делом первой важности для настоящего момента и ее лозунг «Carthago delenda est» стал теперь выражением целой страны.
Первые шаги партии в борьбе с правительством хотя и произвели
ошеломляющее действие на :него, но не уяснили ему всей важности
положения дел: оно поняло террористические удары, как спорадические
покушения безумцев, столь же временные и преходящие, как и их
увлечения. Настойчивость революционеров, полный индиферентизм народа и
общества к потерям правительства, возраставшее с каждым днем
сочувствие интеллигенции к усилиям народовольцев показали
правительству, что голос революционеров есть голос самого народа, что
речь идет не об утопиях фанатиков, а о всеобщей назревшей потребности
в политической свободе. Предстояла борьба не с отдельными личностями,
а с целым обществом в лице его лучших выразителей.
Правительство собрало в своем арсенале все, накопившееся веками
насилия и тирании, чтобы во всеоружии вступить в борьбу со своим
народом. Бросив политику полумер, оно об'явило прямо войну всему
мыслящему и чувствующему, от школьных детей до людей науки, всем
учреждениям, начиная со школ, кончая органами суда и самоуправления,
повидимому, твердо решившись скорее превратить Россию в пустыню, чем
сдать свои прерогативы народу. Правительство не остановится на
полдороге: оно должно истощить весь запас своей реакционной мудрости,
совершить самые безумные деяния; может даже в отчаянии ринуться на
гибельную отдаленную внешнюю войну, довести страну до последней
степени истощения с тем, чтобы, в конце концов, пасть под тяжестью
своих преступлений в пропасть, давным давно его ожидающую. Такова
тенденция самодержавия с самого момента освобождения крестьян,
тенденция, с поразительной быстротой приближающая эру деспотизма к
роковому, неизбежному концу.
Так всегда было в истории: накануне великих событий усилия всех факторов общественной жизни достигают высшей степени напряжения, и никогда логика их тенденций не бывает так сильна, как накануне последней ставки! Побеждает тот, у кого больше жизненных элементов, как бы долго ни продолжалась агония отживающих сил.
Русский народ накануне великих событий: старый режим, в лице его могущественнейшего фактора самодержавия, идет быстрыми шагами к окончательному разрушению, и наряду с этим все общественные силы слились в одном желании— свергнуть деспотизм и установить новый порядок. Но не будет ли новый порядок мертворожденным ребенком, не будет ли он простой переменой декорации, новой формой для эксплоатации народа только под внешней оболочкой призрачной свободы?
На все эти вопросы мы отвечаем: нет и нет!
Мы уже неоднократно указывали, что самодержавие в России является не только в высшей степени угнетающим п о л и т и ч е с к и м фактором, но и зловредным фактором экономическим. Правительственная власть, имеющая в своем распоряжении половину территории страны, истощаемая беспримерным милитаризмом и варварски жестокой системой податей и повинностей все наличные ресурсы народа, предающая себя и народные интересы чужеземцам, словом, правительственная власть, которая целые столетия руководилась одним принципом, что народ создан для царей и челяди,— есть гнойная язва, раз'едающая народный организм так же медленно и верно, как, ржавчина раз'едает железо. Свергнуть ее значит совершить социальный переворот, гигантский радикальный шаг в деле уврачевания народных язв.
Далее мы указывали, что первыми трофеями победы будут великие, давно ожидаемые народом аграрные реформы, целая система финансовых, административных и культурных мер, долженствующих повести народ по пути материального и духовного усовершенствования.
Мы указывали, наконец, что центр тяжести всех факторов страны лежит в крестьянской и рабочей массе, что, кроме последней, в России нет больше доминирующих эконмических сил, и, следовательно, нет партии, которая воспользовалась бы переворотом для своих эгоистических целей.
Нам нечего, значит, опасаться, что грядущий переворот принесет нам такие же эфемерные результаты, какие обыкновенно получались от многочисленных перемен, знаменовавших собою только переход власти из рук одного класса в руки другого.
Равным образом, нам нечего опасаться доктринерских беспокойств
наших олимпийцев из прекрасного далека, что аграрные реформы, хотя бы
и совершаемые н а р о д о м и р а д и
н а р о д а, являются лишь временными улучшениями и отдаляют нас от
правоверного социалистического идеала.
Нет, не доктринерскими компаниями, не примериваниями формулы к жизни, а неустанным последовательным воплощением наших идей в экономические и общественные формы, согласно требованиям жизни и сознанию народа, мы приближаемся к социалистическому идеалу, этой руководящей нити и путеводной звезде наших стремлений и действий.
Все призывы к социальной революции в континентальных государствах Западной Европы (преимущественно в Германии и Франции), несмотря на долголетнюю социалистическую пропаганду и подготовку, несмотря на существование целых армий сознательных рабочих, оказались пока совершенно бесплодными только потому, что консервативная крестьянская масса, воспитавшаяся на институтах и обычаях частной собственности, еще совершенно индиферентна к социализму и абсолютно к нему не подготовлена. А на ряду с этим Англия, где крестьяне так же обезземелены, как обездолены городские рабочие классы, но где идеи аграрных реформ так же популярны в массе крестьянства, как идеи коллективизма в массе рабочих, стоит гораздо ближе к аграрному перевороту, .чем страна мелких собственников, Франция, или социалистическая Германия.
Если это так, то что сказать о России, где крестьянская масса поголовно проникнута принципом принадлежности земли всякому обрабатывающему ее, и где общинное владение ею есть исконный принцип ее исторической и современной жизни.
Если Россия далека от сознательного социалистического идеала, то к рациональному, справедливому общественному пользованию величайшим экономическим фактором—землей—она вполне подготовлена. Всякий шаг по этому пути есть шаг к социалистической организации страны.
Если политический переворот гарантирует нам падение произвола и административной централизации, а на ряду с этим обширные аграрные реформы—мудрую финансовую и общественную политику, то не будет ли он самым лучшим фундаментом социалистического развития русского народа?
Нам, правда, нужна решительная социалистическая интеллигенция, ясно сознающая свои цели и задачи, чтобы явиться нашей спутницей накануне победы и истинной и способной руководительницей воли народа на другой день ее.
Над созданием такой интеллигенции мы работали и работаем с тех нор, как сознали себя социалистами, и нашу деятельность в этом направлении мы считаем непрерывной независимо ни от каких внешних обстоятельств и перемен; вместе с тем заявляем всем нашим приверженцам, для которых дело революции есть дело их жизни, что только те борцы революции заслуживают своего названия, кто сознательно умеет пользоваться плодами ее на другой день победы.
Вот как мы понимаем политическую свободу, к которой то сознательно, то инстинктивно стремятся все лучшие элементы нашего общества и народа. Не эры для буржуазии, не ширмы для деспотизма мы ожидаем от нее, а великих социальных изменений во всех сферах народной жизни, которые, будут иметь своими непосредственными результатами свержение деспотизма и установление самодержавия народа.
Когда задачи партии так ясны и определенны, когда за ее идеи и тенденции стоит сама жизнь, ей остается твердо итти по раз установленному направлению,—для нее не существует ни колебаний, ни отступлений, для нее не страшна реакция, не нужны уступки со стороны врага.
План кампании не меняется, нападает ли враг более или менее интенсивно, если необходимо во что бы то ни стало уничтожить его; в данном случае можно только говорить о более или менее интенсивном отражении ударов,—не больше. Мы так и поступаем; продолжая непосредственную борьбу с деспотизмом, революционизируя общество и народ, организовывая разрозненные элементы, подготовляя социалистическую интеллигенцию, мы не забываем и ударов реакции. Мы будем отражать удары ударами. Если правительство развращает молодежь, мы усилим пропаганду в ее среде; если оно закрывает всякий доступ света и мысли в обществе, мы найдем другие -.пути для этого; если оно закрывает печать легальную, мы создадим прессу нелегальную.
Наши идеи и чувства, правда, пишутся кровью, но когда наша кровь упадает на сердца русс: людей, обливающиеся также кровью от муки гнева, то она не пропадет даром. Целые рек чернил наемных реакционных писак не разрушат единой строчки нашей, писанной кровью наших сердец.
Торжествующие клики реакции слышны повсюду. «Нет революционной партии, она погибла, благодаря строгим мерам»1, говорят Плеве, Дурново и tutti quanti, радостно потирая руки, и со дня на день усиливают реакционные меры, все туже и туже затягивают петлю вокруг шеи нашего несчастного отечества.
1 Подлинные слова Плеве.
Хотя мы совершенно иначе понимаем это явление и ниже дадим истинную оценку его смысла, тем не менее мы обязаны признать перед лицом русского общества, что, действительно, деятельность революционной партии сократилась и что вообще за последние четыре года революционна партия не столько наносила удары правительств;, сколько сама старалась защищаться от его ударов. Но как бы ни было печально такое явление, сколько бы вреда ни приносило оно делу народного освобождения, все же и правительству нашему далек еще не время торжествовать и петь победные гимны. Не тому петь песни победы, кто стоит г вулкане обеими ногами и скоро провалится в кипящее жерло.
Русская революционная партия не есть какая-то оторванная от почвы организация, которую достаточно истребить, чтобы водворить «спокойствие» стране. Она есть только продукт и выразитель всеобщего народного недовольства, застрельщик в гигантской борьбе, которую русская страна готовится завязать со своим правительством, застрельщик, постоянно возрождающийся и выдвигаемый вперед неотразимою силою событий. Мало того, она составляет только один из бесчисленных деятелей, подготовляющих неизбежное крушение деспотизма, и с ее ослаблением вовсе не ослаблялись и не ослабляются эти деятели, приближающие страну к великой революции.
Поэтому для того, чтобы верно оценить значение революционной борьбы в России, чтобы выяснить действительное положение и крепость самодержавия, чтобы определить краеугольные камни, дающие ему опору, и подводные скалы, грозящие ему крушением, нужно, не увлекаясь вопросами минуты, не смущаясь победными возгласами реакционные клики, основательно взвесить все элементы русской общественной жизни и рассмотреть их в связи со всем предыдущим ходом русской истории, а не отдельно в один какой-нибудь момент, в виде пестрой картинки калейдоскопа.
Но если стать на такую точку зрения, то прежде его становится очевидным, что русский деспотам не имеет никакой опоры и висит, так сказать, в воздухе.
У нас в России никогда не было никаких сословных сил, кроме единой и нераздельной народной деревенской массы. И дворянство, и духовенство, и недавно проглянувший из гнили чахлый росток буржуазии—все это было исключительно создаваемо правительством по его усмотрению и по его же усмотрению продолжало существовать, изменялось или вовсе исчезало. Но только сословие привилегированного меньшинства, могучее экономически и политически, будет ли оно буржуазией или дворянской аристократией, может дать правительству, угнетающему народную массу, более или менee прочную точку опоры, ибо оно, с одной стороны, предоставляет в распоряжение правительства значительную организованную силу, а с другой—тем самым забирает в свои руки контроль над ним и не дает ему совершать тех бессмысленных и бесцельных трат и глупых распоряжений, на которые способен беспардонный и полуграмотный абсолютизм, предоставленный самому себе. Разумеется, что это имеет место только в том случае, если интересы правительства и главенствующего на деле сословия совпадают относительно угнетения народной массы. Потребность сословной опоры для деспотического правительства так настоятельна, что даже русское самодержавие постоянно понимало, или, лучше сказать, чуяло ее. Поэтому-то еще с половины прошлого столетия оно усиленно стремилось опереться на помещичье дворянство и старалось придать ему сколько-нибудь сносную организацию, пока крымская катастрофа не показала всю непрочность этой опоры. С того времени деспотизм во все царствование Александра II упорно, но неумело старался создать себе новые устои в виде буржуазии, к счастью, ни за что не прививающейся на русской почве, а теперь Александр III, по примеру своих доблестных предков, снова стремится восстановить свое верное дворянство, которое еще в 1861 г. потеряло голову и жизнь под неумолимой гильотиной истории. В этом нелепая логика дворянской эры, увы! Даже наисамодержавнейшие указы — "божьей милостью",— не в силах вдохнуть жизнь в заведомые трупы, и политика дворянской эры несомненно закончится так же, как политика буржуазная, т.-е. дворянство получит от правительства несколько десятков, а может быть, и сотен миллионов рублей «на поправку», проживет их и останется в том же бессильном положении, что и прежде.
Но если в стране нет ни одного сколько-нибудь сильного сословия, то всякое правительство, будь это правительство монархическое или какое иное, должно по необходимости опираться на народную массу, иначе смерть его неизбежна, сколько бы ни хваталось оно за соломинки в виде дворянства, духовенства и буржуазии.
Это до того очевидно, что даже императорское правительство, постоянно действующее во вред народным интересам, всегда заискивало у народа и опиралось, главным образом, на народ, хотя и не реальным, а только призрачным образом, благодаря тому, что в нашем народе укрепилось мифическое представление, будто бы русский царь только и думает, что о народных нуждах, а все притеснения исходят от злейших врагов царя и. народа, от бар и чиновников. И до последнего времени правительство щадило эту иллюзию, и только Александр III решительно принялся рубить тот сук. на котором сам сидит. Но, во всяком случае, иллюзия не может быть сколько-нибудь прочной точкой опоры для кого бы то ни было, ибо она разлетится при первом дуновении бурного революционного ветра, если же исключить ее, то единственной опорой правительства остается народная раз'единенность и непривычка к революционной борьбе, т.-е. опора чисто отрицательного характера, имеющая значение опять-таки только до революции.
Итак, русский абсолютизм вовсе не имеет корней в народной почве, и поэтому первое сильное потрясение, направлено ли оно извне, или изнутри, в виде ли тяжелого военного поражения, в виде ли крупного народного восстания, или даже в виде просто дворцовых и династических смут, грозит ему полным крушением. Но мало того! Деспотизм, предоставленный самому себе, не имеющий с народом прочной связи, не. ограничивается тем, чтобы ждать, пока придет какая-нибудь катастрофа и безвозвратно сметет его с лица земли. Он сам собою расстраивается во всех своих отправлениях, запутывается в финансах, в администрации и юстиции, в военном и дипломатическом деле, без .всякой надежды на благополучный исход, и этим облегчает победу над собой и внешним, и внутренним противникам. Если принять все это во внимание, то становится ясно, что, во-первых, существование русского деспотизма зависит от массы разнородных случайностей и, при первом неблагоприятном: обороте исторических комбинаций, подвергается опасности прекращения (как это едва .не произошло ,во время крымской кампании), а во-вторых, что и помимо этого деспотизм неудержимо катится в пропасть, и при том по очень крутому склону.
Рассматривая обстоятельства настоящего момента, мы видим, что для правительства соединились все факторы, могущие споспешествовать его гибели, которые теснейшим образом переплетаются между собою и неминуемо произведут роковое и внезапное уничтожение существующего строя. Прежде всего правительство страшно запуталось в своих функциях. Финансы его находятся в отвратительном положении. Расходы растут не по дням, а по часам, а доходы уменьшаются еще быстрее, отчего происходят хронические дефициты; средства же покрывать эти дефициты, т.-е. новые займы и увеличение налогов, почти совершенно отказываются служить. Укажем на затруднения, которые встретило правительство при заключении последнего займа, укажем на ежегодное возвышение акциза, которое, однако, почти не повышает цифру питейного сбора, на всеобщее расстройство народного хозяйства, на увеличение недоимок, на уменьшение ввоза и вывоза, констатированное за 1884 и 1885 гг. даже официально.1
1 См. «Внутреннее обозрение».
Все это ведет правительство к полному финансовому кризису. В других сферах правительственной деятельности дело обстоит не лучше. Ни один сколько-нибудь способный и бескорыстный человек не решается сделаться правительственным агентом. Поэтому во всех отраслях администрации господствуют хищения и небрежность, народное достояние тает в руках вороватых чиновников, неспособность русских дипломатов и генералов вошла в Европе в пословицу и постоянно приводит Россию к позорным поражениям, или к победам, которые еще хуже поражений. Последняя дипломатическая война Англии с Россией еще далеко не окончена, а поэтому о ней нельзя говорить с достаточной уверенностью, но если даже Россия и получит окончательный перевес, то это будет зависеть от тех еще более скверных военно-политических условий, в .которых находится Англия. Только Б виду полной изолированности Англии в Европе и слабости ее в военно-наступательном отношении может удастся нашему дипломатическому теляти поймать хитрого заграничного волка2.
2 Статья уже была доставлена в редакцию, когда англорусская распря разрешилась, наконец, размежеванием. Русский теленок не обманул заграничного .волка. России достались безводные пески, никуда не годные даже в стратегическом отношении. Всуе оказались трубные звуки нашей дипломатии. Прим. ред. Нар. В.
Тем более позора для России представляют ее отношения с Германией и Австрией в 1881—85 гг., когда Гире в Варцине и Александр III в Скерневицах и Кремзире вымаливают у союзных держав позволение приступить к союзу против себя самих и смотрят с одобрительной улыбкой, как прусское правш-ство изгоняет из Берлина и Восточной Пруссии десятки тысяч русских подданных.
«И прошу прощения
За свое смирение»,
скажем словами Алексея Толстого. Однако, несмотря на такое добродушие и смирение русской дипломатии, международное положение России, так же как и внутреннее ее расстройство, представляет дамоклов меч, висящий над головой русского деспотизма. Соседи России жадно смотрят на ее обширные владения и с тревогой думают о ее будущем великом политическом значении, ибо нет сомнения, что, как только Россия освободится от пут абсолютизма введет у себя демократический строй, который для нее представляет единственно возможный modus vivendi, она тотчас же приобретает огромную притягательную силу для всех славянских народов Восточной Европы. Поэтому соседи России постоянно готовы принизить ее, отнимая у нее ту или другую область путем военной борьбы, или хотя бы урвать из-под носа лакомый кусок, что порождает постоянную натянутость отношений между ними и Россией. Эта натянутость уже несколько раз едва не приводила к войне, а между тем всякая война, хоть бы и война против Англии, на которую русское императорское правительство, науськиваемое Бисмарком, повидимому, готово было решиться с легким сердцем, может иметь для русского деспотизма роковое значение.
Далее, соответственно расстройству государственной жизни, которое ложится на народ тяжким бременем, недовольство и революционный дух быстро усиливаются. Масса стачек, происходящих в последнее время и заканчивающихся кровавыми побоищами рабочих с войсками правительства, аграрная борьба, принимающая чисто эпидемический характер, сопротивление при взысканиях недоимок1—достаточно ясно указывают, что русский народ находится в состоянии глухого брожения, готового разразиться страшной бурей.
1 См. «Внутреннее обозрение».
Это недовольство народной массы, сообщившись лучшей части нашей интеллигенции, не осталось, однако, как народе, в состоянии, скрытого брожения, выходящего по временам наружу в виде могучих, но беспорядочных взрывов, а выразилось в немедленно завязанной борьбе, имеющей целью расшатать посредством целого ряда последовательных ударов гнилое здание монархии и подготовить народ к великой грядущей революции. Таков смысл борьбы, которую уже десять лет ведет русская социал-революционная партия с монархическим правительством, и можно сказать, что результаты, уже получившиеся от нее, окупили огромные жертвы, которых она потребовала. Главным пунктом ее является 1 марта 1881 г. Последствия этого события могут быть измерены теперь только отчасти, но все-таки возможно проникнуть умом великое значение его. Оно показало нашему обществу, что, даже слабая числом, но сильная самоотвержением членов и стройностью организации, партия в состоянии одержать над монархией блестящие нравственные и материальные победы; оно нанесло смертельный удар обаянию правительственной силы; оно внесло деморализацию во все функции правительственной жизни, и без того расстроенные; оно, наконец, взвело на русский престол Александра III, которому, повидимому, .суждено сделаться просто невозможным вследствие reductio ad absurdum.
В виду этого следовало бы ожидать, что после первого марта положение революционной партии окрепнет, поле действия ее расширится и что она поведет страну исполинскими шагами к неизбежной развязке. Между тем мы видим обратное, революционная партия внезапно из положения нападающего переходит в положение защищающегося. Уж не о систематическом продолжении ударов приходится ей думать, а о том, чтобы под градом сыплющихся на нее невзгод, отстоять свое существование. Правительство же, сначала пораженное паническим ужасом и спрятавшееся в лице Александра III в Гатчину, понемногу освобождается от паники, ощущая свою невредимость, и принимает, наконец, тот нахальный тон, который мы встречаем у него теперь.
Единственная причина, произведшая это непонятное с первого взгляда явление, есть целый ряд чудовищных, неслыханных погромов. Не мерам строгости, не увеличению искусства полиции, не сыскному таланту Стрельниковых и Судейкиных следует приписывать их, а собственной оплошности революционеров, излишней доверчивости при выборе людей, благодаря чему измена могла свить свое гнездо чуть ли не в самом сердце партии; недостатку конспиративной осторожности, вследствие чего арест одного крупного революционера часто влек за собой крушение целых отделов революционной организации. Но несмотря на весь вред, который погромы приносили революционной партии, они не могли нанести ей смертельный удар. Жизнь постоянно выдвигала, новых бойцов на смену павшим, и за этот кратковременный период не один раз сменялся состав членов партии. И если хотя на один момент приостанавливалось непрерывное течение массовых арестов, тогда опять начинало ощущаться действие неотразимой логики событий, выдвигавшей вперед революционную партию. Положение ее улучшалось и крепло с поразительной быстротой, и она опять начинала стремиться к прежнему своему состоянию, впредь до нового, еще более ужасного разгрома. Можно смело сказать, что самые разгромы эти убеждают нас в непобедимой живучести революционной партии, убеждают нас в том, что будущее принадлежит ей.
Поэтому именно в моменты разгромов более, чем когда-либо, непосредственной задачей каждого честного гражданина, который считает своей обязанностью содействовать, по мере сил, ниспровержению абсолютизма, является усиленная работа для возобновления революционной борьбы, без сомнений и колебаний, с твердой верой в грядущее торжество революции, как бы ни казалась успешна правительственная травля в данный момент. Члены партии и общественные слои, близко к ним стоящие, выполнили с честью свою обязанность, и их усилиям обязаны мы тем, что существование революционной партии не прекратилось и что она снова выставляет свое знамя, призывая на борьбу с правительством своих рассеявшихся союзников, но состояние общественных слоев, находящихся вдали от непосредственного соприкосновения с партией революции, было и есть значительно иное. Привыкнув измерять успехи революционного дела по выдающимся событиям наружной политической борьбы и не видя этих событий, не зная внутренней стороны совершающихся явлений, не умея глубоко вникать в смысл настоящего исторического момента, они вообразили, что какие-нибудь два-три погрома могут ослабить или даже совершенно остановить поступательный ход русской революции! В их душах, где маловерие сплетается с отвращением к будничной утомительной работе революции, явился еще третий, гораздо более опасный враг—расположение к унынию. Оно сменило собой платоническую,; хотя и прекрасную надежду на торжество революции, которая господствовала в них в период 1880— 1882 гг.
.Впрочем, мы обязаны признать, что далеко не все слои и круги интеллигенции начали проникаться унынием. Велико число тех, вера которых увеличивалась с каждым новым ударом врага и которые постоянно подавали посильную помощь революционному делу.
Плодом этого расположения к унынию явилось возникновение и распространение теорий, носящих на себе печать мистицизма и неприложимости к действительной жизни. Являясь плодом уныния, они в то же время распространяют вокруг себя уныние; они дают оправдание бездельничанью ленивых и лукавых и вносят окончательную деморализацию в души слабых и' маловерных. Однако мы не станем опровергать по существу подобных нелепых и противоестественных учений, не желая повторять зады, давно уже ставшие общим местом .в жизни и науке, а ограничимся только указанием на тяжелую нравственную .ответственность, падающую на каждого русского гражданина, который бы принял подобное учение.
Если лучшие русские граждане оставят правительство безнаказанно расточать народное достояние, проливать народную кровь и вести нашу родину на край пропасти, а сами займутся мелочным раскапыванием своих душевных ощущений, метафизическим словопрением по .поводу неразрешимых вопросов или бесплодным извержением слезливых упреков «жестокому» времени и «бесчеловечным» людям, то пусть же знают они, что когда разразится революционная гроза и не застанет их на их посту, то несчастное отечество, нуждающееся в минуту подобных «родов будущего» в помощи всех своих сынов, проклянет память отступников, допустивших маловерию и усталости овладеть своими душами и не устоявших до конца в борьбе упорной и кровавой, но имеющей результатом спасение отечества и народа! И пусть не надеются они на спокойствие своей совести!
Когда практическая -жизнь будет на каждом шагу показывать им всю мертвенность их учений я роковым образом снова и снова толкать их на борьбу с правительством (как все дороги ведут в Рим, так у нас все пути честной жизни ведут к этой борьбе), когда, несмотря на свою бездеятельность, они падут под слепыми ударами правительства, которое в своей предсмертной ярости поражает даже друзей своих, а они во всяком случае являются врагами его, тогда совесть их скажет им. что они заблуждались, что они бесплодно потратили свою жизнь и силу, вместо того, чтобы отдать ее на плодотворную борьбу, рядом со своими товарищами, оставшимися на бреши.
Но тогда будет поздно! Поздно для них, а не для революции.
-------------------------------------------
ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ.
Реакция. Народная политика. Сословная политика. Финансы и хозяйство. Настроение народа и общества.
I
Деяния правительства на поприще реакции; продолжаются в том же неуклонно-стремительном направлении, которое придано им со времени вступления г. Толстого в должность, великого визиря России. Как и прежде, они отличаются, во-первых, мучительной всеоб'емлющей мелочностью, старанием охватить все, даже самые сокровенные, области человеческой жизни, а во-вторых, какой-то необычайной нелепостью, чуть не безграмотностью. Очевидно, что все это- те же Федоты, которые внесли в index librorum prohibitorum рядышком Маркса, Смита, Дебе, Зола и Агассиса1.
1 Кстати сказать, издание этого индекса послужило во многих местах поводом к тому, что начальство отбирали у библиотек и уничтожало целые тюки журналов.
Но теперь меры правительства направляются уже не против революционеров, а, главным образом, против мирного русского общества, против печати, университетов, судов, против всего, что осмеливается жить и думать хоть на одну йоту несогласно с самоновейшим уставом «Како жить, не утруждая начальства», изданным современным Угрюм-Бурчеевым.
Начнем свой обзор с печати.
Так как Топтыгин уже давным-давно слопал несчастного чижика, так как здесь уже истреблено вое, что то: можно было, истребить, то теперешние удары правительства падают почти в пустое пространство; варварская рука цензора упражняется на неповинных жертвах единственно для того, чтобы не потерять навыка. Запрещения попрежнему сыплются градом. Так, закрыта газета "Эхо", остановлена на 8 месяцев армянская газета "Ардзаганк", закрыта "Жизнь", закрыта общественно-гигиеническая газета «Здоровье», «Газета Гатцука», безобиднейшая из безобидных, получила три предостережения, остановлена на один месяц и подчинена предварительной цензуре за ссору с Катковым. «Современные Известия», чистокровная реакционная газета, имели такую же самую судьбу, закрыта газета «Дроэба» и журнал «Мшак». Цензура «Днепрa» переведена в Москву, почему он прекратился. «Наблюдатель» получил второе предостережение за «упорство во вредном направлении». Газета "Восточное Обозрение"получила третье предостережение, приостановлена на две недели и подчинена предварительной цензуре. Запрещена розничная продажа газеты «Новости». Закрыта балтийская газета «Nordische Rundschau». Даже журнал «Народная Школа» лишился покровительства мин. нар. просв., и сделано распоряжение об из'ятии его из школьных библиотек за то только, что он осмелился сообщит: мужицким ребятишкам некоторые общепризнанные естественно-научные истины, Та же судьба постигла и «Родное Слово». Ушинского. Даже злосчастные издания духовно-нравственного общества подвергаются запрещению, срываются со стен увещевательные плакаты о трезвости, отбираются брошюрки, состоящие из смиренно-мудрых изречений. Зато «Московские Ведомости» говорят еще более властным языком, чем прежде. Катков открыл поход против всех законных учреждений, против всех «республик в государстве», при чем его непотребный язык нисколько не стесняется обдавать грязью «огорченный» сенат и государственный совет. Он самым откровенным образом честит Набокова, министра юстиции, за то только, что Набоков осмеливается находить, что суды не требуют той радикальной ломки, которую признает необходимой Михаил Никифорович. А между тем и Набоков мог бы порадовать сердце довольно прихотливого реакционера. Что бы недалеко ходить, вспомним, что он, во время своего об'езда судов, столь не понравившегося М. Н., будучи в Одессе и заметив в протоколах уголовного отделения 50% оправдательных приговоров, об'явил, что это вина присяжных, и что он надеется впредь на прекращение таких попираний закона.
Финский сейм осмелился подать просьбу о введении свободы печати. Разумеется, император не нашел возможности удовлетворить ее, а отослал просьбу к главному управлению по делам печати, которое, с своей стороны, нашел необходимым сохранить предварительную цензуру и ввести некоторые новые изменения в финских законах о печати. Оригинальный способ удовлетворять просьбы! Впрочем, цензура вводится не только для книг, а и для картин, по по поводу известного трагикомического инцидента с картиною «Иван Грозный, убивающий своего сына». Остается только применить ее к вяземским коврижкам и заборным надписям. Укажем еще на одно довольно любопытное явление в области печати, показывающее, что наше правительство даже после смерти Судейкина осталось на высоте его нравственного уровня. Мы разумеем историю «Светоча». Замечательно, что попытка завести псевдорадикальную газету, играющую роль агента-подстрекателя, повторяется другой раз под одним и тем же названием и с именем одного и того же редактора. Что может быть глупее этого? И какую роль может играть подобная газета среди усеянного мертвыми телами поля русской печати? Или в самом деле правительство собиралось проводить психолого-статистические исследования над подписчиками «Светоча», подобно тому, как саратовский помпадур намеревается исследовать направление всех подписчиков в частных библиотеках своей губернии, с какой целью он и назначил целую ревизию.
От печати естественно перейти к другому хранилищу человеческой мысли—к университетам. Здесь мы встречаем киевскую студенческую историю, которая закончилась событием, выдающимся даже среди бесконечного мартиролога русских университетов за последние десять лет. —Университет был закрыт, а студенты разосланы по разным городам Российской Империи. Рядом с ней мы встречаем студенческие волнения в Москве, в Харькове и т. д., свидетельствующие, что настроение русской молодежи не изменилось. Но главное место в летописи университетов за последний год занимает университетский устав. Увеличение платы за слушание лекций, которую -непременно требуется вносить вперед, затруднение освобождения от платы (профессорам, например, строго воспрещается самовольно освобождать студентов от платы, а между тем именно профессорам достается по новому уставу около 5/6 ее), семестровые экзамены, обязательная форма, введенная также для технологов Харькова и Петербурга, карцер, ограничение количества студентов1, репитиции, строго обязательное посещение лекций, затруднение отпусков, доходящее до неприличия,—вот блага, доставшиеся на долю студентов, но все-таки самую, так сказать, начинку устава пришлось вкусить профессорам.
1 Так, число студентов на первом курсе медицинского факультета ограничено 150—250, вследствие чего в нынешнем году не были приняты даже многие окончившие гимназию с золотой медалью. В Казанский университет принято всего 240 человек по 15 августа 1885 г. В Петербургский принято 200, менее, чем в прошлом году.
Увы! Не спасло их ни слепое подчинение правительственным требованиям, ни детоубийственная жестокость в университетских судах, ни лицемерие и сидение между двух стульев—ничто!
Торжествующая свинья находит, что в науке, даже обрезанной и искаженной, лежит корень зла, и вслед за книгами и учениками принялась за учителей. Самоуправление университетских коллегий уничтожено, и над ними поставлен грозный капрал с палкой в руках—попечитель. С этим совпадает массовое удаление лучших профессоров из стен университета. Зато Цитович назначен на кафедру торгового права в Киевском университете и уже читал вступительную лекцию. Не менее знаменитому Пихно досталась еще более блестящая доля— он взят от пастырей и воссиял на лоне министерства финансов.
Даже право производить экзамены отнято у профессоров и передано государственным комиссиям. Они же могут переводить студентов с курса на курс не как судьи, но как руководители, руководствуясь не познаниями студентов, а их прилежанием (отчего не поведением?). Кроме того, на них возложена обязанность давать студентам советы в роде, например, следующего: не увлекайтесь незрелой любознательностью и не выходите из круга своих занятий. Как особенно выдающиеся, приведем еще следующие параграфы. При прошении должны быть представлены две фотографические карточки. Казенные стипендии выдаются только христианам (а теперь, по сообщениям газет, и все вообще стипендии). Эта статья направлена, очевидно, против евреев, которым доступ к высшему образованию, сколько возможно, заграждается. Так в Харьковский технологический институт принимается, по высоч. пов., не более 10% евреев и т. д. Удивительно ли, что при существовании такого устава в программах Одесского и Харьковского юридического факультета сказано, например, что при изучении государственного права должно в основу всего полагать самодержавие. В то же время усиленно налегают на «внешнее благообразие». В Киевском университете вывешено об'явление от инспекции, чтобы студенты не смели носить вышитых и цветных сорочек, В Харькове подобное же об'явление повелевает нововступившим являться за получением студенческого билета при шпаге и в перчатках. Иначе и билета не выдадут. В тех же Харьковском и Московском университетах студенты обязуются иметь этот билет при себе постоянно и пред'являть даже вне университета «по первому требованию полиции».
С учащимися других учебных заведений правительство поступает не лучше. В Харьковском ветеринарном институте повышена плата за слушание лекций для того, чтобы «поменьше было социалистов», как-прямо говорит начальство. С тою же самою целью в нынешнем году вовсе не было приема на 1-й курс, на том будто бы основании, что много студентов осталось на другой год, между тем как это совершенно неверно. В Ярославский лицей снова затруднен доступ несчастным, всюду гонимым семинаристам. Этим последним, как и гимназистам и вообще воспитанникам средне-учебных заведений, приходится особенно круто, ибо правительство усиленно старается задушить свободную мысль в самом зародыше. И чего только современный Ирод не делает над младенцами! По первому подозрению их увольняют массами и наполняют ими тюрьмы, не 'разбирая возраста, затрудняют поступление прямо в старшие классы и переход из одной гимназии в другую «во избежание вредных последствий», превращают право экстерната в пустой звук, вводят особые положения для ученических квартир, сильно напоминающие временные военные правила для жителей осажденных городов. В иных местах семинаристам строго воспрещено выходить из дому позже пяти часов вечера, Для гимназистов заведены особые квартирные книги, куда они должны вписывать каждый свой уход, точно обозначая, к кому именно и на сколько времени они отлучаются. Гимназисты же получают приказ., составлять подробные списки своего имущества и представлять на рассмотрение начальства; назначаются особые окружные инспектора для ревизии ученических квартир. По мановению начальства гимназист должен оставлять даже родительский дом и переходить на казенную квартиру. В особенности же строго воспрещается воспитанникам средних учебных заведений чтение каких бы то ни было «светских» книг бед разрешения начальства. Уже не один случай видели мы, что том Добролюбова привел читателя в штрафной батальон, как привел он туда Апенченко, Малевича и Джибладзе. Подробности истории с Джибладзе отличаются возмутительностью.
Джибладзе поссорился с ректором из-за причин, которые мы не считаем нужным об'являтъ во всеобщее сведение. Ректор поэтому искал случая придраться к нему и нашел. Джибладзе, больной нотами, лежал в больнице и читал Добролюбова. Ректор потребовал у него книгу, и плодом их спора по этому поводу было исключение Джибладзе из семинарии за «вредное направление». Ему предложили немедленно удалиться из больницы, несмотря на заключение врача, что такое удаление может грозить опасностью его жизни. Когда Джибладзе черев несколько времени нанес оскорбление действием ректору, его на месте действия варварски избили служители по приказанию самого же ректора. Потом его потащили в полубессознательном состоянии в Метех (Тифлисский острог), при чем по дороге остался кровавый след... Император осудил его на два года в дисциплинарный батальон, при чем самое освобождение его оттуда поставлено в зависимость от его исправления. Немедленно после этого больной Джибладзе был отправлен по этапу на место назначения. Приговор этот, веющий духом николаевских времен, является тем более возмутительным, что суд за то же самое деяние, при гораздо более тяжелых условиях вины, приговаривает к нескольким месяцам заключения (напр., дело экстерна Кипиани в том же Тифлисе).
С целью уменьшить заманчивость образования в глазах родителей, готовятся ограничение или даже отмена образовательных льгот по воинской повинности. Впрочем, на этом пути уже кое-что сделано. Продолжение отсрочки по отбыванию воинской повинности теперь дается воинскими присутствиями только при ходатайстве через учебное начальство, при чем требуется аттестация просителя в учебном и нравственном отношении, данная этим начальством. Как живется воспитанникам средне-учебных заведений, видно из огромного количества самоубийств гимназистов и реалистов, которое при том ежегодно увеличивается. Стреляются, вешаются, отравляются, топятся юноши и дети в Воронеже, в Кронштадте, в Курске, в Тифлисе, в Екатеринодаре, в Чернигове, в Нарве, в Калуге, в Варшаве, в Рязани, в Саратове, в Симферополе, в Житомире, в Харькове, в Полтаве, из-за двойки, из-за дурного обращения начальства, из-за угрозы увольнением. Иногда такое самоубийство, собственно говоря, является убийством, как, напр., в Самаре, где директор за запрещенное гулянье в общественном саду пригрозил гимназисту YIII класса увольнением; тот, испугавшись, отравился мышьяком, но был вылечен. Через два дня директор повторил свою угрозу в более определенной форме, и несчастный мученик отравился опять, на этот раз окончательно. Курский окружный суд при рассмотрении дела о самоотравлении ученицы курской гимназии Протопоповой, возбудил уголовное преследование против некоторых лиц учебного ведомства, с чем согласилась и Хар. суд. палата,
Так же неприязненно смотрит правительство на народные школы; оно, правда, стыдится закрыть их совсем, но зато усиленно старается заменять их церковно-приходскими школами, в которых даже, в лучшем случае, не преподается ничего, кроме церковной грамоты и нения. Его покровительство церковно-приходским школам доходит до абсурда. Так, священникам дано право заводить школы без всякого разрешения и сажать туда учителей без образовательного ценза, т.-е. отставных солдат, уволенных семинаристов, проворовавшихся писарей и т. п. В то же самое время запрещено заводить правительственные и земские школы там, где есть церковно-приходские, без разрешения архиерея, дабы не составить конкуренции приходским школам.
Не лучшая судьба досталась на долю судебным учреждениям, той самой республике, против которой ведет Катков свой яростный поход. Сильно ограничена возможность правильного выбора присяжных, изменен состав комиссии, собирающей их, и для торжества охранительных начал прибавлены в нее полицеймейстер, исправник и товарищ прокурора. Далее, отменена несменяемость судей. В Сенате образована смешанная комиссия, которая, по предложению министра юстиции или прокурора, может делать судьям выговоры и замечания, даже не выслушав наперед их об'яснений, переводить их с места на место или вовсе увольнять их от службы. Причиною такого наказания может служить не только преступление или проступок, караемые законом, но и «всякое предосудительное действие, не согласное с достоинством судьи», или вообще «поставление себя в положение, от которого может пострадать беспристрастность приговоров». Чего только нельзя подвести под эти умышленно-неопределенные выражения! Усилена власть председателя суда на счет власти членов суда. Далее следует закон о переводе судебного дела из одного округа в другой, если разбирательство дела в данном месте может вызвать нарушение общественного порядка. Что именно имеет в виду сей закон,—определить трудно. Повидимому, разбирательства об аграрных столкновениях и вообще о «недоразумениях».
Если так относится к «независимым судам» законодательство и центральная администрация, то -провинциальное начальство, всегда склонное преувеличивать реакционную тенденцию эпохи, доводит гонение на суды до абсурда. В Калуге, например, произошло следующее. На одном пожаре, во время уличной давки, излишняя распорядительность помощника пристава Дмитриевского привела к скандалу, закончившемуся тем, что двое чиновников нанесли ему оскорбление действием. Губернатор немедленно распорядился о привлечении их к суду, но присяжные вынесли им оправдательный приговор. Тогда губернатор издал следующий воистину замечательный циркуляр к полиции, который, к сожалению, мы не можем воспроизвести целиком за недостатком места, а приводим в выдержках:
«...Со стороны защитника было допущено порицание действий помощника пристава... Факт этот произвел тяжелое впечатление на чинов полиции и друзей порядка, которые опасаются, чтобы подобный исход судебного дела не уменьшил энергии полиции по охранению общественного порядка и спокойствия... Но приговоры присяжных никоим образом и ни в каком отношении не могут служить выражением судебного, так сказать, порицания действий чинов полиции. Что же касается защиты, то ее доводы и соображения не могут иметь для чинов полиции ровно никакого назначения и цены... Дело это было рассмотрено лично мною, немедленно по учинении беспорядка чиновниками К. и К., дознание происходило под моим личным наблюдением, и виновные привлечены к суду по моему указанию. Образ же действий г. Дмитриевского я не только нашел правильным, но даже об'явил ему благодарность... Посему, об'являя об этом чинам полиции и снова повторяя благодарность Дмитриевскому, напоминаю чинам полиции, что приговоры присяжных не могут и не должны стеснять при исполнении обязанностей службы, и что они вовсе не должны озабочиваться исходом, который примет их дело памятуя, что оценка их действий принадлежит исключительно их высшему начальству...» Вообще нахальство провинциальной администрации превосходит теперь все пределы возможного. Всякое оскорбление личности сходит безнаказанно с рук, если только потерпевшие не учинят над ней ту же расправу, что калужские чиновники учинили на приставом. Жила, например, в Одессе швея Анна Алифанова, девушка красивая и скромная. Она работала с раннего утра до поздней ночи и вместе с тем находила возможность готовиться еще на акушерские курсы. Отзывы тех, знавших Алифанову, представляют единогласно ее как существо в высшей степени симпатичное. Околоточный надзиратель Швейковский стал приставать к ней с постыдными предложениями, угрожая в случае отказа снабдить ее желтым билетом. Наконец, в одно прекрасное утро он ворвался к Алифановой в комнату и, застав ее в постели, нанес ей грубое оскорбление. На крик сбежались соседи и выпроводили предприимчивого надзирателя. Алифанова сначала думала жаловаться, но потом раздумала, взяла нож, и отправилась на квартиру к Швейковскому. Убить его она, конечно не убила, а попала под суд. Швейковский стремился придать делу политическую окраску и с этой целью произвел у Алифановой обыск, но ничего компрометирующего найдено не было.—Севастопольский полицмейстер из неприязни к поручику Мечу ворвался к нему ночью на квартиру, при чем выломал дверь, разругал хозяина, явившегося на шум, и в конце-концов велел его связать, при чем поручик Меч, как водится, был избит. После этого он был предан суду по обвинению в оскорблении полицеймейстера, но был оправдан. В Черниговской губернии становой пристав Солонина явился поздней ночью на ярмарку, якобы для проверки паспортов у торговцев. Кто давал ему взятку, того он оставлял в покое, остальных связал (при чем они, разумеется, были нещадно избиты) и отправил на становую квартиру, откуда они освободились только по внесении контрибуции. За такие доблестные подвиги он был предан суду без участия присяжных заседателей и приговорен к кратковременному заключению. Такое же самое дело было в Одессе. В Архангельской губернии снова предан суду целый ряд должностных лиц за противозаконные притеснения обывателей. Это уже третий большой полицейский процесс в этой местности. Скандальные дела кронштадтского полицеймейстера Головачева и керченского полицеймейстера Линдорфа еще у всех на памяти, и мы не будем раскапывать эту грязь. Точно такие же вымогательства со стороны полицейских властей закончились скандальным процессом в Осинском уезде Пермской губернии
Поэтому жизнь в провинции становится совершенно невозможною для честных людей, ибо если они хотят хоть пальцем шевельнуть в пользу народную, то немедленно же претерпевают многоразличные гонения со стороны начальства. Такие гонения претерпел новгородский помещик Гецевич. Мы не станем рассказывать подробностей его истории, ибо они, вероятно, всем известны. Укажем только на единодушную ненависть с которой относились к Гецевичу все представители местной власти, от губернатора и председателя суда до последнего станового ярыжки. Прибавим, что несмотря на публичное ошельмование полиции на суде, она и не думает о прекращении своих гонений на Гецевича и снова затевает против него мучительские процессы по делу о "вымышленном отчестве и старом указе герольдии". А вот еще одна деревенская история, мелкая, но характерная. В селе Угрюмово Новгородской губернии был учитель Остроумов, крестьянин того же села. Несколько лет назад у односельчан его возник спор с помещиком Игнатьевым из-за 20 дес. земли, отнятой помещиком у крестьян. Учитель был мужицким ходатаем и оттягал у помещика спорный участок. Вследствие этого между ним и помещиком возникли очень натянутые отношения. В виду этого инспектор народных училищ прислал Остроумову следующий приказ:
«Учитель Остроумов не может дольше оставаться в Угрюмово и должен быть переведен в другое место в видах предупреждения (?) быть совсем удаленным но следующему соображению: он состоит во враждебных отношениях к местному землевладельцу Игнатьеву, а Игнатьев, основатель Угрюмовской школы, вследствие этого доставлен был в необходимость отказаться от обязанности попечителя и лишить школу своей поддержки, что (?) подает дурной пример крестьянам». В настоящее время Остроумов совершенно изгнан.
Уничтожая все зародыши свободного духа., отравляя атмосферу дома, в России, правительство, конечно, с неудовольствием смотрит на приток свободного воздуха извне, и вот начинается закупоривание окна в Европу. Хотя налог на заграничные паспорта еще не появился на свет, но -введены другие обидные и нелепые ограничения: подписи, засвидетельствования и вообще проволочка. Оржевский издал секретный циркуляр, предписывающий затруднять выдачу заграничных паспортов. Даже харьковский губернатор пожимает плечами и конфиденциально сообщает посетителям свое мнение о нелепости этого циркуляра. В других местах находят нужным, прежде выдачи паспорта, навести .справки за гранящею,"не замешан ля проситель «в чем-нибудь эдаком, политическом»...
Бессмыслие реакции так велико, что даже Сенат и Государственный Совет не всегда решаются следовать за нею. Известно, что университетский устав утвержден вопреки мнению сенатского большинства. Приведем еще один более яркий пример. Циркуляр мин. внутр. дел предоставляет губернаторам войти в соглашение с лицами, коим вверено ближайшее руководство общественными собраниями, относительно недопущения суждений, кои по свойству своем? выходят из пределов ведомства общественных учреждений, точно определенных действующим.;! законами и постановлениями, а также указать ту ответственность, которой подвергаются они за нарушение этих постановлений. Между тем по поводу столкновения херсонского губернатора с земством Сенат решил, что земства имеют право возбуждать ходатайства по общим государственным вопросам.
Всем без исключения народностям России дает себя чувствовать тяжелая рука реакции, даже излюбленным чадам правительства, остзейским баронам. Правительство вплотную принялось за выдворение немецкого языка из Прибалтийского края и за замену его русским в школе, суде и управлении. Но гордые бароны Лифляндии и толстобрюхие горожане Риги и Ревеля дорожат своей самостоятельностью и решительно сопротивляются поползновениям правительства,, Уже, городские головы Риги и Ревеля лишились своих должностей и преданы суду, уже заходит речь об учреждении Псковского университета в замену Дерптского, а магистрат остзейских городов и правление Дерптского университета упорно отказываются принимать бумаги на навязываемом им языке. Кто победит в неравном споре, пока еще неизвестно, ибо русское правительство настолько трусливо и слабо, что даже подобное сопротивление в состоянии его испугать. При дворе уже произошел раскол. Образовалась немецкая партия, которая ведет глухую войну на защиту остзейских привилегий. Впрочем, и сопротивление насильственной русификации не везде выражается в легальной форме. В Якобштадте взорвана динамитом вновь построенная православная церковь, служившая, так сказать, вещественным символом усиления православия в стране1.
1 Во избежание недоразумений заявляем, что наши симпатии так же мало принадлежат немецкому эксплоататорскому меньшинству, совершенно поработившему коренное население, как и русскому правительству. Правительство и остзейские бароны очень единодушно соединяются, когда им приходится бороться с террористическими действиями выведенного ид терпения эстонского крестьянина.
Другим народностям приходится еще хуже. Так издан ряд новых узаконений, имеющих целью еще более сократить польское землевладение в Западном крае. Из них особенно обращает на себя внимание своей умышленной неопределенностью воспрещение лицам нерусского происхождения быть членами правления и оценочной комиссии в Киевском Земельном банке и его отделениях. По вопросу о происхождении, конечно, могут возникать неразрешимые недоумения. Правительство предвидело это и предоставило разрешать их местным генерал-губернаторам и губернаторам, при чем никаких жалоб на произвол не допускается. Закрыт Польский банк и заменен отделениями Государственного банка. Это закрытие сопровождалось оставлением за штатом всех служащих, вследствие чего, напр., бывший кассир, оставшись без средств и с семьей на руках, пустил себе нулю в лоб. Административная ссылка виленского епископа Гриневицкого, викария Герасимовича и энергическая расправа с виленским католическим капитулом опять-таки веют духом доброго старого времени. Униаты Холмской анархии, насильственно воссоединенные с православием, опять подавали прошение о возвращении их в католичество; Синод, расследовав это дело, нашел, что прошение это есть плод наговоров и подстрекательств со стороны вредных людей, и просители получили отказ. К той же категории мероприятий относится закрытие армянских приходских школ.
Правительство, столь покровительствующее русским церковно-приходским школам, и стремящееся из'ять их из подчинения светскому контролю общего учебного ведомства, закрывает армянские приходские школы именно потому, что армяне не желают передать их в ведение министерства народного просвещения (которое сразу потребовало права надзирать за преподаванием и удалять неудобных учителей). Это поразительно нелепое действие принесло свои плоды. Армяне пришли в негодование, и вновь образовавшийся армянский революционный кружок заявил себя воззванием именно по этому поводу. Ниже мы помещаем некоторые выдержки из этого воззвания.
Гонение на Финляндию и на все финское в известной части нашей печати относится к тому же разряду явлений. Финны, однако, не унывают и не пугаются. Они доходят до того, что воздвигают памятники в память шведских побед над Россией. Газеты Финляндии, несмотря на цензуру, называют Россию «чужой страной» и утверждают даже, что, в случае войны Англии с Россией, Финляндия должна держаться, по меньшей мере, в положении строгого нейтралитета, Финский сенат отказался утвердить новоизданной узаконение о льготном проезде офицеров по железным дорогам и самым дерзким тоном об'являет, что финские офицеры, слава богу, достаточно обеспечены и не нуждаются в подобных льготах, но что для русских офицеров Финляндия, пожалуй, сделает скидку 20% со стоимости билета, с тем, однако, чтобы ей возместили общую -сумму могущих произойти от этого убытков. Во время пребывания Александра III в Финляндии финские дамы поднесли ему золотую ш и р м о ч к у.
II
Но, быть может, правительство возмещает свое гонение на общество и на интеллигенцию усиленными попечениями о народе. Посмотрим же, что сделало оно для народного благосостояния за минувший год. Не будем увлекаться блестящими обещаниями, ибо в области народной политики обещания правительства никогда не получают осуществления. Еще недавно император в рескрипте по поводу отмены подушной подати надавал много блестящих обещаний хотя и в умышленно-смутной форме, И пересмотр счета с населения по ревизским душам, и изменение паспортной системы, и мало ли еще что. Но мы лучше займемся рассмотрением того, что правительство уже успело совершить для народа, напр., хотя бы по питейному вопросу. Много громких слов было сказано о прекращении народного пьянства, много перьев испорчено газетчиками, много томов исписано комиссиями, и теперь Россия пожинает плоды: акциз, два года назад повышенный на копейку, теперь повышен снова в таком же самом размере и достигает 9 к. с 1% спирта.
Впрочем, на эту меру правительство решилось с сокрушением сердечным. Что же делать? Дефицит не свой брат, хоть кого в бараний рог свернет. Зато новые питейные правила являются свободно вылившимся произведением правительственной мудрости. В этих правилах прежде всего поражает их спутанность и неясность. Она так велика, что даже опытному человеку не всегда легко понять, что именно силится выразить та или другая статья. Хроникер одного почтенного журнала до того запутался в дебрях новоиспеченных правил, что вообразил, будто они воспрещают распивочную продажу, между тем как они дозволяют ее в очень многоразличных видах.
Признаемся, что, как мы ни привыкли к глупости русского правительства и его приспешников, столь великая доза ее удивляет и нас. Неужели падение и деморализация бюрократии дошли до такой степени, что нет в рядах ее ни одного человека, способного передать в более или менее удобопонятной форме несколько плоскодонных проблесков тупоумной мысли? Оставляя этот вопрос открытым, постараемся, однако, как сумеем, изложить сущность новых правил.
Раньше сельские общества имели право не разрешать заведения кабаков в пределах своего селения, а если и давали разрешение, то на определенный срок и определенному лицу, при чем общество постоянно получало от кабака более или менее значительную сумму денег. Конечно, при этом происходило много злоупотреблений, но во всяком случае обычай этот представлял оплот против наглости и разнузданности кабатчика, и следовало бы ожидать, что правительство, столько толковавшее о мерах к прекращению народного пьянства, усилит, а не ослабит его. А между тем, новые правила отнимают у сельских обществ всякое влияние в этом деле и вообще все дела о разрешении и запрещении питейной торговли переносят в губернское и уездное присутствия по питейным делам, которые получают ничем не ограниченное право «вязать и решать»... Самые статьи закона, говорящие об этом, редактированы так умело, в таких неопределенных выражениях, что кажется будто бы законодатели умышленно старались предоставить произволу питейных присутствий как можно больше простора. Для сельских обществ, после целого ряда угроз запрещений получать у кабатчика деньги, составлена следующая статья: если общества не хотят иметь у себя продажу вина вообще, или только раздробительную, или только распивочную, то они могут ходатайствовать перед присутствием (канцелярским порядком), но присутствие может отказать в удовлетворении ходатайства, если заявившие его селения имеют более 500 душ, или если, по имеющимся у присутствия сведениям, ходатайство их не вызвано стремлением к противодействию пьянству (?!). Итак, заведение кабаков в селах и деревнях теперь ничем не ограничено , ибо оно зависит от разрешения питейных присутствий, которые, разумеется, будут стараться об увеличении числа кабаков и государственного дохода от народного пьянства.
Правительство отечески позаботилось в новых правилах об ограждении интересов кабатчика, и владельцу усадьбы, сдавшему раз кабатчику свое помещение, выжить его будет гораздо труднее, чем обыкновенного жильца.
Привлекают внимание еще следующие пункты питейных правил: в ограждение нежных нервов императорской фамилии от грубых оскорблений, которые могут быть нанесены лицезрением пьяных, шумом пьяной драки, крепкой бранью и т. п., воспрещено заводить кабаки ближе 2 верст от резиденций всех членов императорской фамилии. Впрочем, августейший собственник может разрешить заведение кабака, если встретит в том надобность (?). Право, мы бы посоветовали нашим велемудрым законодателям расширить несколько содержание этой статьи и дать позволение августейшим собственникам заводить у себя танц-классы, кафе-шантаны, веселые дома и т. п., если встретится в том надобность, тем более, что такое позволение явится только подтверждением явлений, уже давно существовавших в действительной жизни.
Замечательно, что, в виду недоумения, возбужденного новыми питейными правилами, правительство издало циркуляр, где доказывается, что эти правила имеют в виду обуздание пьянства даже ценою уменьшения государственных доходов, и что кабаки с нового года будут уничтожены и заменены корчмами и шинками. Следовательно, наши правители не вполне утратили еще представление о стыде, если нисходят до подобных полуоправданий. Это недурно! Вторым краеугольным камнем «народной политики» является регулирование переселений. Называя вредными и .тигельными народные мечты о черном переделе, о нарезках и прирезках, правительство не раз из'являло готовность притти на помощь народной нужде в земле при посредстве организации переселений. И если регулирование пьянства, при существующих экономических условиях, является невежественной фантазией, то о переселениях этого далеко нельзя сказать. Народ, наскучив ожиданием царских переделов, принялся сам за искание выхода, выбирая первое подвернувшееся под руку средство. Аграрный террор и бунт есть оружие решительных, бегство, куда глаза глядят, есть удел слабых. Отовсюду из Великороссии, из Малороссии, из Остзейского края— уходят массы переселенцев. Из Финляндии и Царства Польского усиливается эмиграция в Америку. Через Ростов, через Екатеринбург, через Саратов, через Самару проходят огромные партии. Тысячи крестьян с женами и детьми, без пищи и одежды идут, сами не зная куда, питаясь по дороге христовым именем, застревая в больших городах и пополняя и без того счисленные ряды босяков.
В Полтавской губернии мужики распродают все свое имущество, уплачивают подати и отправляются на железнодорожный вокзал в ожидании чиновника с красным околышем, который должен отвезти их в Сибирь на вольные земли... и попадают, конечно, в полицию. Из Курской губернии уходят на какие-то вольные земли на Кавказе (надо «записаться»,, потом все распродать и ехать на Черноморье. Там стоит корабль, который принимает мужиков даром «по указу». Оттуда, везут их на Кавказ, где, по указу великого князя Михаила, дают 15 десятин земли, 50 рублей, лошадь, корову и шестилетнюю льготу от податей). Из Воронежской губернии уходят на «белые воды».
'Как же относится правительство, пе на словах, а на деле, к этой насущной (потребности, выдвинутой самою жизнью? А вот как.
t 22 апреля и 7 мая 1882 года был подтвержден циркуляр 1868 года о недопущении переселений без предварительного специального разрешения. На основании этих подтверждений, воронежский губернатор препятствует переселениям. Курская администрация старается затруднять переселения невыдачею паспортов. Эстляндский губернатор дает повеление не выпускать переселенцев без особого разрешения. Главноначалъствующий гражданскою частью на Кавказе, в виду наплыва переселенцев, вошел в соглашение с губернаторами о том, чтобы не допускать переселений на Кавказ из внутренних губерний, без предварительного соглашения с ним через министерство внутренних дел. Генерал-губернатор Царства Польского, в видах затруднений переселений, запретил выдачу паспортов в дальние губернии всем нуждающимся крестьянам. Наконец, комиссия по переселенческому вопросу полагает нужным воспретить переселение воем безземельным крестьянам, ибо они отвыкли от земледелия (!).
На местах переселения с крестьянами обходятся не лучше. Так, напр., в Акмолинской области собралось несколько партий переселенцев. Еще шесть лет тому назад они 'выбрали себе четыре урочища и просили отвести им эту землю. До последнего времени все их хлопоты оставались безуспешны, просьба попала под сукно и откладывалась с году на год. Переселенцы проели все, что привезли с собою, и обнищали в конец; многие перемерли. Наконец, в прошлом году им отдали одно урочище с обещанием размежевать его, хотя это обещание еще не исполнено. На этом урочище поместилась только часть переселенцев, остальные пошли в Омск просить земли и себе на оставшихся трех урочищах, но получили отказ. Между тем из города явились чиновники для пересмотра переселенцев. Они стали осматривать землянки и избушки, построенные ими кое-как, и ту избу, где не находили печи, приказывали ломать, а хозяина приглашали удалиться, куда угодно. Таким образом было сломано до тридцати изб. На речи мужиков, что им деваться некуда, чиновники отвечали угрозами отправления по этапу на родину. Между переселенцами в настоящее время господствует брожение, и поэтому у них отбирают «добровольную» подписку о нежелании селиться па этой земле; кто не соглашается, тому грозят этапной высылкой и тюрьмой. Однако, большинство упорствует.
А если переселенцы, потеряв терпение, поселяются без разрешения на свободных землях, то их (разоряют и расточают, как расточили село Дурноселовку Кубанской области. Компания купцов-промышленников сняла в начале 70 годов у кубанского войска участок земли в 18.000 дес. по 20 коп. за десятину и по 80 коп. в другой срок, для разведения конских табунов. В условии было сказано, что компания имеет право сеять столько хлеба, сколько HVJK-но для прокормления ее рабочих (приблизительно около 1% всей земли). Пользуясь этой лазейкой, компания стала негласно призывать переселенцев на свои земли. Так как этот участок, как и вся кубанская земля, отличается плодородием, то число переселенцев быстро росло, и скоро образовалось село в несколько сот дворов. Переселенцы платили компании 1 1/2—2 рубля за десятину, обстроились, как следует, и благоденствовали. В конце 70-х годов был сделал об этом донос хозяйственному комитету Кубанской области, во там заседали арендаторы. Молчание же начальника области Кармалина и других чиновников было куплено огромными взятками. Но вот в 80 году на место Кармалина был назначен суровый Леонов. Селение так разрослось, что даже арендаторы испугались, перестали приглашать новых переселенцев, не брали у них денег. Но переселенцы прибывали отовсюду, как мухи на мед. Тогда испугавшиеся не на шутку промышленники подали жалобу, что какие-то неведомые люди заняли их землю и мешают их коннозаводству. Был послан чиновник для расследования и, взяв огромную взятку с дурноселовцев, уехал; последовала резолюция: впредь до разбора дела оставить переселенцев на месте, но новых не допускать. Начали наезжать казацкие команды для наблюдения за исполнением резолюции, но число переселенцев неудержимо росло, ибо дурноселовцы сами призывали их и ставили им хаты громадой в одну ночь, невидимо для казаков, в надежде, что коли их будет побольше, то «може и помилуют». В 1884 году насчитывалось до 900 дворов (во многих дворах по две, по три хаты), да кроме того пришли еще 300 кибиток кочевых калмыков, которые прослышали, что здесь за землю ничего не платят.
Арендаторы стали хлопотать о выдворении переселенцев, те в свою очередь посылали, депутации в Екатеринодар я в Питер. Наконец, вышло решение—выдворить дурноселовцев и землю возвратить арендаторам. Дурноселовцы не согласились покориться, и началось «недоразумение».
Явились казацкие банды опять и стали постоем в селе, резали скот, травили хлеб, ломали изгороди. Наконец, было приступлено к всеобщей ломке изб. Придут к какому-нибудь мужику—подписывай бумагу, что согласен выселиться! Тот не соглашается. Всыпать ему. Мужика раскладывают и секут. Подписывай бумагу! Опять отказ, и опять экзекуция. Утомившись сечь мужика, палачи принимались за избу и сравнивали ее с землей. После таких подвигов вся Дурноселовка превратилась, наконец, в развалины. Но поселенцы не хотели удаляться с своего пепелища и вырыли себе ямы середь поля, в которых и поселились. Тогда начальство принялось извлекать «зачинщиков» и посылать их в Екатеринодарский острог. Мера эта подействовала, и дуриоселовцы стали, наконец, разбредаться. Куда? Бог весть. Только 90 семей, во внимание к их долгому пребыванию на этом месте (и туго набитой мошне), причислены к казачеству...
После долгих колебаний и проволочек, правительство, наконец, отменило подушную подать, превратившуюся почти всецело в ежегодную недоимку. Зато собирание других податей идет более, чем энергично. Назначены особые податные инспекторы, которые, впрочем, обязаны смотреть только за общим поступлением податей в казну, по отнюдь не должны вмешиваться в прямое и непосредственное взимание податей полицией.
О том, каково это взимание, видно из постановления трубчевского земства ходатайствовать перед правительством об изменении заведенного трубчевской полицией способа взыскания податей и недоимок. В Рязанской губернии усиленное выбивание податей из обнищалых мужиков также вызвало земское ходатайство. В Мценском уезде недоимщиков забивают в тесную «холодную» да 20 человек, так что от недостатка воздуха с заключенными дел удушье. Они проводят иногда два дня и две ночи стоя, без сна (ибо сесть или лечь от тесноты нельзя). В Сибири полиция столь энергично взыскивала подати, что в Минусинском округе произошли волнения, которые пришлось усмирять вооруженной силой.
Не только недоимщикам, но и сельским властям приходится так солоно при взыскании податей, что мужики иногда предпочитают самоубийство должности сборщика. Так сделал крестьянин Гаврилов Ядринского уезда. Иначе пришлось бы, пожалуй, поступать подобно старосте села Рудни, Черниговской губернии, который запирает недоимщиков, даже 80-летних стариков, в переполненное навозом подполье, служащее зимним хлевом для мелкого скота.
Такой же характер носят попечения правительством фабричных рабочих. Петербургские фабриканты ходатайствовали о запрещении ночного труда с целью уменьшить производство, давно уже застигнутое кризисом. Московские фабриканты присоединились к этому ходатайству, но, не желая навсегда отказаться от ночного труда, они просили ввести запрещение его в виде временной меры; вот почему закон о запрещении ночного труда издан в виде опыта на три года. Однако московские фабриканты и тут заартачились и потребовали отсрочки применения нового закона. Эта отсрочка была им дана до Пасхи 1886 года. Таково начало русских фабричных законов.
III
С таким пренебрежением относится русское правительство только к народу, но зато тем с большим рвением старается устроить себе новую опору в дворянстве. Александр III или, лучше сказать, граф Толстой, давно обратил свои взоры на этот столп русского тропа, и дворянская эра началась уже в 1883 году, но теперь она достигла своей кульминационной точки.
Манифест дворянству 21 апреля 1884 года представляет nec plus ultra дворянской политики и вместе с тем является самым бесстыдным выражением реакционного направления, в корне отрицающим элементарные требования человеческого духа, нагло подкапывающимся под те, правда, незначительные, но тем не менее дорогие русскому сердцу приобретения, которые сделало наше отечество в эпоху 1854—1865 годов.
Понятно, что при таком благосклонном отношении правительства дворянство возмечтало очень много и заявило такие требования, дикость которых поражает даже у нас. Если подвести итог всему тому, что говорилось в известных газетах, всему тому, что писалось в дворянских адресах и заявлялось на дворянских собраниях, то получается нечто грандиозное в своей нелепости.
Прежде всего, все просители заявляют, что дворянство близко к падению, что само по себе оно не в силах выдерживать общественную борьбу, и потому требуют правительственной помощи. В то же время они обещают правительству свою поддержку!
Им нужны следующие меры. Предоставление дворянам господствующего положения в земстве; предоставление дворянам исключительного права занимать высшие должности; освобождение дворян от обязательной воинской повинности; избавление дворян от суда присяжных с заменой его коронным при участии дворянских представителей; устройство для дворян дешевого, даже дарового кредита; запрещение перехода дворянских земель в руки других сословий; принятие в кадетские корпуса только дворянских детей; учреждение при гимназиях особых дворянских пансионов; пересмотр законов о личном найме рабочих, с введением уголовной ответственности за неисполнение рабочими условий найма; устройство особых дворянских «судов чести», имеющих право вычеркивать подсудимого из родословной книги за поступки, недостойные благородного звания; закрытия лицам из других сословий доступа в ряды дворянсгва с тем, чтобы дворянству дано было право ходатайствовать перед правительством о причислении к дворянству того или другого лица за особые заслуги, оказанные им дворянскому сословию.—Как своеобразно могут понимать дворяне такие заслуги, видно из того, что роменские дворяне выдали одобрительное свидетельство своему сочлену, крупному землевладельцу, который по именному повелению императора, после особой ревизии, был выслан из уезда за ростовщичество и бесчеловечное обирание крестьян. В свидетельстве также перечислялись заслуги ростовщика перед дворянским обществом.
Правительство давало дворянам, что могло; оно, напр., почти изгнало разночинца из разных канцелярий и присутствий и заменило его дворянином, о чем выходили особые секретные циркуляры. Но этого было очень мало... Зато радужные надежды были связаны с дворянским поземельным банком. Многие прямо ожидали, что всякому дворянину, хотя бы неимущему, будет выдаваться ссуда под расписку «на честь».
Первою мерою правительства для поддержания дворянского землевладения был закон о соло-векселях, изданный довольно давно, так что на основании его дворяне уже успели позаимствовать из государственной казны более двух миллионов.
Собственно поземельный банк предполагалось сначала сделать всесословным, т.-е. присоединить к дворянскому банку пресловутый крестьянский банк, и законопроект об этом уже успел после долгих мытарств пролезть в в Государственный Совет, но во внимание к настойчивым требованиям дворянства Александр III пообещал им в манифесте 21 апреля устройство особого дворянского- банка. Вышедший вскоре после этого устав дворянского банка, не удовлетворил, однако, расходившихся аппетитов дворянства, хотя во многих отношениях он представляет верх сословного совершенства. Так, в местные отделения банка, производящие оценку имений, на два члена от правительства назначаются два выборных от дворянства (дворяне желали, чтобы оценка была поручена им вполне «на веру»). Из этих выборных членов министерство назначает четырех в общее правление банка (4 дворянских выборных на 7 чиновников министерства) - оригинальный, чисто русский способ применения выборного начала. Процент по ссуде назначен сколь возможно низкий, ниже платимого в крестьянском банке. Запрещен переход имений, заложенных в банке, к лицам недворянского происхождения, и назначен пятилетний срок для продажи, в случае такого перехода. Устранена от участия в банке дворянская мелкота, нелюбезная «настоящему дворянству», установлением минимума в 1.000 руб. и т.д. Устранены от участия в нем также поляки и личные дворяне вообще. Но все-таки это не даровой кредит, который требовало дворянство. Понятно поэтому, что «Московские Ведомости» каждый раз, когда говорят о дворянском банке, принимают огорченный вид и начинают грустно вспоминать об обманутых ожиданиях.
Если «дворянские именины» праздновались с таким треском, то крестьянские вовсе не будут праздноваться. По поводу приближающегося 25-летнего юбилея крестьянской реформы запрещено праздновать 25-летие исторических событий и законодательных актов. Замечательна мотивировка подобного беспримерного правительственного акта. Так как неоднократно обнаруживается стремление праздновать юбилеи исторических событий и законодательных актов... посему повелеваем... никоим образом не праздновать.... Коротко и ясно!
Правительство не оставляет своим попечением и буржуазию. Ошибочно было бы думать, что с наступлением дворянской эры прекратилась буржуазная, Попрежнему выдаются субсидии, строятся гарантированные правительством железные дороги, по первому требованию фабрикантов вводятся чудовищные тарифы и т. д. Из вер, принятых за последний год в этом направлении, укажем на льготы, данные сахарозаводчикам, тем более бесстыдные, что эти enfants terriibles русской промышленности превосходят других и своей жадностью и своими барышами. Укажем на ряд новоустановленных или увеличенных пошлин на самые разнообразные предметы ввоза как из-за границы, так и из Финляндии; хотя многие из этих пошлин имеют чисто фискальную цель, но большая часть введена именно в видах покровительства отечественной промышленности.
IV
Итак, правительство, стараясь создать себе сословные, опоры, делает огромные затраты, а между тем финансы, как и все хозяйство страны, находятся в очень расстроенном состояния, уже начинающем явно выказывать признаки приближающегося банкротства.
Если в предыдущие довольно урожайные годы нужда и бесхлебица так сильно давали себя чувствовать народу, то при нынешнем неурожае бедствия крестьянства достигли, конечно, гораздо более высокой степени.
Отовсюду, от Самары до Новгорода и от Вятки до Херсона, приходят вести о нужде, даже о голоде. В Казанской губернии, например, один крестьянин сначала продал корову для уплаты податей, потом, не имея ровно никаких средств к существованию, зарезал своих трех детей и покончил с -собой. Такая же самая драма разыгралась в Винницком уезде.
Но нигде голод не достигает таких ужасающих размеров, как между несчастными инородцами Сибири. В Нижнеколымске, например, голод в полном разгаре, хлеб стоит 14 рублей за пуд, люди мрут е голоду, и трупы валяются неприбранные по целым месяцам. В Туруханском уезде тунгус, мучимый голодом, убил и с'ел свою сестру. Для того, чтобы еще ярче охарактеризовать положение и настроение инородцев, приводим следующий пример. Толпа тунгусов ворвалась в тот же Туруханск, с целью овладеть пороховым складом. Произошла битва между ними и солдатами, и тунгусы потерпели поражение, потеряв 120 убитым. Солдаты потеряли несколько человек,
В различных губерниях Европейской России не хватает хлеба не только для прокормления, но и для посева у большей части крестьян. В таком положении находятся, напр., губерния Вятская и Костромская; земства принуждеиы ходатайствовать перед правительством о выдаче ссуды на продовольствие и посев. Предупреждая отовсюду возникающие ходатайства о продовольственных ссудах, правительство постановило, что ссуды будут выдаваться только за земским поручительством в уплате.
Вывоз хлеба и другого сырья значительно уменьшился за последние годы вообще и за нынешний 1885 год в частности, что констатировано в правительственном -отчете, а между тем цены па хлеб, устанавливаемые конкуренцией заграничных производителей, не обнаруживают стремления к повышению (цены поднялись немного детом, но теперь опять упали). Сообразно уменьшению вывоза, уменьшился и ввоз, что также засвидетельствовано официально. Само собою разумеется, что курс русского рубля должен был упасть очень низко и спускается ниже и ниже, несмотря на то, что пререкания на афганской границе пришли к концу. Кредитный рубль, стоивший в 1880— 1885 году около 63 металлических копеек, теперь стоит 59—60 копеек и обнаруживает решительное стремление спуститься до полтинника в следующее пятилетие.
Угнетенное состояние земледелия отразилось полным застоем на торговле и промышленности. Почти отовсюду, из Киева, из Полтавы, из Кременчуга, из Екатеринослава, из Курска, даже из Нижнего Новгорода—доходят известия.. что ярмарки были из рук вон плохи. В некоторых местах цены товаров спускались до. баснословной дешевизны, ибо купцы во что бы то ни стало хотели развязаться и уехать. Промышленность переживает везде не менее критическое состояние. В Царстве, Польском повсеместно сокращены или остановлены работы на фабриках. То же самое произошло в Петербурге, Москве, Одессе, Ростове-на-Дону, Иваново-Вознесенске, Егорьевске, Самаре, Кременчуге, Ельце, Риге, Ревеле и т. д. Везде склады переполнены товарами, везде работы сокращаются наполовину.
Но финансы находятся в расстройстве еще большем. По сметной росписи на 1885 г. ожидался дефицит в 8 миллионов рублей, при чем предвиделось уменьшение питейного сбора, доходов с государственных имуществ и поступления прямых налогов, ибо за последние годы тенденция к понижению этих статей дохода стала слишком явственной. Покрыть дефицит полагали увеличением железнодорожного дохода, а главным образом увеличением таможенного сбора вследствие сильного повышения пошлин.
Действительность, как всегда случается с русскими финансистами, далеко превзошла самые пессимистические ожидания. Исполнение росписи за первые три месяца 1885 г. показал, что подати и налоги уменьшились за это время сравнительно с прошлым годом на два миллиона, питейный доход—также на два миллиона, доход oт казенных имуществ на 2 1/2 миллиона. Табачный, гербовый, железнодорожный и проч. сборы уменьшились в совокупности также миллиона на два. Всего-навсего является официально засвидетельствованное понижение доходов на 8 1/2 —. 9 миллионов за какие-нибудь три месяца. Покрывается этот дефицит следующим мошеннически фиктивным исчислением. Таможенный доход дает за три месяца избыток в один миллион, затем возврат ссуд дает избыток в двa миллиона, доходы льготных сроков—четыре миллиона, поступления разного рода(?)—8 миллионов. Затем к росписи присоединены счеты по выкупным платежам с той единственной целью, чтобы присоединить к государственным доходам пятимиллионный избыток, полученный от выкупной операция в нынешнем году. Это представляет прямой грабеж, ибо по закону о выкупе все избытая, получающиеся по выкупной операции, должны обращаться на облегчение плательщиков. Таким образом получается фиктивный 20-миллионный избыток, который, невидимому, не только покрывает 9-миллионный дефицит, но может даже служить оправданием увеличению расходов за эти три месяца на двенадцать слишком миллионов. Несмотря на это фиктивное равновесие бюджета, и роспись и исполнение ее за три месяца 1885 года говорят о недостатке средств и об экстренных позаимствованиях из Государственного банка. Такова официальная правда о росписи.
Чтобы покрыть дефицит, правительство прибегать ко всякого рода ухищрениям. Оно повысило акциз, о; вышло на 20 и 10% пошлины почти со всех ввозимых товаров, оно установило налог на государственные бумаги дополнительный и раскладочный налог с промышленных предприятий. Кстати сказать, последний налог представляет ту именно мышь, которую родила гора приготовлений ко введению подоходного налога. В качестве таковой он имеет очень жалкий вид.. Определение доходов, например, на практике сплошь и рядом предоставляется самим плательщикам, даже если есть возможность проверить показания. Теперь является мысль о новом займе, если разрешит Бисмарк и согласятся немецкие банкиры.
V
Настроение культурных слоев общества вполне соответствует остро-критическому, переходному характеру эпохи. Выплывают наверх грязные, чисто животные инстинкты и занимают в обществе господствующее положение. Никогда не было такого множества скандальнейших процессов, никогда не было такого обилия краж и хищений, как теперь.
Крадут в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе, Харькове, Херсоне, Туле, Калуге, Владимире, Тифлисе, Оренбурге, Вологде, Николаеве, Нижнем-Новгороде, Ярославле, Самаре, Пирятине, Задонске, Дмитрове, Козлове, Спасске и т.д.
С другой стороны, самоубийства принимают характер настоящей эпидемии, поражая при том таких людей, которые, казалось, должны были бы быть удовлетворены своей личной жизнью. Причины самоубийства или остаются известными, или часто могут быть сформулированы в следующем виде: «от тоски», «от скуки», «от бездеятельности», «от отсутствия смысла в жизни» и т. д.
В Казани повесился молодой композитор Пасхалов; Кишиневе повесился член суда; в Петербурге застрелился офицер в санях, уезжая из театра; в Тамбове застрелился исправник; в Киеве застрелился околот. надзиратель ПIеньковский, не желая брать взяток и не находя иначе возможности существовать с семьей; в Одессе, в силу тех же самых мотивов, отравился городовой Акимов; в Гельсингфорсе русский торговец застрелился из пушки; в Темир-Хан-Шуре одно за другим три самоубийства молодых люде; в Харькове застрелился студент Пашков, сын богатого домовладельца, оставив записку: «Простите и забудьте! Для жизни я не был годен». В Ростове торговец совершил тройное самоубийство: повесился, отравился и задушился; в Новороссийске застрелился молодой инженер; в Нежине застрелился присяжный поверенный; в Киеве повесился тов. прокурора Житомирского окружного суда; в Трубчевске повесился купец; в Орле—офицер; в Москве покончил собой ювелир. Повесился председатель Ржевского окружного суда; в Чернигове отравилась жена адвоката; во Владикавказе отравилась девушка-армянка, начальница училища; в Вятке покончили с собою инженер и фельдшерица; в Екатернославе покончил с собой артист Градов; в Бугуруслане застрелился председатель земской управы; в Балте покончил с собой мировой судья и т. д., и т. д.
Настроение народной массы имеет еще более грозный и многознаменательный характер. Везде замечается сильное брожение, имеющее различные формы проявления и захватывающее самые разнообразные народности России. В народе циркулируют слухи невероятного содержания, неизменно указывающие на ожидание чего-то важного. По поводу холеры, например, уже повсюду являются предсказания, что скоро настанет страшный мор. Рассказывают, например, о грозном гласе, услышанном в Иерусалиме, о молитве, найденной в гробе господнем, где предсказывается кровавая война, мор и голод в наказание за людские грехи. Слухи о черном переделе также не прекращаются. Говорят и о каких-то вольных землях на Амуре, где дают 100 дес. на душу, десятилетнюю льготу от воинской повинности и двадцатилетнюю от податей. В Балтийском крае ходят между батраками слухи о приближающейся царской милости— земном наделе, по поводу чего полиция производит многочисленные аресты, и т. д.
Новые секты то мистического, то рационалистического, то прямо антиправительственного характера там и сям выходят наружу и снова уходят в глубь. В Кронштадте замечено мистичеекое брожение между мещанками. В Уман-Ямпольском, Богодуховском уездах — религиозное движение, напоминающее штунду. То же самое заметно и в Самарской губернии. В Лекарском уезде Саратовской губернии образовалась секта «голубчиков» молоканско-хлыстовского характера. В Бугульминском уезде Самарской губернии между мусульманами обнаружилось религиозное брожение, выразившееся в том, что они отказались платить подати; для вразумления их ездил губернатор, а потом отправлены две роты солдат. В Казани Ваисов проповедывал восстановление старой мусульманской веры, уничтожение духовенства и храмов, имея многочисленных последователей. Его пропаганда была преследуема, и дело закончилось столкновением между Ваисовым и полицией. Учитель с толпой своих последователей заперся в своем доме и выдержал настоящую осаду. Ваисов и его ученики арестованы и преданы суду. В Богодуховском уезде, кроме вышеуказанного брожения, был еще и такой случай. По селам стал ходить неизвестный, человек, называвший себя царем и отцом, носивший мундир, разукрашенный мишурой, в сопровождении ад'ютанта, ободранного старика. Под влиянием проповеди, мужики перестали платить подати и повинности местному начальству. В настоящее время он задержан и сидит в тюрьме.
Обилие аграрных столкновений, всяких недоразумений между народом и администрацией, разрешаемых вооруженною силою, таких же столкновений между различными народностями, имеющих большею частью экономическую подоплеку, стачек и фабричных историй, грабежей и убийств превосходит всякое вероятие.
Несмотря на отрывочность наших сведений, мы все-таки можем привести значительное число фактов этого рода. Таковы известные фабричные беспорядки на Вознесенской бумагопрядильной мануфактуре и потом на фабрике Морозов и К°, закончившиеся побоищем, имевшим много жертв. Была стачка в Иваново-Вознесенске на фабрике Гречина и в Зуеве на фабрике Зиминых. В Варшаве в марте были «беспорядки». На площади перед замком собралась большая толпа рабочих. Они вели себя очень чинно, но на приказание разойтись отвечали, что они не имеют ни работы, ни хлеба, о чем хотят довести до сведения генерал-губернатора Гурко. Последний, однако, велел окружить их полицейскими и арестовал 150 человек. Однако, на другой день волнение не прекращалось. Вообще Царство Польское находится в очень напряженном состоянии: не даром министр внутренних дел дал губернаторам «временное право» воспрещать «отдельным лицам» проживательство в Царстве Польском 24 сентября в Иваново - Вознесенске была огромная стачка ткачей, имевшая до 8.000 участников. Причиною стачки было понижение заработной платы. Стачка началась в один и тот же день и час на многих фабриках. Участники в стачке вели себя очень чинно, так что начальство не могло придраться ни к чему и никто арестован не был. Стачка эта отозвалась в Шуе и Кинешме новыми стачками, хотя и в меньших размерах.
В Александровске (Екатер. губ.) правление железной дороги захотело отделаться от своих рабочих, которые большей частью дослуживали 10-летний срок, назначенный для получения пенсии; сначала употреблялись мелкие ухищрения; потом вдруг правление выставило об'явление, что работы будут сданы подрядчикам, а непосредственные отношения между железнодорожной администрацией и рабочими прекратятся. Рабочие заволновались. Началась «история». После долгах перипетий они, однако, поставили на своем, пуская в ход, как угрозу, загромождение железнодорожного пути, и новые правила были отменены. Однако, жандармский подполковник, принимавший деятельное участие в заварившейся кутерьме, привлек ж суду одиннадцать человек по обвинению в подстрекательстве и загромождении пути. Во время разбирательства дела к мировому судье явилась толпа рабочих, человек 200, и требовала судить их, ибо все они равно виновны. Мировой судья это заявление пропустил мимо ушей, а приговорил некоторых из обвиняемых к кратковременному аресту. И подполковник, и рабочие заявили неудовольствие на приговор и подали апелляцию в мировой с'езд, который, однако, утвердил решение мирового судьи. На суде рабочие держались с большим достоинством и говорили целые речи, в которых, несмотря на запрещение председателя, выяснили причины беспорядков. Решением с'езда они недовольны и хотят подавать кассационную жалобу. Товарищи их также раздражены и жалеют о том, что не сделали чего-нибудь покрупнее. В мае в Севастополе рабочие железнодорожных мастерских высекли начальника станции, начальника мастерских и главного мастера. В Херсоне два дня собирались толпы чернорабочих вокруг квартиры губернатора, требуя отмены арестантского труда на пристани. В Таганроге такие же волнения между рабочими на пристани принимают время от времени более острый характер. В нынешнем году начиналось нечто в роде стачки по поводу понижения платы. Но испуганные артельщики уступили заранее. В Рыбинске на Капаевской пристани произошла стачка судорабочих, окончившаяся повышением платы. В Твери между судорабочими заметно брожение.
Еврейские погромы не прекращаются. В Ровно, Волынской губернии, произошел погром из-за столкновений в кабаке. Все дома евреев разгромлены, вещи и мебель переломаны; один убит, двое ранены. Е Одессе на Пасху ожидали еврейского погрома, а потому сделали облаву на босяков, при чем захватили до тысячи человек. В Зельве, Волковыского уезда, произошел еврейский погром. В местечке Хабно, Киевской губ., произошел погром из-за ничтожного столкновения. Евреи защищались отчаянно и много изувеченных с обеих сторон. В Севастополе произошел еврейский погром, при чем был избит околоточный надзиратель. В Кременчуге произошел из-за случайного столкновения погром турецких пекарен, совершенно подобный еврейским погромам. В м. Резине, Бессарабской губернии, между евреями и молдаванами произошло побоище, продолжавшееся почти целый день. Много жертв с обеих сторон.
В Ровном Саратовской губ., произошло побоище между русскими и немцами. Причиной вражды служат какие-то поземельные счеты; в ход были пущены колья и ружья; 10 убитых, 20 раненых. На Кубани произошло побоище между жителями и солдатами. Есть убитые солдаты. В Богородском уезде произошло побоище между крестьянами Ильянской и Беззубовской волостей. В Мариуполе городская управа захотела выдворить бедняков, самовольно занявших городскую землю на окраине Мариуполя. Но они взяли колья и обратили полицию в бегство. Наиболее виновные арестованы. Вилевская судебная палата рассматривала без присяжных заседателей дело крестьян с. Квасевичи по обвинению в вооруженном сопротивлении властям.
Эпизоотия часто подает повод к подобным же историям. В селе Новом Славшие, Саратовской губернии, мужики побили и обратили в бегство ветеринара и полицию, уничтожавших зачумленный скот. Такие же волнения произошли в Бузулуке, Самарской губернии, где невежественный ветеринар истреблял совершенно здоровый скот мещан и мн. др. Такие же волнения имели место в с. Каменке и Кирсановке, Саратовской губернии. В Белебеевском уезде, Уфимской губернии, крестьяне-татары в двух отдельных деревнях избили писаря и старшину из-за страховки скота. Зачинщики арестованы. Даже немецкие колонии не из'яты от подобных случаев, В м. Чернехово, Волынской губ., к колонисту Кельнеру явился становой пристав с понятыми делать опись имущества за долг в 23 р. Кельнера не было дома, я, несмотря на просьбы жены и соседей, уверявших, что он скоро возвратится и внесет деньги, пристав по захотел, ждать и увел на становую квартиру лошадей Кельнера. Тот, возвратившись домой и узнав обо всем происшедшем, отправился на становую квартиру и взял своих лошадей. Но на обратном пути его догнала полиция и варварски избила, переломав ему руки и ноги. Вступившиеся колонисты также были бесчеловечным образом избиты- и потом все были преданы- суду по обвинению в сопротивлении властям. Суд, однако, оправдал всех.
Даже между евреями встречаются случаи сопротивления властям. В Дрогичине Кобринского уезда, при задержании Лейбы, укрывавшегося от воинской .повинности, толпа евpeeв избила полицию. 6 зачинщиков приговорены судом к заключению в тюрьму и арестантские роты. Там же помещик поймал на потраве 30 еврейских лошадей. Толпа евреев высадила ворота сарая и увела их. А вот случай легального сопротивления начальству. В селе Анновке, Екатеринославской губернии происходит борьба между начальством и крестьянами. Сход наложил очередь службы в десятских на одного богача. Задаренная полиция 7 раз отменяла приговор (без всякого права), и семь раз он возобновлялся: Далее общество наложило высшую арендную плату на евреев, нанимающих у него усадьбу. Непременный член опротестовал приговор и поколотил самого бойкого мужика, который подавал жалобы, оставленные, разумеется, без последствий. Однако повышение платы осталось, а побитый в пику начальству был избран старшиной. Староста оказался образцовым, хотя с начальством не ладил. Наконец, общество опять повысило арендную плату, на этот раз у барышень, дочерей дьякона. Непременный член вышел из терпения, об'явил приговор бунтовским, старосту отрешил от должности, а из мужиков избрал зачинщиков и посадил под арест. Мужики очень озлоблены и хотят жаловаться высшему начальству.
На Кавказе сильное развитие разбоев. В Бакинской губернии, например, шайки разбойников осаждают города и обращают в бегство команды. Известный Кярам, к слову сказать, принужденный приняться за разбой насилием начальства, сделался грозой всего Закавказья. В виду развития разбоев, на Закавказьи практикуются следующие меры. Если разбойник не открыт, то все соседние села платят огромный штраф. Если он открыт, но не пойман, то высылаются в дальние губернии его семья и родичи. Начальство ставит постой во все аулы, "заподозренные в намерении уклоняться от исполнения его требований». Население крайне раздразнено этими мерами.
Но особенно велико число аграрных волнений.
В Воронежской губернии у. богатого землевладельца, бывшего предводителя дворянства, произведен поджог, счетом тридцать пятый. В Чигирине, Киевской губернии, военный суд рассматривал дело о составлении преступного общества с целью производства потрав на помещичьих землях, при чем обвинялось 14 человек. Они в течение долгого времени вытравляли и разоряли землю арендатора Гагарина и нагнали такого страху на полицию и сторожей, что у Гальперина за один месяц переменилось двадцать сторожей. Равным образом мстили они тем, кто доносил на них. Однако, когда один сторож попросил их дать ему возможность заработать жалование на подати, они прекратили свои действия на один месяц. Являлись к ним в село мировой посредник, исправник и становой пристав и просили все общество прекратить нападения, но тайные потравщики ночью произвели еще большее опустошение, чем прежде. Наконец, под Ильин день произошло столкновение между потравщиками и об'ездом, и один из сторожей был убит. Несмотря на отсутствие прямых улик, суд приговорил к каторге (от 2 до 12 лет) девятерых, в том числе троих несовершеннолетних. Аграрные столкновения проходят в Черниговской и Полтавской губерниях. В Попелюхах, Подольской губернии, крестьяне при выходе на выкуп, получили от помещика «данную» на право выпаса в лему, которую потом помещику удалось припрятать, так что мужики постепенно забыли о ней. Теперь, узнав об ее существовании, они затеяли процесс, а между тем самовольно захватили выпас. Явились власти, но были прогнаны; еще более печальную «судьбу» имел судебный пристав, которому помяли бока. Тогда было прислано войско и поставлено в селе на постой. 34 человека арестовано; процесс проигран крестьянами. В Коротояке, Воронежской губернии, предано суду 325 крестьян за самовольное разрытие плотины на мельнице Быкова. В течение 40 лет крестьяне бесплодоно подавали на него жалобы о затоплении их лугов. Выйдя из терпения, они порешили на сходе разрыть плотину. полагая, что «миру ничего не будет, что мир не променяют на одного человека». Шесть человек не были на сходе по причине отсутствия. Вернувшись домой, они благодарили сход за его подвиг и на суде настаивали на своем нравственном соучастии. Суд приговорил 292 человека к аресту на один месяц. В Киевской губернии 7 человек мещан захватили на помещичьей земле 5 саженей дров. Приехавшая полиция вступила с ними в побоище, но толпа зрителей помогла им в решительную минуту, и полиция обращена была в бегство градом каменьев. Военный суд приговорил трех мужчин к каторге, трех женщин к тюремному заключению. В Могилевской губернии аграрные волнения значительных размеров приняли хронический характер. Циркулируют слухи о переселениях в мифические страны и о даровых наделах, так что многие села посылали ходоков к Гурке для «записывания». Являются самозванные землемеры, вооруженные астролябией из лучинок, производится нарезка якобы от имени правительства. Было несколько случаев самовольного захвата земли, окончившихся военными экзекуциями, очень тяжкими. Впрочем, коронационная речь сельским старшинам сильно расхолодила мужицкие надежды. Однако волнения продолжаются. Крестьяне села Кузнецовки, Миусского округа, Донской области, снимали долгое время покосы у помещика, но в 1883 году купец Титов перебил у них землю. Началась вражда. Крестьяне, не довольствуясь хроническими потравами, периодически являлись на луг и увозили сено (такие кражи, производятся преимущественно зимой; это до того обыденно и повсеместно, что для них выработался особый термин «зимняя косовица»). Наконец, об'ездчики Титова застали похитителей на месте преступления и захватили четырех человек. Управляющий Титова, затрудняясь, что делать с ними, кончил тем, что избавил себя от труда представлять их начальству, а ограничился взятием них следующей расписки: «Мы, нижеподписавшиеся, такие- то, даем сию расписку г-ну Титову в том, что пойманы им на воровстве собственно ему принадлежащего сена, в чем и подписуемся». Двое грамотных подписались, остальные поставили кресты. Подписку эту Титов представил мировому судье. Хотя, казалось бы, допрос, снятый самозванным следователем (очевидно, предвосхитившим новейшие правительственные идеи о преобладании помещиков в сельском суде и управлении), не мог иметь никакого юридического значения, тем не менее судья на основании той расписки приговорил мужиков к тюремному заключению. День возвращения из суда ознаменовался пожаром. У Титова сгорели две скирды сена, зажженные одновременно с двух противоположных концов. Мужики подали апелляционную жалобу в мировой с'езд, уверяя, что подписка была вынуждена у них угрозами, и что они были остановлены в то время, когда везли через землю Титова свое собственное сено, в подтверждение чего выставили целую кучу свидетелей. Эти свидетели очень согласно показывали несуществующие факты. Один видел, как мужики вывезли сено со своих дворов, другой видел, как они повезли его по направлению к лугу Титова и т. д. Дело было ведено так гладко, что с'езд был вынужден оправдать мужиков.
В Старорусском уезде почетный мировой судья и брат его, богатые землевладельцы, донимали мужиков штрафами за потравы от лошади до утки. Мужики решили не пускать помещиков пользоваться дорогой, лежащей на мужицкой земле и перегороженной забором с воротами. Однажды пастух, решившись "постоять за мир№, как он говорил перед смертью, припер, ворота у братьев под носом. Произошла ссора. Мировой судья ударил пастуха, тот ответил тем же, и свалка кончилась тем, что несчастный пастух был застрелен из револьвера. В местечке Городище, Киевской губернии, и в местечке Гоголевке, Черниговской губернии, произведен самовольный захват пастбища и леса и вооруженное сопротивление властям, имевшее финалом военный суд и каторгу для виновных. В Ирбитском уезде башкиры, у которых по приговору суда должна была отойти земля в пользу соседних железных заводов, оказали сопротивление властям и поколотили пристава. Виновные приговорены к арестантским ротам. В колонии Нейкирх, Бердянского уезда, малоземельные колонисты сделали потраву у многоземельных и были приговорены судом к уплате вознаграждения. Платить они отказались и условились не допустить описи своего имущества. Перед днем, назначенным для описи, они об'езжали соседние колонии и уговаривали малоземельных колонистов стоять с ними за одно. На словах очень многие согласились, но участвовать в сопротивлении властям явилось только несколько человек. Остальные должны были явиться на место действия только тогда, когда один из участвовавших в сопротивлении выскочит на улицу с заранее приготовленным знаменем. Однако сопротивление при описи не имело больших размеров. На знак., поданный знаменем, сбежалась, правда, толпа, но не приняла никакого участия в деле.
Тем не менее 15 человек предано суду. В Херсонской губернии масса поджогов и аграрных преступлений. Новые аграрные волнения в Киевской губернии. В Краснослободском уезде, Пензенской губернии, крестьяне убили подрядчика Каверина. Ссора тянулась уже давно из-за спорного участка земли и мельницы, побывала не раз и в суде. Он донимал их штрафами; они мстили потравами в арендованном им лесу. 15 человек арестовано, В селе Червечах, Подольской губернии., возник между помещиком я крестьянами спор относительно размежевания луга. Крестьяне постановили согнать помещика прочь, а на явившегося исправника кричали: «Що его слухать! Bin узяв у пана хабар. Це наша земля, а не панова». Уже прибыли две роты солдат, однако дело на этот раз окончилось мирно. Крестьяне уступили без экзекуции. В Кролевецком уезде крестьяне стали травить помещичьи выгоны. Помещик сделал об'езд с работникам и застал на своем выгоне целый табун мужицких лошадей. Произошла ссора и свалка. Крестьяне пустили в ход колья, а помещик револьвер. 1 убит, 2 ранено. В селе Карабиновке Новомосковского уезда крестьяне, выведенные из терпения притеснениями помещика, генерала Миско, собрались на сход и порешили занять насильно его землю, сколько кому понадобится, что и привели в исполнение, доведя об этом предварительно до сведения Новомосковского крестьянского присутствия. На место происшествия немедленно явился вице-губернатор с казаками и солдатами, согнал мужиков и потребовал выдачи «зачинщиков». На ответ, мужиков, что у них зачинщиков нет, он разразился неистовыми криками и велел казакам бить нагайками толпу. По его же приказаниям казаки били нагайками и топтали лошадьми кучку мужицких ребятишек и разграбили крестьянский скарб. («Режьте и берите все от гуски до коровы», приказывал вице-губернатор г. Рокосовский.) После этого было отделено девять «зачинщиков» и преданы суду, который и приговорил их к тюремному заключению, несмотря на то, что показаниями свидетелей, даже низших чинов полиции, были вполне выяснены невиновность мужиков в сопротивлении властям и варварские поступки властей. В Гайсинском уезде, в селе Дьяковцах, крестьяне владели полосой земли, которую помещичий управляющий, по каким-то старым планам, признал господской и потребовал обратно. Они, однако, не дали ее, опираясь по совету священника на давность владения. Управляющий не пал духом, и священник слетел с места, а в село явился- землемер для нового размежевания. Крестьяне не допустили этого и отправили в Петербург ходоков Кожухара и других, которые там были арестованы и отправлены домой по этапу. Между тел крестьяне, совершенно уверенные в своем торжестве, собрались в корчме и толковали о ходоках; вдруг смотрят, мимо ведут под конвоем Кожухара. Кожухар обратился к ним с следующими словами: «Вы тут пьянствуете, а мы за вас страдаем. За вас нас, как злодеев, водят по тюрьмам...». Взволнованная толпа напала на конвой, освободила ходоков и между прочим избила до полусмерти ненавистного урядника. Явились исправник и становой пристав и арестовали несколько человек, но крестьяне разбушевались еще больше и заставили начальство выдержать, осаду в доме священника. Наконец, явились солдаты и разогнали толпу, при чем было арестовано до 35 человек, Еще более крупные волнения были в Ромках-Лесковых. В селе Андрушках, Киевской губернии, ребятишки погнали скот на толоку, а оттуда на водопой (крестьянская толока граничит о помещичьей, а водопой находится посредине). Так как отношений между помещиком (владельцем большого сахарного завода) и крестьянами очень обострились, то из завода было выслано 24 всадника с нагайками на рекогносцировку. Те застали скот на водопое у самой межи и крича, что он, наверное, уже побывал на господской земле, стали отнимать его у ребятишек, при чем многих изуродовали нагайками. Разумеется, ребятишки обратились в бегство, оставляя скот в руках храбрецов. Но на обратном пути их настигли мужики ж после долгой битвы отбили большую часть своего скота. На станции Лозовой, офицер Батюшков, сын екатеринославского губернатора, богатый землевладелец, находясь на охоте, увидел на своей земле мужика, пасшего лошадей. Произошла ссора: офицер ударил мужика и получил такой же ответ. Драка окончилась тем, что офицер подстрелил мужика дробью и добил прикладом. Отец его споил деревню и то угрозами, то подкупом принудил ее лжесвидетельствовать в пользу сына, так что тот вышел сух из воды. В Курском уезде посланы два батальона для усмирения аграрных волнений села Черницына, В Самарском уезде крупный землевладелец Бедряга донимал мужиков штрафами за потравы. Они терпели четыре года и наконец подожгли его хлеб. Убыток простирался до 40.000 руб. Несмотря на строгое расследование, виновные не найдены. В селе Нещерове Киевского уезда 30 крестьян загнали 70 штук скота в лес помещика Гудима-Левковича; лесная стража задержала было окот, но мужики кинулись на нее с криком: «Бийте их, та волiв не отдавайте. Громада—великий чоловiк!», обратили ее в бегство и снова загнали скот на помещичий выгон. Явился становой пристав, началось следствие, но испуганная экономия поспешила войти в соглашение с крестьянами. В селе Ольшанке того же уезда, на земле Григоровского сахарного завода, сторожа задержали 32 штуки крестьянского скота. На другой день двое мужиков встретили сторожа и жестоко его избили. Вскоре собралась толпа со старостой во главе, расшибла сарай и угнала свой скот. Через несколько дней мужики со старостой же во главе погнали скот на помещичий выгон снова. Сторож (другой) хотел помешать этому, но был обращен в бегство, пойман, избит и высечен.—«Ащо больно? »—«Больно».—«Оттак же и громадi больно, що ты не пускаешь скот пасты». Началось следствие, но экономия вошла в соглашение с крестьянами. В Ахтырском уезде произошло столкновение между крестьянами села Клементьевского и Свято-Троицким монастырем, окончившееся убийством арендатора. В Андрушевской волости, Киевской губ., возникло столкновение между прихожанами и попом из-за участка земли. Пап вел с ними об этом участке тяжбу и брал несколько раз на расходы по ней несколько сот рублей из церковной кассы. Тогда они выбрали такого церковного старосту, что не давал попу денег, но поп, при содействии консистории, мошеннически выдвинул на его место церковного старосту, родом из другой деревни. Мужики отняли силою ключи от нового старосты, и возникло дело о сопротивлении властям. В Славяносербском уезде крестьяне при выходе на волю получили от помещика Четчика по десятине на душу, но из всей земли только 12 дес. годны к обработке, остальные 62 дес. состоят из песчаных бугров и служат плохим выгоном. Выведенные из терпения его притеснениями, они уже несколько раз дочиста сжигали его скирды. Крестьяне деревни Нижнепаровой, Курской губ., имели землю, которую помещик отнял у них; начался суд, решивший дело в, пользу крестьян, и они поэтому завладели спорным участком. Но Сенат перерешил дело в пользу помещика. Мужики не уступили и прогнали землемера, приехавшего для размежевания. Он явился вторично с становым приставом, но бабы грозно расположились на меже и заставили начальство уехать обратно ни с чем. Плодом всего этого была военная экзекуция. В Уржуме, Вятск губернии, произошла из-за луга битва между крестьян: двух волостей. Много жертв. Такая же самая битва из-за поземельного спора произошла в Кишиневском уезде между крестьянами деревень Новач и Петичаны. В селе Георгиевском, Калужской губ., между крестьянами, и арендаторами помещ. Голохвастовой произошло столкновение. Крестьяне вдруг заявили притязание на луг и силой отняли сено, скошенное рабочими арендатора. Виновные привлечены к суду. В заключение приведем еще следующие цифры из официального отчета. В нынешнем году возникло 192.000 дел о лесоповреждениях, что, вместе с оставшимися еще без решения от прошлого года, составляет 423.000. Этот итог превосходит итог прошлого года на 45.000.
------------------------------------------------
КОРРЕСПОНДЕНЦИИ.
Киев. Конец 83 и начало 84 г. ознаменовались для киевской революционной организации страшными разгромами. Аресты начались во второй половине декабря 83 с того, что был взят на улице со шрифтом студент Е. И. Дорожинский, затем живший в одной, квартире с ним студ. В. С. Семяновский и курсистка М. П. Репикова, которую застали там пришедшие на обыск жандармы. В связи с ними были арестованы: сын купца Фатеев, М. А, Корниенко, студ. Сидоренко, Протодьяконов, Климовский, Скворцов, курс. высш. мед. курсов Троицкая (ар. в Петербурге и привезена в Киев), ст. мед. Ортынский, студ. юр. Эйбер, И. В. Врочинский, Конашевич (нелег. Петров), ст. Круглов, Д. Е. Лаппо, И. И. Коновальчик, Козловский, Игнатович (женщина), Олицкий, Вояковский, Врублевская, Лавровская-Афанасьева, действ. студ. Петерб. унив. Ф. Ю. Pexневский, в Боярке на пути в Варшаву—Кладкевич по поводу прокламации гимназистов. 3—4 марта ар. 10 человек. Началось дело в 10 час. вечера 3 марта, когда был взят на улице рабочий нелегальный Борисович (настоящая фамилия его осталась неизвестной даже после осуждения), оказавший при задержании вооруженное сопротивление. В ночь с 3 на 4 марта взяты действ. ст. Петерб. ун. М. П. Шебалин с женой, ст. Киев. ун. М. Н. Васильев, Н. Н. Завадовский и Е. Д. Степанов, ст. дух. ак. П. Г. Дашкевич, В. В. Шулепникова (нелег. Кочетова) дома; на улице—В. А. Караулов (нелег. Тейш), приехавший две недели до того из-за границы, и рабочий П. Панкратов (нелег. Черновский). Во время вооруженного сопротивления последнего удалось скрыться женщине (нелег. Белевцева), которая была вместе с ним преследуема переодетыми жандармами. В конце марта арестован Данилевский, Билевич, два брата Гуковичи, И. П. Дирдовский. В мае к курсистки высш. курс. Левина и Левенталь, ст. Мицкевич (вып.), бр. Андриановы и Л. М. Затворницкий. Все эти лица вошли в состав одного дела, которое жандармы назвали «делом о тайной типографии и вооруженных coпротивлениях». Из них: Борисович, Панкратов, Шебалин с женой, Караулов, Васильев, Дашкевич, Шулепникова, Степанов, Завадовский, Затворницкий и Дирдовский—преданы военно-окружному суду, дело остальных решалось в административном порядке. Процесс (1—9 ноября) по содержанию обвинений не представлял особенного интереса: в этом отношении дело доходило до курьеза. Надо знать, в самом начале жандармы, производившие следствие, рассчитывали на массу открытий. В конце же концов, протянувши дознание на полгода, они создали только дело "тайной типографии и вооруженных сопротивлениях». В виду этого для придания делу большей важности прибавлено было обвинение в том, что будто бы в Киеве имелся в виду с'езд членов партии «Н. В.» для установления плана будущих действий партии; с'езд, в котором должны были принять участие видные представители партии "Н. В.", как находящиеся в России, так и прибывшие из-за границы; что на сходке революционеров в Париже, : с от'ездом оттуда Караулова, были разговоры по этому делу, и предложено было одним из решений с'езда постановить—совершение в непродолжительном будущем пяти или шести политических убийств, начиная с министра внутренних дел. В данном случае важно не то, соответствовало ли это обвинение действительности или нет, а то, что сами жандармы говорили, что сведения о с'езде доставлены агентурным путем. Никаких ни документальных, ни личных свидетельств по этому делу не было. А между обвинение занесено в обвинительный акт, да не в общем только виде, но даже с обозначением тех из подсудимых, которые должны были принять участие в с'езде. Конечно, ни со стороны обвинения, ни со стороны защиты вопрос о с'езде вовсе и не ставился. Раз только, во время обвинительной речи, прокурор, при оценке роли Борисовича и Панкратова в деятельности партии, заявил: «Они (Борисович и Панкратов) представители физической силы партии, члены боевой дружины. Их исключительная задача— исполнять «приговоры с'ездов». Один из защитников даже сыронизировал на счет этого с'езда. Дело в том, что в обвинительном акте рассказывалось про нескольких лиц, которые временно появлялись в Киеве, а затем исчезали (Стародворский, Якубович, Белевцева, какой-то «блондин»)."Каким образом,—сказал защитник,—разбирая эти обстоятельства дела, можно в данном случае говорить о с'езде? Мне кажется, мы имеем дело скорее с раз'ездом".
Но если, как уже сказано, процесс этот не представляет особенного интереса по содержанию обвинения, тем не менее он заслуживает внимания в двух отношениях: с одной стороны, читались и толковались различные документы партии (программа Исп. Комитета, программа раб. членов партии «Н. В.», выдержки одного из старых №№ "Н В.", об'явление об издании В. Н. В., об'явление об издании проектированной в Киеве газеты Юго-Западной группы партии Н. В., "Социалист", две рукописные статьи из вошедших в состав 10 № Н. В.), прочтена даже была литографированная брошюра Степняка «Подпольная Россия». Последнее произошло в виду того, что прокурору непременно хотелось, чтобы был прочитан оттуда отдел о терроре, подсудимые же поставили альтернативу читать все или ничего. Прокурор, вероятно, так много рассчитывал на впечатление, какое должно будет произвести это чтение на судей и публику (жандармы, несколько генералов и офицеров, члены судебного ведомства и родные некоторых подсудимых), что решил читать всю брошюру, которая представляет изложение, с чисто суб'ективной, впрочем, точки зрения автора, исторического развития русской общественной мысли, начиная чуть ли не с 50 годов, и охватывает эпохи реализма или нигилизма, народничества и народовольчества (террор), так что и женский и религиозный вопросы были затронуты на этом политическом процессе. Все это дало возможность защите коснуться программы партии Н. В. и вообще принципов русских революционных фракций последнего времени с точки зрения их генезиса, чем и воспользовался присяжный поверенный Куперник, противопоставляя прокурорской характеристике партии Н. В. и ее задач свою собственную. С другой стороны, представляет интерес то обстоятельство, что большая часть судебного следствия была заполнена показаниями жандармских унтер-офицеров, которые зарекомендовали себя на этот раз самым скандальным образом, несмотря на то, что у них было достаточно времени прорепетировать свои роли, что во время самого суда у них постоянно происходили репетиции с жандармскими офицерами и прокурорами и что самый допрос свидетелей-жандармов во время судебного следствия (производился, как говорят, по-домашнему. До крайнего неприличия в этом отношении дело дошло с Хмарой. Этот «Хмара» путался и врал безбожно. Не говоря уже о противоречиях его показаний на суде с тем, как они были занесены в обвинительный акт, положительно невозможно было дать отчет в том, что он хочет сказать. Прокурор об'яснил судьям это тем, что у Хмары голова разболелась от перекрестного допроса. Когда дело дошло до передопроса некоторых свидетелей, по требованию как защиты, так и обвинения, прокурор настаивал на передопросе Хмары. «Вот видишь ли,—обратился он к вошедшему "свидетелю",—вчера твои показания были не совсем понятны. Ты прослушай меня, я передам их смысл, и, если я ошибусь, поправь меня». Затем следует будто бы резюме вчерашних показаний свидетеля. «Верно ли я тебя понял?» спрашивает прокурор. «Точно так, ваше высокоблагородие!» отвечает жандармский унтер-офицер. И такой прием употреблялся прокурором не раз в продолжение судебного следствия. Вообще показания свидетелей-жандармов произвели, повидимому, па всех самое отвратительное впечатление, чем жандармское начальство осталось в высшей степени недовольно.
Речи прокурора, защитника и подсудимых не представляли собой чего-нибудь важного, чтобы нужно было давать о них более или менее подробный отчет. Обвинительная речь, построенная совершенно по плану обвинительного акта, являлась лишь сокращением последнего, не без некоторых, впрочем, претензий на риторические украшения и эффекты. Тут было и определение задач партии: «политическое упразднение государства, экономическое водворение коммунизма», и философствование на тему о том, что «партия не имела, не имеет и не будет иметь почвы в русском народе», и что название «Народная Воля» — ирония; и негодующий вопль патриота: «у нас, к несчастию, публика не достигла еще такого развития; чтобы оказывать содействие полиции при задержании государствеиных преступников!» (по поводу того, что, при задержании Панкратова, не приняли участия прохожие, которых набралось не мало); и защита чести мундира: «в Киеве нет таких военных, которые дали бы хоть копейку на это дело!» (по поводу одной из рубрик отчета, где значилось: «от киевского военного кружка — столько-то»); и старый прием поставлять виновность того или другого лица, при отсутствии прямых улик, в зависимости от знакомства с другими лицами: «всякий, кто был знаком с Шебалиным, — погибший человек» (относилось к тем, про кого больше сказать было нечего). В данном случай особенным пугалом служил Стародворский, который, хотя был арестован в Петербурге, был требуем в качестве обвиняемого в Киев для привлечения к этому делу, на что Петерб. жандарм. управл. ответило, что Стародворский обвиняется по ст. 249 и 1453, что он находится в отдельном (помещении и что перемены в его участи не предвидится. В виду его, отсутствия на скамье подсудимых, прокурор прочитал отношение Пет. жандар.упр. о Стародворском, где говорилось, что Стародворский обвиняется в организации Подольской боевой дружины, в освобождении Полянского, препровождавшегося под -стражей из Бара, и обезоружении сопровождавших последнего конвойных, далее— в отнятии у кучера гр. Шембена экипажа и лошадей, на которых он и увез Волянского; в проживательстве по подложным документам в разных местах, между прочим, в Киеве, наконец — в участии в убийстве Судейкина. Все это было сделано для того, чтобы тем с большим весом указывать на знакомство со Стародворским относительно тех лиц, ж которым прямо невозможно было пред'являть писанных обвинений.
В заключение, упомянувши о том, что особенного вреда партия Н. В. такому сильному своей внутренней организацией государству, какова Российская Империя, не принесет, прокурор всех подсудимых подводил под 249 ст., признавая по существу дела смягчающие обстоятельства только по отношению к Дирдовскому, как «вновь присоединенному члену партии». «Быть может, гг. судьи, у вас возможен вопрос, почему я подвожу настоящее дело под 249, а не под 250 ст., так как в данном случае не было еще никаких насильственных действий, клонящихся в ниспровержению верховной власти. Но ведь эта группа подсудимых принадлежит к партии Нар. Воли, партии,, которая заявила уже себя целым рядом гнусных покушений на убийства я убийствами высокопоставленных лиц, наконец, злодейским убийством государя, а потому всякий, принадлежащий к ней, ответственен за ее действия, хотя бы сам и не принимал в них физического участия. Вот почему я думаю, что все подсудимые должны быть подведены под 249 статью».
Защиту всего дела с принципиальной стороны взял на себя присяжный поверенный Куперник. С этой точки зрения его возражения на речь прокурора касались главным образом двух пунктов: вопроса о политических и экономических задачах партии Н. В. и подведения всего дела под 249 статью.
.Принимая в соображение принципы партии Н. В., как они изложены в документах, читанных на суде, он не может согласиться с мнением прокурора по этому поводу. Ни о разрушении государственного строя вообще, ни о коммунизме в программе партии нет речи! Политические задачи партии сводятся не к абсолютному упразднению государства, как полагает прокурор, а только к разрушению той формы государственного строя, которая существует в России, и замене ее другою, признаваемою, с точки зрения партии, более соответствующей требованиям эпохи. Ничего химерического, недостижимого в этом нет. Ведь существуют же в Западной Европе государства с иными политическими учреждениями, чем у нас. Что касается экономических задач партии Народной Воли, то опять-таки прокурор не прав, смотря на них, как на стремление к достижению переустройства общества на коммунистических началах. В программе партии в высшей степени ясно определены эти задачи: она имеет в виду постепенное введение начал коллективизма в земледельческую и промышленную жизнь русского народа. В Западной Европе эти задачи осуществляются на совершенно легальной почве, и если тая они не утопия, то почему смотреть на них как на утопию в России?
По вопросу о подведения дела под 249 статью Куперник высказался в том смысле, что существование исторической преемственности между данной группой подсудимых и партией Народной Воли вовсе не обусловливает по духу русских законов связи в смысле уголовной ответственности. Проанализировав с догматической стороны как ст. 249, так и другие статьи Уложения о наказании, трактующие о принадлежности к сообществам, имеющие целью ниспровержение существующего строя, очертив историю появления этих статей в русском уголовном кодексе, указав, что статья 249 непосредственно была вызвана заговором декабристов и что под действие ее могут подходить только дела, аналогичные с делом декабристов, Куперник находил возможным подвести настоящее дело только под 250 статью. Того отдела речи Куперника, который касался в частности защиты Шебалиных, точно также, как речей прочих защитников, мы здесь касаться не будем.
Не лишнее будет сказать несколько слов об отношении судей к тому, что происходило на суде. Что касается председателя, генерал-лейтенанта Кузьмина, то разве только его прошлым (он сидел, как говорят, в Петропавловской крепости по Петрашевскому делу) можно об'яснить ту чрезвычайную порядочность, которую он проявил в роли председателя военно-окружного суда. Все заявления подсудимых, все речи защитников и последние слова подсудимых выслушивались им с замечательным вниманием. В течение 9-ти дней только лишь два раза он прервал подсудимых. Панкратов, в своем последнем слове, дал краткую характеристику своей жизни и тех причин, которые заставили его примкнуть к партии Н. В., и, называя вещи их собственными именами, в резких для военного судьи выражениях развил мысль о том, что правительство своими действиями в случаях столкновения с ним вынуждало его избрать тот исход, который избрал он. «Всякая легальная честная работа на пользу общества или отдельных классов его подавляется правительством. По этому пункту председатель возражал. Караулову не было дозволено сделать характеристику реформ прошлого царствования. Васильеву председатель посулил отнять у него право слова за то, что он назвал шаржем некоторые места обвинительного акта. Помимо же этого никаких столкновений подсудимых с председателем не было, чему, между прочим, причиной было и то, что все их речи отличались сдержанностью, насколько это позволяло их собственное достоинство, как людей и как членов партии. Так, Шебалин не встретил возражений, когда в своем последнем слове коснулся вопроса о том, что у прокурора не было никаких разумных оснований характеризовать террористов только как «героев кинжала, динамита и револьвера». Какое бы тяжелое в уголовном смысле преступление ни совершил террорист, так на него смотреть нельзя. Нельзя думать, во-первых, что для него вопрос о совершении преступления не представляет никаких колебаний, что он совершает преступление без насилия над человеческими сторонами своей природы. Далее, нужно взять во внимание, что совершение преступления вызывается глубоким убеждением в его необходимости, что террорист таким образом является человеком идеи, действует во имя идеи, которой он приносит в жертву все, чем может жертвовать человек, — свою судьбу и даже жизнь. Затем он коснулся еще одного вопроса, вопроса о том насколько рационально всякого человека, прикосновенного к деятельности партии только лишь косвенным путем, считать членом партии, как это установлено практикой военно-окружных судов. Он указывал на то, между первым и вторым большая разница, которую необходимо принимать во внимание.
Совершенно иное нужно сказать о военном судье, генерал-майоре Кониском. Этот человек с глуповато-животной наружностью вел себя до неприличия нахально. Он, понятно, все время не проронил ни одного слова, но зато же как будто хотел показать воочию, что он плевать хочет на всех и вся: в то время, когда говорили подсудимые или защитники, он углублялся в чтение газет и только при особенно энергических выражениях обвинительной речи физиономия его осклаблялась в улыбку какого-то зверского наслаждения.
Совещание судей продолжалось 7 часов, и 9 ноября в часов вечера
был вынесен приговор: Панкратов на 20 лет каторжных работ, Борисович —
12 лет кат. работ, Шебалин—12 лет кат. работ, Караулов—4 года кат.
раб., Васильев — ссылка на поселение в отдаленные места Сибири,
Дашкевич — не столь отдаленные, Шулепникова— не столь отдаленные, Шебалина — в Тобольскую губернию, Дирдовский— в Олонецкую губ.,
Степанов, Завадовскийи Затворницкий оправданы.
В заключение считаем
уместным .привести некоторые обстоятельства, при которых произошла
отправка осужденных из Киева в Москву, заимствуя сведения из письма
одного
из них. «Кажется, еще при вас был поднят вопрос о протесте против бритья.
Ко дню отправки вся тюрьма решила протестовать. Смотритель два раза ездил
к губернатору узнать, не решится ли он отправить каторжан небритыми. Отказ.
Наши не согласились итти в контору для операции; солдаты уносили их на
руках. Чтобы помешать сильному движению головы и избежать глубоких
порезов, солдаты крепко держали бреемого. Солдатские ладони буквально
сплошь покрывали всю голову: поднимается одна ладонь — бреется часть
головы, эта часть закрывается, открывается и бреется следующая часть и
так до конца, подбородок и шею со всех сторон давили кулаками, чтобы
сделать
голову неподвижною. Понятно, что такое бритье— пытка. Шебалин после
бритья упал на пол и несколько минут пролежал в бессознательном
состоянии. При таком насилии и без всякого приготовления был бы бунт.
Во всеx камерах поднялся страшный шум: били стекла, посуду, у кого была,
выбивали
форточки в дверях. Панкратов при своей силе совершенно погнул железный
стол и стул, вынул несколько кирпичей около последнего и в заключение
вырвал верхнюю железную оконную раму. Через несколько времени в коридор
явилась рота солдат, офицер и смотритель, — начался осмотр погрома. У
кого была выбита форточка, того оставляли в покое, у кого стекла —
вязали. С Калиниченком сделался нервный припадок. Лежа он заявил, что только
припадок мешает ему выбить стекла и форточку, и сказал солдатам:
«Вяжите!». Его не тронули. Связали таким образом не всех, связанные же
скоро ухитрились развязать себя. В полночь приехал полицеймейстер и грозил
принять строгие меры, если не успокоимся. Вязать вновь не решились, а так
как бить больше было нечего, то, понятно, мы успокоились. Все это
накануне от'езда. При выходе нашем из конторы, "юбиляры" (студенты,
арестованные по поводу беспорядков) стали бить стекла в своих камерах и.
провожали нас криками: «Прощайте, прощайте, мы не забудем
вчерашнего поругания над вами!». На вокзал мы шли под усиленным конвоем. С
этапа на этап до Бутырской тюрьмы нас передавали с рекомендацией
«бунтарей». Везли нас как будто секретно, в Москве нас почему-то не ждали.
Из Киева сообщили, что приедут только Левентать и Козловский (народный
учитель). Для нас не оказалось места; первый день сидели в конторе, а
потом перешли в камеру для. уголовных. Приставили специальных часовых; сначала
не пускали даже в коридор. Впрочем, в одной камере мы пробыли только
два дня. В пятницу, перед самым обедом, взяли Дирдовского, которого предварили накануне, а
каторжан повезли совершенно неожиданно по телеграмме из Питера. Все
сделалось так быстро, что Шебалин не успел даже попрощаться с женой.
Прощание было тоже тягостное: мы догадывались, куда везут каторжан. В
январе получил письмо от Дирдовского, пишет, что товарищей увезли
сначала в Петропавловку, а оттуда в Шлиссельбург. Питерские жандармы
обращались грубо — на «ты». Дирдовский сначала сидел в пересыльной
тюрьме. Обстановка скверная: ни стола, ни стула, ни постели; читать
книг — нельзя, курить нельзя, петь не дозволяется, предупреждали даже
не свистать. Дирдовский заболел—тогда его перевели в Дом
Предварительного Заключения».
К и е в. 30 а в г у с т а, Всем известно, что из Кремзира в Гатчину нельзя перенестись в одно мгновение. Приходится, к сожалению, ехать по этим ужасным железным дорогам, останавливаться в разных городах и выслушивать восторги верноподданного населения, а при всем э^ом могут, пожалуй, произойти очень неприятные и опасные происшествия, касающиеся высокопоставленных особ. Во избежание этих грустных случайностей, во всех городах, лежащих на пути из Кремзира в Гатчину, делались «должные приготовления» для встречи высокого гостя. Мы опишем то, что было сделано для этой цели в нашем богоспасаемом граде.
Еще за две недели до проезда императора начались самые невероятные приготовления для встречи и охраны его. Началось дело с полиции. Штат ее был значительно увеличен. Несколько сот отборных шпионов, прибывших из Петербурга и Москвы, начали свою атаку на обывателей на улицах, в кафе, в трактирах, по базарам и площадям и т. д. Целая масса жандармских полковников и капитанов с командами нижних жандармских чинов .должны были увеличить охранительные силы Новицкого. С окрестных городов было стянуто до 50 тыс. войска, которое было размещено по всем домам города. Вообще проезд особенно дал. себя знать домовладельцам и мирным обывателям. По всем улицам, где предполагался проезд, домовладельцев заставляли производить генеральный ремонт своих домов, и не раз можно было наткнуться на следующего рода сцену:
— Я три недели назад красил забор и теперь не стану опять,—говорит домовладелец.
— Нет, мы вас заставим и теперь выкрасить, — настаивает пристав.
Очень продолжительная перебранка заканчивается тем, что полиция производит ремонт сама, с тем, чтобы потом взыскать расходы с домовладельца. Известно, что с 500 домовладельцев взяли подписку, что они обязываются следить не только в пределах своих домов, но и подслушивать и подсматривать в толпе. 13 августа было вывешено на всех улицах любопытное по своему содержанию об'явление киевского генерал-губернатора. Хотя в начало этого об'явления и высказывались большие надежды на верноподданнические чувства обывателей вообще и Домовладельцев в особенности, тем не менее заканчивалось оно угрозой 500-рублевого штрафа за неисполнение означенных в нем предписаний. Предписания эти вообще гласили о том, что обыватель во время проезда императора должен постараться исчезнуть. Окна домов на улицах, по которым предполагался проезд императора, должны были быть плотно закрыты. На балконах домов имели право находиться только лица, хорошо известные домовладельцам. У ворот каждого дома должен был бессменно стоять дворник и впускать во двор только людей, лично ему известных. Во время катания императора по Днепру и железнодорожный и цепной мосты должны были быть совершенно очищены от обывателя, точно так же, как и все пространство Днепра в районе катания, и т. д. Вообще слежение и давление так отзывалось на спокойствии обывателя, что он начал сомневаться в том, что он существует, по остроумному выражению киевлян. Чем же оправдывала полиция «вой поход против мирных жителей? Все, конечно, сваливалось на крамолу, и вот для того, чтобы существование крамолы сделать более явственным для публики, устраивается на Печерске давление на улице фиктивного нелегального. Целая куча переодетых жандармов и городовых окружают какого-то разодетого жулика с криками: «А, попался, голубчик!». Жулик, актерски жестикулируя, выкрикивает: «Не думайте, что это вам так сойдет, за меня отомстят мои товарищи!». У всех при этом были очень умильные физиономии, и вообще все проделано было необыкновенно театрально. На Бибиковском бульваре жандармы произвели обыск в лавке стариков Крашенниковых, родных совершенно безобидного студента (живущего притом отдельно от них), арестовали там дряхлую старуху и распустили слух, что нашли у нее переписку, указывающую на существование подкопа около памятника Бибикова.. Слух об этом несуществовавшем подкопе полиция усердно распространяла и раздувала, Несчастную старуху, служившую в данном случае козлом отпущения мероприятий полиции, продержали несколько дней под арестом. 15 августа, накануне проезда, разразился наконец действительный погром, направленный уже не против обывателей. Арестовано было 15 человек, которые сидят и теперь.
Од е.с с а. 5 октября 1885 г. Реакция, разлившаяся грозной лавой по всем благословенным уголкам матушки Руси, свила себе в Одессе прочное гнездо. Она давно уже пустила ''здесь глубокие корни во всех сферах общественной жизни, всюду посеяв ядовитые семена раздора, измены,/-предательства, разврата.—забвения, слотом, самых ;,элементарных требований человеческой природы.
Посмотрите на университет, этот рассадник знаний и истины; посмотрите на этот сонм ученых, призванных сеять среди молодежи «разумное и доброе»; посмотрите на наши средне-образовательные школы и их руководителей; присмотритесь к органам суда и администрации; проберитесь на минуту в закулисные сферы казарменной и офицерской жизни, вы увидите явления, к которым, к несчастию, русский человек начинает привыкать, но которые приводят в негодование всякого, у кого еще осталась искра совести и чести. «Слово и дело», этот исконный, принимавший только разнообразные исторические формы лозунг русского правительства, проникает и проник уже в те сферы, куда, как в святую святых, казалось бы, не смеет проникнуть малейшая тень нечистого и порочного. А между тем, это всеобщее унижение слишком заметно везде, не только у нас, но и по всей России; в картине омута местной жизни, как в капле воды под микроскопом, отражается общая безотрадная картина, страны, преданной не на "кормление"; как это было в доброе старое-время, а прямо на растерзание и изнасилование башгбу-зукам всех ведомств, действующих под эгидой русского самодержавия.
Описывать подробно все мерзости, совершающиеся у нас в административном и учебном ведомствах, я не стану; это значило бы повторить общее описание того, что делается кругом, возле каждого из нас, в самых отдаленных уголках России, — этому не место в корреспонденции; я остановлюсь только на некоторых характерных фактах. Остановлюсь прежде всего на нынешнем сатрапе Новороссийского края, генерале Роопе. Это один из безграмотных, трусливых и холопствующих немцев, которые могли бы смело 50 лет проторчать на должности преподавателя тактики где-нибудь в военно-учебном ведении, или в роли дивизионного командира в провинции, не обратив ничьего благосклонного внимания, если бы русскому правительству не захотелось посадить на одесский престол, вместо неотесанного солдата Гурко, «просвещенного правителя». Смирный профессор тактики, известный послушанием и холопством, оказался наиболее подходящим лицом среди бесцветной клики русских генерал- ад'ютантов. Его тактика в роли сатрапа если не гениальна, то, по крайней мере, проста, Он об'явил, кому о том ведать надлежит, что будет следовать духу и разуму своих предшественников, и в этом направлении он предоставляет своим подчиненным и сотрудникам полный простор и свободу, себе же предоставляет верховный надзор над всем. В результате этого верховного надзора является полнейшая безнаказанность администрации, которая у него под носом совершает чудовищные злоупотребления в то время, как сам его превосходительство охотится за несчастными гимназистами, выходящими после урочного часа подышать морским воздухом, и доставляет их по начальству. Насколько он бдителен к действиям администрации, вы можете видеть из того, что бывший градоначальник Коссаговский систематически вымогал взятки в самой наивозмутительной форме; об этом знали все до последнего городового, а его превосходительство узнал лишь тогда, когда известие об этом было уже получено в Петербурге. Прибавлю, en pendant, что этот самый взяточник Коссаговский, только для соблюдения внешнего приличия во избежание скандала, был удален из Одессы, но получил еще более выгодный пост курского губернатора,. Можно было бы подумать, что Курская губерния представляет чудодейственный очистительный источник для всех прокаженных корыстолюбием и низостью, если бы этот пример бесцеремонного обращения русского правительства с интересами народа был первый и единственный.
Преемник Коссаговского, нынешний градоначальник Зеленый, отличается особыми достоинствами. Этот грубый нахал ругается с обывателями хуже любого извозчика. Очень недавно во время пожара в доме Овчинникова, в присутствии тысячной толпы, он кричал, обращаясь к хозяину загоревшейся квартиры: «Я раскаленной шпагой распорю тебе брюхо, с... с...!», чем вызвал взрыв ропота в оторопевшей публике. Впрочем, достоинства Зеленого давно всем известны, и он имеет основание предполагать, что именно они помогают ему взбираться вверх по лестнице чинов. Будучи в 1883—4 г. градоначальником в Таганроге, он давал обывателям целые баталии, ругаясь самою площадною бранью, и чуть не таскал за бороды местных денежных тузов. Несмотря на многочисленные жалобы претерпевших, он продержался там два года и только потом был переведен в Одессу, где перед ним открылось гораздо более широкое поприще для сквернословия и битв с обывателями.
Но возвратимся опять к Роопу.
Охота за гимназистами, самое любимое дело превратилась у него, можно сказать, в манию. По вечерам он инкогнито обшаривает бульвары и глухие улицы в надежде изловить какого-нибудь запоздавшего ученика. Удачная ловля оканчивается неизменной и короткой расправой — исключением из гимназии с волчьим билетом. В Евпатории с ним произошел такой случай. Находясь проездом в Крыму, он, во время остановки парохода в Евпатории, сошел осматривать город. Представьте себе злобную радость, когда попавшиеся ему навстречу воспитанники прогимназии, не знавшие его в лицо и не знавшие о его прибытии, не удостоили его надлежащим поклоном.
Пылая жаждой мщения, он немедленно известил попечителя о таком попрании правил, следствием чего было увольнение инспектора по 3-му пункту. Только хлопоты представителей евпаторийского общества и поездка инспектора вместе с попечителем прогимназии на поклон к Роопу, вызвали отмену этого нелепого распоряжения и спасли участь злосчастного инспектора.
Этот эпизод был бы, конечно, только смешон, если бы не знаменовал собою целую систему развращения молодежи всеми. способами, начиная от правильной организации шпионства среди нее и кончая самой тягостной по форме и тенденции регламентацией образа жизни, занятий, чтения, знакомства и проч. Система развращения учащейся молодежи представляет организованное целое и приводится в исполнение по наперед задуманному плану.
При начальнике каждого учебного заведения с начала настоящего учебного года состоит штат частных шпионов с приличным жалованием, единственная обязанность которых следить за малейшим шагом учеников вне школы. В назначенный час до начала уроков начальники принимают доклады своих соглядатаев, и по малейшему извету оговоренный воспитанник исключается единоличной властью начальника. Шпионские обязанности, помимо того, распределены между членами учительской коллегии, которые обязаны посещать учеников на дому, обыскивать , просматривать их книги и пр. За том Добролюбова или даже Шлоссера и вообще за всякую другую порядочную книгу немедленно исключают из гимназии. И не думайте, что все это на бумаге, нет, это выполняется со всем бессердечием наемных негодяев. Теперь вы уже насчитаете сотню с лишним жертв этой системы.
А университет? Мне горько и стыдно говорить о позоре его внутренней жизни за последние годы, в особенности же за мое недавнее время. С легкой руки Цитовича имя профессорa Новороссийского университета стало синонимом мерзавца и холопа. Оставшиеся еще в этой среде единичные порядочные личности хранят позорное и трусливое молчание, а задает тон ватага торгашей словом науки, имена которых, в роде Ярошенко, Малининых и Лигиных, будут занесены на черную доску изменников делу просвещения в России.
Ни один университет не применил нового устава к старым студентам. Таков смысл высочайшего повеления об этом. Здесь применили его с прибавлением репетиций, шпионством за посещением лекций и т. п. Инспекция обращается со студентами не лучше, чем жандармы с публикой. Все прежние обычаи и порядки отменены: даже пособия в виде марок на даровые обеды сочтены за заигрывание со студентами и зловредное потворство, даже медикаменты выдаются только безусловно благонамеренным. В чем-либо провинившиеся студенты лишаются права давать уроки, получать субсидии, хотя бы из городских и частно-благотворительных сумм, проходящих через руки инспекции, несмотря на то, что даже министерские циркуляры этого не предусматривают. По этому поводу представнтели города грозили лишить университет субсидии, если он но перестанет делить бедных студентов на ягнят и козлищ.
В прошлом году были исключены судом правления 7 человек за то, что двое из них оскорбили фаворита ректора, студента Петрковца, а остальные пять присутствовали при этом. Мало того, двое из участников этой истории, а именно братья Гольдштерн, по настоянию ректора, были высланы за границу как иностранные подданные.
Так борются с общественным развитием органы народного просвещения. Можно себе представить, какова деятельность непосредственных органов сыска и доноса — полиции и жандармерии! Сотни обысков и арестов, томление неповинных людей но месяцам и годам в одиночном заключении — вот любимое развлечение хранителей заветного «платка для вытирания слез». Они хватают со всех концов города, направо и налево, десятки и сотни жертв, начиная с четырнадцатилетних мальчиков и кончая седовласыми отцами провинившихся детей, сажают их в тюрьму и потом угрозами стараются вынуждать у них показания. Показывают, например, совсем юной девушке карточку незнакомого ей человека: «Что вы знаете об этом господине?» После отрицательного ответа взбешенный жандарм кричит: «А если так, вон, в тюрьму! Будете сидеть, пока не скажете». Она просидела 6 месяцев и была освобождена с напутствием: «Можете жаловаться на нас министру внутренних дел!» Так обращались жандармы почти со всеми заключенными, которые после 6—7 месяцев тюремного заключения были освобождаемы за отсутствием обвинений. Недавно в камеру 19-летнего юноши явился градоначальник Зеленый и обратился к нему с грозной филиппикой, оканчивавшейся следующими словами: «Если не скажите всего, я предам вас военному суду и вас повесят». Нервный юноша упал в обморок, а градоначальник удалился, сияя от произведенного эффекта.
Что такое одесская политическая тюрьма, может судить только сидевший в ней. Всевозможные- глумления над; личностью, мелочные стеснения, отравляющие положительно каждую минуту жизни, не говоря уже об антигигиенических условиях питания и содержания, выдумываются с единственной целью помучить сидящих. И все это делается неожиданно, вдруг, чтобы сильнее поразить кого следует. В один прекрасный день у заключенных отнимается бумага, потом запрещается чтение книг, свидания и т. д. Чтобы затруднить доступ книг, недавно было сделано распоряжение, чтобы книги доставлялись в тюрьму. только новые и неразрезанные. Неудивительно, поэтому, что из массы заключенных большинство было выпущено с сильно расстроенным здоровьем, а сидящие и теперь еще Мавроган и Барский харкают кровью и страдают сильным психическим расстройством; Левандовский, посаженный в карцер, служивший в то же время и покойницкой, едва не помешался.
Бесцеремонность и жестокость жандармов проявляется не только на заключенных, но и на их 'родственниках и посторонних, так или иначе причастных к ним. При обыске у студента Р. жандарм толкнул хозяйку, недостаточно поспешившую открыть дверь, так сильно, что она упала на пол с разбитой головой, обливаясь кровью. Присутствовавший тут же Катанский, переступая через ее тело, вскричал: «Вставай, матушка, ничего! вишь разнежилась!» Не раз Катанский выгонял с криками, «вон!» матерей и отцов, приходивших к нему с просьбой о свидании; он стращал- их, предрекая виселицу их сыновьям и дочерям. Доходило даже до того, что он, являясь в тюрьму в сопровождении стариков и старух, жаждавших свидания, заставлял их томиться ожиданием, а сам между тем справлял дикие оргии в какой-нибудь пустой камере. «Пива!,..» раздавались его возгласы по коридору тюрьмы. Он в пьяном виде являлся на допросы и разражался потоком брани при малейшем колебании допрашиваемого отвечать на его вопросы. Я мог бы привести еще массу возмутительнейших фактов из деятельности жандармерии, но и этого достаточно.
Даже жандармы, приставленные к политическим заключенным в тюрьме, не могут хладнокровно видеть бесчеловечные притеснения, учиняемые Китайским и К°, и всячески стараются облегчить их участь. Поплатился же бедный жандармский унтер-офицер Егоров лишением всех прав состояния, тремя годами арестантских рот и пятью годами строгого надзора за то только, что из сочувствия к сидящим, без всякой корыстной цели, передавал между ними записки. Этот проступок, как бескорыстный, даже по нашим драконовским военным законам карается легко, в дисциплинарном порядке. По начальству несчастного Егорова захотелось предать его военному суду. И вот жандармский капитан Пацевич заставляет его под угрозой смертной казни дать ложное п о к а з а н и е, что он за д е н ь г и оказывал услуги заключенным. На суде Егоров отрекся от этого показания, как от вынужденного, но судьи, для острастки другим, отправили его в арестантские роты. Защитник, на основании этого эпизода, подавший кассационную жалобу, получил отказ без об'яснения причин, ибо, в самом деле, какие могут существовать причины для вопиющих нарушений основ правосудия, кроме одной — готовности судей изменить своему долгу и присяге по первому мановению руки начальства?
Ближайшим по времени проявлением необузданности наших ищеек оказались многочисленные обыски и аресты в ночь на 14 августа. Что было причиной этой облавы, я не знаю; навряд ли знал это сам Катанский, но факт тот, что в одну ночь было произведено до 350 обысков и до 100 арестов. На другой день большая часть арестованных была выпущена с оговоркой, что за ними имеются какие-то запутанные дела. Но достаточное количество жертв оставлено для наполнения Одесской тюрьмы. Впрочем, вся эта история есть плод деятельности уже не Катанского, а его бывшего приспешника Пацевича.- Катанский от непрерывного пьянства заболел бетой горячкой. и Пацевич теперь управляет веши делами. По своим нравственным качествам он ничем не отличается от своего патрона. Это такой же дикий зверь, только с некоторой примесью ехидства и хитрости.
Харьков. 2 октября. 1 мая в 2 часа дня около Харьковского моста был арестован рабочий Петр Григорьевич Антонов (нелегальный Кирилл), выслеженный шпионами, и вместе с ним студент X. В. И. Алексей Николаевич Макаревский. Они были схвачены целой сворой шпионов, и арест их дослужил исходным пунктом последующего погрома. Полиция, пытаясь открыть квартиру Антонова и, вероятно, зная приблизительно место ее, 2 мая утром на Рубановском переулке отыскала квартиру с двумя жильцами, один из которых не ночевал дома.
Был произведен обыск и арестован бывший студент Спб. университета Саул Абрамович Лисянский (нелегальный Лебединский), живший вместе с Антоновым. .Лисянского застали в постели, но он быстро оделся, вынул из-под подушки револьвер и, пользуясь смятением первых минут обыска, сделал попытку бежать через окно. При этом он убил околоточного надзирателя Фесенко и ранил в руку жандарма, пытавшихся задержать его. Однако, бежать Лисянскому не удалось благодаря подоспевшему садовнику, который и помог задержать его. При обыске была найдена типография с начатым г наборов 4 разрывных снаряда, 5 револьверов, 2 кинжала, 6 масок и другие вещи. Полиция вовсе не ожидала достигнуть таких результатов, и потому на обыске были только 2 околоточных надзирателя и нижние чины. Начались повальные обыски и аресты, самые бессмысленные, как всегда бывает в таких случаях. На каждую квартиру являлась куча жандармов с оружием наготове и прежде всего набрасывалась на хозяина, чтобы лишить его возможности оказать вооруженное сопротивление. До чего нелепы были все эти аресты, видно из того, что через несколько дней все арестованные, кроме Антонова, Лисянского, Макаревского и Корнгольда, были выпущены на свободу.
Переполох полиции, ее до невозможности глупые рассказы обо всем происшедшем произвели большую сенсацию в обществе. Личность Антонова по городским слухах приняла эпические размеры. Рассказывали небывалые вещи о его силе (напр., о том, что он без всякого усилив ломает подковы), говорили, что вооруженное сопротивление было оказано при помощи бомб и т. п.
Так как в распоряжении полиции не нашлось достаточно храброго человека, который бы решился прикоснуться к бомбам, найденным в квартире Лисянского, то, в ожидании прибытия минного инженера, квартиру, держали под сильным конвоем. Рассказывают, что, когда прибывший инженер решительно направился к бомбам и взял одну в руки, присутствовавшая полиция едва не обратилась в бегство, и пристав начал молить инженера: «Если вы не жалеете своей жизни, то пощадите хоть наши».
Почти все газеты в своих описаниях похорон Фесенко нашли, между прочим, в числе венков—венок от гимназии. Какая неприличная ошибка. Венок с надписью «дорогому брату» несла не гимназия, а всего только два гимназиста младших классов, братья Фесенко. Вообще полиция не пожалела венков, чтобы раздуть похоронную процессию.
Лисянский был предан военно-окружному суду, осужден 10 июня на смертную казнь и казнен 20 июня на рассвете во дворе арестантских рот, за оградой которых ~ был похоронен. Мудрое начальство распорядилось во время казни оцепить здание арестантских рот сильным конвоем и не пропускать ни конных, ни пеших. Следствием этого было то, что к моменту казни, о которой до того никто не знал, у арестантских рот образовалась густая толпа, а на крышах соседних домов, несмотря на ранний час, появились зрители.
Так как во многих газетах было помещено известие о какой-то перестрелке над могилой Лисянского, при чем высказывалось предположение, будто бы оно было следствием нападения .революционеров, желавших похитить его труп, то привожу поэтому истинное известие об этом происшествии. Перестрелка действительно имела место. только потому, что харьковский жандармский полковник Цугаловский почему-то распорядился поставить над могилой Лисянского особую стражу, совершенно независимо от тюремного караула. Стража эта, расположившаяся у самой тюремной ограды, пришла в вооруженное столкновение с тюремными часовыми по поводу паролей, и конвойные Цугаловского, выстрелив все свои патроны (поражавшие вместо неприятельской груди угол тюремной стены), обратились в бегство, как и следует таким храбрецам. На другой день, узнав о происшедшем, г. Цугаловский многозначительно произнес: "Я говорил, что нужно было устроить иначе! Следовало закопать Лисянского около ограды, а потом тайно вырыть и следить за этим местом. Социалисты пришли бы за трупом, а мы их и накрыли бы." Вероятно, он теперь уразумел, в чем сущность этой невероятной чепухи.
9 мая Антонова увезли в Петербург, приняв все меры предосторожности. Его заковали в кандалы, посадили в отдельный арестантский вагон и в сопровождении жандармов везли прямым сообщением до самого Петербурга.
Макаревский также был отвезен в июле в Петербург и просидел полтора месяца в Петропавловской крепости. Отсюда после долгих допросов он был отвезен в Харьков, куда прибыл 1 сентября. Его поместили в полицейском участке, и отсюда Макаревскому 3 сентября удалось бежать через отхожее место. Привожу его собственный рассказ, слышанный мною от него лично.
"Я давно уже задумал бежать и решился воспользоваться первым случаем, который подвернется под руку. Такой случай скоро представился. В участке в мою камеру не поставили параши, а водили меня под конвоем двух городовых в отхожее место на дворе. Находясь в отхожем месте, я заметил случайно свет внизу дыры. Мне тотчас блеснула мысль, что здесь есть отверстие, которым я и решился воспользоваться. Я мог только догадываться, что свет проходит сквозь крышу люка, открываемого выгребщиками нечистот, и эта догадка впоследствии оказалась верною. Но прежде нужно было измерить глубину нечистот, для чего я не имел никаких средств. Я употребил прием, о котором когда-то читал в детстве, т.-е. бросал камешки в жидкость и старался по звуку судить об глубине. Мне хотелось убедиться и я убедил себя, что глубина не достигает колен. Я внимательно осмотрел местоположение. Отхожее место находилось посреди обширного и пустого двора, за которым находился пустой сад протекавшею около речкой. Место было пустынное и благоприятное для побега. 3 сентября я решился исполнить надуманный план. Я дождался удаления обхода в город и в 10 1/2 часов ночи потребовал, чтобы меня :вели. Конвой, по обыкновению беспечно и ничего не подозревая, остался за дверью. Я осторожно опустился в яму. Нечистоты оказались гораздо глубже, чем я полагал, и достигали почти до плеч. Задыхаясь от невыносимой вони, я нащупал желаемое место в стене. Там действительно был люк., но отверстие его было прикрыто досками, я толкнул их, они не подались, я толкнул сильнее, они раздвинулись и очистили отверстие, в которое я и вылез. Все это продолжалось одну минуту. Вылезши из отхожего места в самом безобразном виде, я осторожно прокрался в сад. Не было ни души. Я бросился к речке и перешел в брод по горло в воде. Выйдя на берег, я тщательно выжал свое платье, встряхнул его, оделся и пошел в город. Я был на свободе!»
Немедленно после побега Макаревского в 3 часа ночи были произведены обыски на Сабуровой даче у некоторых фельдшериц я во многих местах в городе. После этого побега многие находившиеся под негласным надзором были переведены под гласный, и вторично арестован Корнгольд, выпущенный после первого ареста в июне. Полиция выместила на них свою злобу.
Так как большинство арестованных по делу Антонова и Лисянского были студенты Вет. инст., то директор института был вызван в Петербург, и следствием его об'яснений в Петербурге явился ряд мероприятий, имеющих в виду искоренение крамолы в институте. Так, удвоена плата за слушание лекций, прекращен прием на 1-й курс, общее число учащихся в институте ограничено 180, уничтожается студ. читальня и библиотека, за неимением якобы места, и вообще заводятся новые порядки.
-------------------------------------------------------
2-го ИЮНЯ 1885 г.
Исполнилось д в а д ц а т и п я т и л е т и е со дня выступления
Петра Лав р о в и, ч а Л а в р о в а на поприще литературной и
общественной деятельности. Это первый двадцатипятилетний юбилей
деятельности русского социалиста-революционера. Это поистине великое
торжество, которое разделила с нами вся честная, мыслящая Россия.
Давно уже началось в России социально-революционное движение; много
светлых страниц оно внесло уже в свою историю, но ни одному из его
многочисленных деятелей не выпало счастья видеть хотя бы отчасти плоды
своей деятельности:. Счастие это выпало на долю нашему великому
учителю и товарищу Петру
Л а в р о в и ч у Лавр о в у. В продолжение
25 лет он упорно вел великую борьбу за лучшее будущее нашей родины.
Борясь сам,— он учил бороться и других и имел возможность видеть,
что его горячая проповедь братства и свободы нашла благодатную почву в
нашей молодежи. В России и в Сибири, на свободе и в тюрьме, товарищи и
ученики Петра Лавровича торжествовали этот великий день, и имя
виновника торжества, переходя из уст в уста, служило предметом самых
горячих приветствий.
Помещаем один из многочисленных адресов, посланных Петру Лавровичу, и его ответ 1
1 К сожалению, приготовленный для этого номера биографический очерк Петра Лавровича не был вовремя доставлен нам и поэтому не может быть помещен здесь.
Прим. ред.
Дорогой учитель наш,
Петр Лаврович!
На долю немногих борцов русских 'выпадает счастье праздновать двадцатипятилетие своего служения великому делу освобождения родины, и, быть может, немногим из нас придется еще раз поднять полные чаши за здоровье такого учителя-знаменосца, каким были Вы, дорогой Петр Лаврович, в эти двадцать пять лет для русской молодежи. Тем более дорог нам день Вашего и нашего торжества. Чтим его, как праздник гонимых, угнетенных, как день, в который хоть на мгновение замолкнут душевные страдания скитальцев и заживут раны от каторжных цепей наших дорогих друзей и товарищей.
Как древние христиане собирались в пещерах и тайных храмах, чтобы вдали от врагов почтить память своего великого учителя, чтобы укрепить души свои в союзе любви и правды, так и мы собрались сегодня, чтобы чтить день Вашего юбилея, чтобы в тесном братском единении найти ту могучую силу, которая двадцать пять лет поддерживала Вас в жестокой борьбе с вековечной неправдой, которая и вдали от родины согревала Ваше сердце бесконечной любовью к ней, — чтобы в Вашем примере найти тот источник глубокой веры в правоту нашего дела, из которого черпали Вы Вашу несокрушимую силу.
Нам много нужно было бы сказать, чтобы вполне выразить все то, что сделали Вы для дела, которому служите, и для нас, которых учили; но и тогда наше скромное письмо не выразило бы всей нашей признательности, благодарности и любви к тому, чьи «Письма» воспитали целое поколение, чей могучий клич: «Вперед» разбудил Россию и двинул рати лучших сынов ее на борьбу за освобождение труженика-народа.
Не лаврами и миртами усеян Ваш двадцатипятилетний путь—кровью друзей Ваших полит он, но не устрашил и не устрашит он тех, в чьем сердце Ваш голос будил любовь к угнетенному брату, чью душу укреплял он в кровавой борьбе, чей ум пробуждал он к познанию истины и правды. Каждый день изменяются ряды борцов русских, тысячи их честно уже сложили головы свои, но и в новых рядах развевается то же знамя, которое поднято Вашей честной рукой двадцать пять лет тому назад, и никогда не умрет тот идеал, в который Вы вложили душу своей души.
Друг народа и враг его врагов дорог всем честным русским людям, но Вы дороги нам еще и тем, что были для нас неутомимым наставником, добрым воспитателем, любящим другом-учителем.
И многие поколения будут чтить Ваше имя в ряду своих любимых учителей, из которых Вы, дорогой Петр Лаврович, можете с наибольшим правом сказать словами поэта:
«Я памятник воздвиг себе нерукотворный!»
Настанет время, когда и рукотворный памятник, Борцу Свободы, Поборнику Правды, Носителю идеи Любви и Братства будет воздвигнут там, где теперь стоят виселицы.
Жаль только—жить в эту пору прекрасную
Уж не придется ни нам, ни тебе.
Так пусть же теперь хоть наша горячая любовь к Вам, дорогой Петр Лаврович, наша глубокая благодарность к беспредельное уважение послужат Вам «слабою наградою за Ваш тяжкий многолетний труд; пусть они хоть )отчасти вознаградят Вас за Ваши жизненные утраты, пусть наш слабый голос c любимой родины хоть немного согреет Вашу благородную душу на чужбине, не в знойное солнце не в силах заменить лучей суровой Родины.
Да здравствует лучший из друзей Русского Народа!
.Париж -18—6 авг. 1885 г.
Дорогие товарищи на. далекой родине!
Ваш привет глубоко тронул меня. Ни одного из вас я никогда не видал и едва ли когда-нибудь увижу. Но вы для меня—представители той родины, которая стоит предо мною, как цель моей постоянной деятельности; вы представители той русской молодежи, которая одна может своей деятельностью и своей энергией завоевать для нашей родины лучшее будущее. Поэтому вы мне всегда знакомы и (близки. Я чувствую, что в каждом из вас бьется товарищеское сердце для всего того, что мы здесь пытаемся сделать. Я старею, я мое будущее ограничено уже фатально немногими годами. Но перед вами будущее лежит во всей ширине своей: не будущее наслаждения жизнью, не будущее спокойствия, а будущее трудной упорной ежеминутной борьбы против опасного врага, И многие из вас уже испытали тяжесть этой борьбы. Из двух дорогих для меня .листков, полученных из вашего далекого города и которые лежат теперь предо мною, один писая в тюремном замке. Надеюсь, что эти строки дойдут до тех и до других, пославших мне привет, несмотря на то, что мы друг друга не видали. Пусть же строки еще раз скрепят наше товарищество. Мы, эмигранты, хорошо знаем, что все нами высказанное и писанное может иметь смысл лишь как подкладка шей деятельности в России; лишь она придает нам значение. Будем же работать и вперед вместе для общего дела, зная, что на берегах Волги и на берегах Сены наши сердца, молодые и старые, бьются любовью к т же русскому народу, бьются ненавистью к тем же врагам, бьются одинаковой решимостью итти к нашей общей цели.
Прямите благодарственный привет от старого товарища, который братски обнимает каждого из вас.
П.Л а в р о в.
----------------------------------------------------
НА СМЕРТЬ СУДЕЙКИНА.
На травле яростной усердствуя безмерно,
Народному врагу ищейкой ты служил!
Безумным палачам во всем помощник верный,
В крови по пояс ты бродил!
Всегда на всякое готовый преступленье,
С свободой, с истиной ты вел упорный бой, Ты женщин и детей душил без сожаленья
Своей кровавою рукой!
Могучий наглостью, коварством, ложью гнусной,
Ты силу и обман пускал с успехом в ход...
В бесславном поприще выказывал искусно
Ты лисий хвост и волчий рот.
И души слабые ты обольщал лукаво,
Отторгнув силой их от дружеской среды...
Ты воздух наполнял невидимой отравой
Измены, злобы и вражды.
И строил с ревностью, достойной лучшей доли,
Подмостки новые и трону и себе
Из жертв, загубленных на плахе и в неволе,
Погибших в роковой борьбе...
Но грозный приговор народной правой мести
Над головой твоей внезапно прозвучал
И поразил тебя, как молния, на месте...
Холодным трупом ты упал.
И над безжизненным, покрытым кровью прахом
В оцепенении твой властелин стоит.
Мрачна душа его, терзаемая страхом,
И злобой взгляд его горит.
Иди же в глубь земли, опричник злобный, лютый.
Позорный палача позорного холоп!
И пусть напутствуют в последнюю минуту
Тебя проклятья в мрачный гроб!
Одно - является невольно сожаленье:
Ошиблась здесь судьба десницей роковой—
Ты предназначен был веревкой, без сомненья.
Закончив путь бесславный свой.
И только потому петля тебя лишилась
И свел последний счет с тобой тяжелый дом,
Что смертью праведных веревка освятилась,
Как освятился крест Христом.
А вы, убитого сотрудники живые!
Пускай покинут вас спокойствие и сон!
Рука могучая разит уж не впервые,
И не последний будет он.
Пусть гибель вашего достойного собрата
Предупреждением послужит и для вас,
Что если для него сегодня день расплаты,
То завтра ваш настанет час!
--------------------------------------
Не божий здесь алтарь и не роскошный трон
Всесильного царя—народного кумира!..
Нет! это эшафот громадный водружен
На горе для Руси и на позор для мира!
Внизу навалена большая груда тел...
То не из мрамора изваянные группы,
Хоть лица все бледны, действительно, как мел...
Нет! это страшные, истерзанные трупы!
И тусклый блеск очей, погасших уж давно,
И эти черные зияющие раны—
Все пахнет кровью здесь, все смертью здесь полно,
Без театрального искусного обмана.
Вот сгибшие в бою от грозного меча,
Вот трупы бедняков, задавленных нуждою,
Вот павший от руки кровавой палача,
А это медленно замученный тюрьмою.
Над ними карликов безжалостных и злых
Толпа безумная, трепещущая... В страхе
Они цепляются к краям перил гнилых,
К ступеням и к столбам, и даже к самой плахе.
А там, на высоте, позорный стул: стоит,
Блестящий мишурой, насмешливо красивый,
Преступнейший из всех в нем наглухо забит,
Злодей бесчувственный, жестокий и трусливый.
Не надо надписи к позорному столбу,
Но знак, оттиснутый самой судьбы печатью,
Сияет на его широко-медном лбу...
Позор ему, позор и вечное проклятье!
-----------------------------------------
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ САУЛА АБРАМОВИЧА ЛИСЯНСКОГО.
С. А; Лисянский был арестован 2 мая 1885 г. и, пытаясь бежать, убил околоточного надзирателя я- ранил жандарма. Его связали и увезли в арестантские роты. Здесь его поместили в самую худшую камеру (около отхожего места), которую окружили усиленным караулом. Ему не дали никакой мебели, кроме койки, одели в арестантский халат, несмотря на то, что все политические имеют право носить свою одежду по циркуляру 9 мая 1885 г., заковали в ножные цепи, не пускали гулять, не давали книг—вообще сделали все, чтобы отравить последние минуты его жизни, и без того нелегкие. Даже уголовные арестанты, не привыкшие, конечно, к тому, чтобы с ними обращались очень нежно, и те находили, что нет никакой возможности существовать при тех условиях, в которые поставлен Лисянский. Но Саул Абрамович, несмотря на то, что с самого начала знал, что его ждет, переносил свое тяжелое положение с спокойным и терпеливым мужеством. Спокойствие его удивляло даже тюремщиков. Солдаты и тюремные надзиратели не раз высказывали удивление по поводу того, каким образом человек, уверенный в своей близкой и неизбежной казни, может тем не менее спать столь спокойно. Никто не слышал от. Лисянского слова ропота; он жалел только о смерти Фесенко, жалел, что его рука так верно нанесла, удар несчастному околоточному.
Не долго пришлось Лисянскому дожидаться развязки.
7 июля ему предъявили обвинительный акт, а 10 он уже был в военно-окружном суде. Накануне суда его расковали, вероятно, не желая оскорблять слух судей звоном кандалов.
Суд. продолжался один день, и в час ночи был вынесен смертный приговор. Были приняты все меры, чтобы никакое известие о суде не дошло до публики,, и поэтому нам, несмотря на все старания, не удалось достать обвинительного акта и протокола судебного заседания. Знаем только, что и на суде Лисянский не изменил себе я с полным самообладанием выслушал свой приговор. «Я не видел подсудимого, который бы с большим хладнокровием выслушал приговор о годе арестантских рот», говорил впоследствии один из судей. Речь Лисянского отличалась краткостью и достоинством. Он знал, что многословие излишне в его положении; в конце своей речи он высказал сожаление о .судьбе, постигшей Фесенко.
Смертная казнь 10 дней не приводилась в исполнение.
8 эти дни Лисянскому разрешили свидания с сестрою и отцом, улучшили пищу, дали книги, а в последний день перед казнью даже выпустили на прогулку. 20-го в З1/3 часа утра его разбудили, чтобы повести на казнь... Он .попросил полчаса для того, чтобы написать письмо, но ему дали только пятнадцать минут. Он написал письмо, оделся и отправился на казнь. Присутствие духа и тут .ни на мгновение не покидало его. Он шел твердою, быстрою, лихорадочною поступью, спокойно выслушал приговор. Последние слова его были: «Кончайте скорее. Я умираю недостойно. Я не желал бы никому такой смерти». Палач неловкою рукой накинул петлю и доставил мученику несколько лишних минут страдания.
------------------------------------------------
ХРОНИКА РЕВОЛЮЦИОННОЙ БОРЬБЫ.
Значительная, часть материала, предназначавшегося для этой хроники, была утеряна перед самым печатанием.
Петербург. 1884 г. Летом арестован на улице нел. Тихон Лебедев, через год сошел с ума и увезен в Казанскую клинику; в конце августа арестован чиновник гос. банка Лазарев; в половине октября, в виду брожения среди учащейся молодежи под влиянием киевских юбилейных беспорядков, произведена масса обысков и арестов: ар. ст. Яков Самойлович, ст. техн. Федор Олесинов, бр. Кирпичниковы, Марнов, Хлопин. Колодеев, Пономарев, Виноградов, Флоровский, Батманов, Волков, Вадзинский; слушательницы Бест. к.: Анна Савина, Раковская и Познер, на квартире которой были найдены типографские принадлежности; в оставленную засаду попало 9 человек курсисток и студентов, между прочим, Подасенова, Иванова, Петр Панкратьев и др. В октябре же ар. два офицера — Сотников и Яковлев, фельдшерица Пономарева, слуш. зуб.-вр. к. Софья Карп, нар. уч. Скворцов, нелег. Михаил Собунаев. ар. нелегальная барыня. 7 октября на Невском пр. ар. нел. Герман Лопатин, на квартире его были найдены бомбы, в записной книжке его было разобрано много зашифрованных адресов (ключ был известен жандармам). В конце ноября—литератор Якубович, Роза Франк, художник Езов, студенты: Пахвахов, Ермолаев, Мартынов и др. 8 февраля этого, года в вагоне на Николаевском вокзале ар. нел. Петр Андреевич Ельников (Элько), в апреле увезен в Харьков и оттуда обратно в Петербург.
В декабре ожидается большой полит. процесс. В числе преданных суду назыв. след. лиц: Герман Лопатин, Стародворский, Якубович (оба по делу убийства Судейкина), Пётр Элько, рабочий Петр Григорьевич Антонов, обвиняемый в убийстве шпиона Шкрябы в Харькове, Ив. Ив. Гейер, раб. Сем. Белоусов, ст. X. вет. инст. Андрей Белоусов, студенты Петровско-Раз. ак.: Ковалев, Попов .и Беляевский, нел. Кашинцев, двор. Вас. Ив. Сухомлин, Яков Шаповалов, курс. Софья Карп
Москва. 1884 г. В сентябре ар. на улице двое нелегальных; в октябре ар. студенты: Беляевский, Ковалев, Попов, Зоя Беляевская и еще несколько человек. В октябре, кроме того, были многочисленною аресты по Лопатинскому делу. В мае 1885 г. отправлена из Москвы в Сибирь 1-я партия из следующих лиц:
На каторгу: Чуйко—20 л., Афанасий Спандони—15 л., оба по делу Фигнер, Лев Дейч—13 л., Мария Калюжная—20 л. На поселение: Васильев, Дашкевич. Шебалина и Шулепникова, все по Киевскому делу; Чемоданова, по делу Фигнер. Административные в Вост. Сибирь: Малеванный, Присецкий, Корнеенко—все трое из Киева на 5 лет; ветеринарный врач Снегирев—ар. в Москве по подозрению, в знакомстве с. некоторыми революционерами—5 л, Лазарев, ар. в Самарск. губ. за неблагонадежность—3 г.
В Западную Сибирь: Станюкович, бывший ред. «Дела»— на 3 г., Гончаренко, раб., бежавший из Нижнего-Новгорода в 83 г.—5 л., Илья Френкель—3 г., Белич, ар. в Гадяче—3 г., Осип Вейнберг из Ростова—3 г., все трое водворены в Березове Тоб. губ., Коновальчик Илар. Ив.—3 г., Семяновский Влад. Ст.—3 г., Анна Вас. Пчелкина—3 г., Клара Еф. Левенталь—3 г.—все пятеро арест, в Киеве, водворены в Ишиме, Тоб. губ. Врочинская из Киева—3 г., в Тюкалинск Тоб. губ., Козловский ар. в Киеве по Гадячскому делу—3 г., в Тару, Тоб. губ., Френчук, ар. в Гадяче—3 г., Дмитрий Ив. Ослопов— 5 л., Ал. Ал. Семенов, нелег. ар. в Нижнем-Новгороде—3 г., Петр Ал. Недошивин (ст. Моск. ун., сослан за студенч. беспорядки в Москве 2 окт. 84 г.)—3 г., Серг. Вас. Сушков (быв. ст. моск. тех. уч.), Блинов—все 6 в Сургут. Гавриленко ар. в Полтаве по Гадячскому делу—3 г., в Семипалатинск. Мельников, Сербинова, Степанов, нелег. Рубинок, все ар. в Ромнах, высланы на 3 г. Сотников. Баранов и Лаврусевич, ар. в Москве с типографскими принадлежностями, высл. на 3 г., Ал. Як. Энгель из Екатеринослава (3 г.) в Атбасар Степн., генер.-губ., Голиев из Владикавказа в Волог. губ.—3 г.. Николаевский—3 г., нел. Яновский, Свидерский (ар. за знаком. с Василием Ивановым), Присецкая и Бабушкина—все 4 из Киева, выел, на 3 года. В Казани прибавлены к этой партии Ив. Страт. Яковлев с женой и реб.—водворены в Кокчетав; из Москвы выслан Очкин в Бахмут под надзор.
2-я партия состояла из следующих лиц: В Западную Сибирь: Чижевский с женой, Маслов, Мануйлов, вые. из Воронежа, вое трое водворены в Березов Тоб. губ., Петровский и Неклепаев—из Смоленска, Сигизмунд Лесневич, бежавший осенью 84 г. из Брест-Литовска, Казаков— все 4 водв. в Сургут Тоб. губ., Софья Ермолаевна Усова с отцом из Петербурга,, водворены в Таре, Лаппо с женой из Киева, Бахарев из Перми и Першин из Воронежа—вода, в Тюкалинск, Шеденко с отцом и Лозовый, ар. в Ромнах, выс. в Семипалатинск.
3-я партия: В Восточную Сибирь: Гордон, Шульмейстер и Кампанец, Дебабес и Яковлев — в Туринск. Прокофьев—в Степное г.-г., польские социалисты партий «Пролетариат»—в Вост. Сибирь на 5 лет: Онуфрович Болеслав, фармац., Гандельсман Вацлав ст.. Острейко Осип, уч. мастер, Выгановский Иван, дрогист, Рыдзевский Луциан, бывш. ст., рабочие Ксаверий Киферер и Гавриил Трохасковский. В Западную Сибирь: раб. Иван Пташинский, кл. дама Александра Ентес— оба в Туринск, швея Софья Дзянковская и раб. Константин Подбельский, 60 лет, в Тару, литератор Наталья Полль, жена Бардовского, в Тюкалинск, рабоч. Юлий Дремер. На 4 г. и Зап. Сибирь: рабочие Валентин Малиновский, Григорий Бык — в Тюкалинск и раб. Лука Руднецкий—на 3 г. Социалисты партии «Солидарность»; раб. Зарембо в Туринк, на 5 л., рабочие Ив. Палеко—в Туринск, Крохмальский и Фед. Каленброн— в Тару, ст. Людовик Савицкий, все в Зап. Сибирь на 4 года.
Дерпт. 1885 г. В начале января арестована типография «Нар. Воли». Типография помещалась в квартире двух студентов, один из которых уехал в отпуск, а другой, Владимир Николаевич Переляев, остался дома. В ночь с 10 на 11 января Переляев, в припадке эпилепсии, упал на кровать лице в подушку и таким образом задохся. На утро дано было знать полиции о внезапной смерти Переляева, и явившаяся полиция при описи оставшихся вещей обнаружила типографию. В связи с этим ар. ст. Иванов в Дерпте и ст. Новиков в Харьков.
Рига 1884 года, 29-го сентября пришел пароход Kelso из Англии. Два таможенных чиновника при осмотре спустились в помещение, где хранится уголь, и, при посредстве зонда, нашли большой пакет, завернутый в газетную бумагу. Сопровождавший их судовой плотник Карл Менцель, служивший на пароходе 8 лет, выхватил при этом кинжал и, пробивая им себе дорогу, выбежал на палубу, спустился на катер, отчалил на глазах у всех и скрылся. В тюке оказалась масса подпольных изданий, главным образом №№ «Вест. Н. В.». В ночь с 1 на 2 октября Менцель был арестован в квартире содержателя питейного заведения Карла Прица.
1885 г. 13 января ар. ст. политехникума Рутенберг (увезен в Одессу, вып. 30 июня).
Казань. 1884 г. В январе ар. ст. Дьячков, Лялин, Алкин и Мурат, выслана в Семипалатинск Зотова.
Смоленск. 1884 г. В конце июля, в связи с арестом в Москве ст. Иванова, были арестованы: гимн. Петровский, семинаристы: Неклепаев, Вишневский; реалисты: Тривас, Моисеевы, Ракеев, Руженцев, бывший Ярославский лицеист ун.-оф. Крапухин. Следствие по этому делу, которому дали громкое название: «дело о распространении и хранении книг революционного содержания», производил жанд. полков. Есипов и прокурор Давидов; Давидов действовал, как истый сыщик: зазывал, напр., к себе на квартиру какого-нибудь неопытного юношу, предупреждал его об обысках и пускался в дружелюбную беседу, прикидываясь при этом сочувствующим. Юнец шел иногда на удочку и доставлял прокурору нужные ему сведения. Административный приговор по этому делу следующий: Неклепаев и Иванов высланы в Зап. Сибирь, Крапухин—1 мес. тюрем, заключ. с отдачей затем под надзор.
В деревне Смоленской губ. арест. 5 янв. ст. Дерпт. унин Константин Клитин.
Орел. 1884 г. 10 октября произведен ряд обысков у поднадзорных Невского, Юдина, Сергеевой и Бучневской, ар. Мария Носкова и 8 октября Бучневская. В мае 1885 г. Вер. Дмитр, Леонтьева.
Мценск. 84 г. Осенью ар. Бунин (пер. в Харьков, оттуда в июле 1885 г. выслан на три года в Орел).
Воронеж. 1884 г. В ноябре ар. Мануйлов, служивший на ж. д. и 26 мая 85 г. выслан в Тоб. губ.; в дек, ар. 3 семинариста. 1885 г. На второй день Пасхи ар. раб. Вас. Горбун и увезен; 7 окт. ар. сын тайн. сов. Сергей Кузин; 2 ноябр.: ар. бывший моск. ст. Ник. Иваншин и служащий на ж. д Лебедев, все 3 увезены.
Харьков. 1884 г. В янв. ар. С. Яковлев и увезен в Казань; 11 янв.. по оговору Шкрябы, арес. типография народников и при ней Ив. Манучаров и М. Иордан (выс. на 5 л. в В. С.); по тому же делу ар.: ст. Дм. Ослопов (выс. на 5 л. в 3. С.), ст. Забалуев (увезен был в Москву и заболел чахоткой, оттуда выслан в 3. С.); слуш. ак. кур. Красноселова, 12 янв. вольнослуш. X. ун. Крыжановский (выслан в Новочеркасок на 2 г.); в мае ар. студ. вет. ин. Марголин и увезен. 5 авг. ар. ст. Хар. ун. Всеволод Гончаров, умер в заключении 19 февр. 1885 г.; в середине августа ар. ст. вет. ин. Олтаржевский (держал себя чрезвычайно скверно, в благодарность за что был выпущен); 16 авг. по делу Гончарова ар. Мария Сыцянко (вые. в Зап. Сиб.), ст. Миримкин и Сюземский привезены из Крыма, ст. Вас. и Викт. Гольдсгоф привезены Москвы; в августе же ар. по делу народников, ст. Мих. Яковлев и ст. Тиличенко, оба выпущены; в сентябре по делу Гончарова ар. ст. Абрам Гольденберг, ст. Крупянский, привезен из Рязани раб. Вас. Иванов; ар. ст. Богуцкий за польск. револ. издания; в октябре по делу Лопатина ар. служащий в банке Гурский (вып.), служ. в зем. упр. Софья Хлобыщина; Ал. Тихоцкий, Ив. Гейер с женой (вып.) и по делу Гончарова ст. Шаповалов.
В авг. 1884 г. произошли беспорядки в тюрьме: «бунтовали» политические. Бунт выразился в требовании с их стороны книг, газет, лучшей пищи и некоторых других улучшений.
Администрация употребила «крутые меры». Четверо из "бунтовавших" —Сарачев, Ослопов, Клюге и Крыжановский— были посажены на шесть дней в отвратительные карцеры, а остальные были об'явлены на карцерном положении, т.-е. лишены горячей пищи, мебели и проч. Этими мерами «бунтовавших» не только, не усмирили, а напротив: сидевшие в карцерах проломили стены и некоторые из них пробились один к другому. Администрация распорядилась разослать вышеименованных по провинциальным тюрьмам. Тогда Гончаров и Голубева отказались принимать пищу, требуя воротить товарищей. Через две недели их вернули, но посадили в арестантские роты.
После киевских юбилейных волнений полиция ожидала беспорядков в Харьковском университете; поэтому жандармский полковник Цугаловский через полицию пригласил к себе несколько студентов, по его мнению пользующихся влиянием среди молодежи, и обратился к ним с увещеванием содействовать охранению порядка в университете, предваряя их, что в противном случае они будут арестованы.
23 сентября в 11 ч. ночи из здания арестантских рот, перепилив решетку окна и спустившись со второго этажа, бежали Иордан и Манучаров. В лунную ночь беглецы спустились в десяти шагах от часового, часовой выстрелил, но промахнулся. Бегство это произвело сильный переполох; вся полиция была поднята на ноги. Иордан был арестован на другой день в квартире магистра ветер. наук Шалашникова, а Манучаров скрылся из Харькова. По делу об этом 25 сентября были арестованы: жена врача Березова и ст. вет. ин. Чернявский (оба выпущены).
В ноябре ар. ст. Василий Орлов и Пав. Левандовский по Елизаветградскому делу; Левандовский увезен в Одессу, откуда в апреле 85 года был выпущен на поруки.
1885 г. В январе ар. акушер. и фельдш. Эвелина Улановская, раб. Мих. Хмара (вып.), ст. вет. ин. Бондаренко (увез в Полтаву), швея Соколова (вып., арест, вторично и весной опять вып.), ар. ученик муз. школы Могилевский и увез. в Полтаву (не имея прямых указаний на личность Могилевского, полиция арестовала вместо него какого-то портного, запуганного и смирного человека, обремененного громадной семьей, и по ошибке продержала его несколько дней). В феврале ар.нa улице дерптский ст. Новиков по делу о Переляевской типографии и увезен в Пет.; 1 мая арес. на улице нелег. Антонов и ст. Макаревский; 2 мая ар. тайная типография и нелег. Тисянский; ст.-вет. инст. Ал. Шехтер. Доценко и Лисовский (через несколько дней все выпущены), Корнгольд (вып. и в сент. опять арест.), ст. ун. Шликерман, фельдшерицы: Товбина, Кац, Каневская и Черненкова (все выпущены); в июне арест. ст. вет. ин. Смолич и Данилов (вып., а последний в сент. опять арестован).
Полтава. 1884 г. Во время летних каникул ар. по моск. делу курс. Диатолович и Гуревич (увезены в Москву); в окт. по Лопатинскому делу ар. фельдш. Николаев и ст. Киевск. ун. Вас. Калиниченко (оба выпущ. в декаб.); 6 нояб. ар. Фурер (найдена литература), 7-го ар. Перлина (вып.), 8-го ар. Гирш с сестрой (последняя выпущена), модистка Сотникова, Нодельман, Стучевский, Юдицкий (все 4 вып.). Ретивый жанд. полковник Банин, найдя при обыске у Фурера несколько азбук шрифта, возымел желание непременно найти типографию. Искал он ее, между прочим, в магазине одного портного, где разворачивали при обыске каждую штуку сукна и так-таки ничего не нашли; в ноябре же ар. приказчик Модель (выпущен), машинист Х.-Н. ж. д. Губарев и тел. Зенин, оба предатели, за что и были вскоре выпущены; 14 дек. ар, Бор. Кричевский; в янв. привезены из Харькова Могилевский и ст. вет. инст. Бондаренко.
На ст. Перещепино Х.-Н. ж. д. 29 сеят. арестована какая-то барыня.
Кременчуг. 1885 т. В марте ар. нелег. Ал. Макаренко перев. в Харьков), отст. офицер Щербаков (переведен в Полтаву), железнод. тех. Афанасьев и Дедюшин, чиновник Третьяков (2 последние выпущены).
Екатеринослав. 1884 г. По Лопатинскому делу арест. поручики Червинский и Дзбановский,. кроме того, несколько офицеров разосланы в разные отдаленные места на службу. 1885 г., 6 окт. ар. раб. Вит. Кудряшов и увезен в Петербург.
Ростов-на-Дону. 1885 г., июнь. Ар. Иосиф Вейнберг и 41 рабочих на лодке (рабочие выпущены, а Вейнберг 10 марта 85 г. выслан на 3 года в Березов Тоб. губ.); в августе ар. моск. курсист. Мария Шиблакова, ст. Федоров и рабочий Сергей Денальдо (все увезены в Москву; Денальдо в апреле выпущен на поруки в последних градусах чахотки и 1 мая умер). Отправлен в Усть-Каменогорск, Степи, г.-r. на 3 года Пав. Лобановский, арестованный 19 .мая 83 г. по делу юнкера Корта в Ставрополе; в октябре ар. быв. эмитр. Гутерман (вып.); 19 окт. ар. Петр Пешекеров, фармацевт Григорий Ранц, нелег. Добрускина (Анна Бауер) (все 3 увезены в Петербург), жена прис. повер. Анна Барыкова (выпущена на поруки за очень крупную сумму), помощ. нач. ст. Влад. ж. д. Белецкий. Были обыски в аптеках Фрейдберга, Лапицкого и Бабеля и в магазине Зингера (в последнем подымали полы и ломали печи); в октябре же ар. Як. Шаповалов, Рафаэль Чернышев (в июне 85 г. вып. на поруки в последних градусах чахотки), Конст. Нагорный (увезен в Ригу, привез, обратно и выпущ.), ар. Богдан Маркович (в сект. 85 г. вые. в Новомосковск), у него на квартире ар. Николай Харитонов (вые. в авг. 85 г. в Новочеркасск), и нел. Ив. Манучаров, оказавший при аресте вооруженное сопротивление.
В марте 85 г. Ростовский тюр. зам. посетил Екатерин, губернатор Батюшков. В камере Манучарова произошел с ним следующий казус. К Манучарову, как и в предыдущие камеры, он вошел в шапке; на вопрос его «ты зачем стрелял?» Манучаров ответил презрительным молчанием, а когда смущенный губернатор направился к выходу, Манучаров обратился к нему:
— Ваше превосходительство, у меня в камере иконы нет.
— Поздно, голубчик, молиться, поздно.
— Да мне не для того, чтобы молиться, а чтобы невежи снимали шапку, хотя бы перед иконой.
Губернатор закричал и затопал ногами. Услужливый тюремщик подскочил: «Ваше превосходительство, его можно заковать, он называл себя «неизвестным». В следующих камерах губернатор снимал шапку и говорил «вы». Манучарова за эту историю заковали в кандалы и посадили в карцер.
1885 г. В январе выс. на 2 г. в Оршу Могил, губ. курс. Фани Лившиц; в феврале были обыски-, у гимназистов Фельдмана и Гурари, оба уволены из гимназии, хотя у них ничего не найдено; 24 апр. ар. в Нахичевани на- Дону агент комп. Зингер, Макар Попов, при обыске у него дома и в магазине Зингера подымали полы и ломали печи; Попов увезен в Петербург; 29 августа ар. в гостинице нел. Дмитрий Бартенев; (увез, в Харьков) с женой Феодосией Ратнер и с ребенком; 30 авг. в Нахичевани ар. Анна Цицянко; 16 сент. ар. служащий Владикавказской ж. д. Антон Остроумов—увез, в Петербург; 19 сент. ночью ар, Александр Цейтлин, Заславская, и акуш. Яковлева.
Новочеркасск. 1885 г. 27 авг. выслан в Великокняжеск. ст. Ефим Петровский; 6 сент. ар. семин. Василий Попов—вып., Александр Зеленский и Мария Бровацкая. По поводу этих арестов был произведен обыск в местной семинарии, при чем не пощадили даже первоклассников.
Лисичанск. 1885 г. В мае ар. штейгер Василий Кирсанов—увез, в Петербург и штейгерский ученик Френкель.
Луганск. 1884 г. В октябре ар. Ив. Ив. Гейер—вскоре вып. В ноябре ар. ст. вет. ин. Андр. Белоусов —ув. весною 85 г. в Петербург.
1885 г. в феврале ар. раб. Семен Белоусов, 25 апреля вторично ар. Иван Гейер и парикмахер Ожигов—все трое увезены в Петербург; 25 апреля арестованы рабочие Устин и Петр Ширяевы и Нестеров.
Таганрог. 1885 г. 16 сент. ар. кандидат прав, присяжный стряпчий Михаил Михайлов—вып. и бывш. ст. яросл. лицея Алекс. Пеленкин.
Ейск. 1885 г. 19 октября ар. купец Лука Колегаев по Лопатинскому делу и увезен в Екатеринодар.
Верхне-Миусский округ. 1885 г. Весною в селе Ханженкине ар. батрак Зацепин по обвинению в расклейке прокламаций—вып. на поруки,
Станция Кубанка, Владик. ж. д. 1885 г. 27 апр. в имении «Хуторок» барона Штейнгеля ар. нел. Охременко и нел. Захарьева.
Киев. 1884 г. В сент. ар. курс. Анна Вас. Пчелкина, в октябре по поводу юбилейных беспорядков ар. студенты Калиниченко, Ксендзюк, Лазаренко, Рейнгард, Носенко, Подушко, Симонов, Витковский, Ребрик, Шульц — почти все выпущены.
1885 г. В ночь с 14 на 15 августа ар. Вас. Никол. Панфилов—возвращенный в 81 г. из Сибири, студ. Молдавский и еще 16 чел.; 20 августа ар. ст. Ив. Ив. Лазаревич, затем ар. женщина-врач Дмитриева и учительница Хованская.
Житомир. 1885 г. В начале июня в пустой квартире найден был в печке шрифт, вследствие чего был арестован оконч. гимназию Лурие и произведена масса обысков; Лурие выпущен.
О д е с с а. Затишье второй половины 83 г. и первой 84 разразилось над Одессой страшным погромом, исходной точкой- которого был выстрел Калюжной, Покушение Калюжной на жизнь жанд. полк. Катанского остается до сих пор не вполне выясненным, но у нас имеются некоторые данные, по которым можно составить более или менее верное понятие о мотивах покушения.—В декабре 1882 г. Калюжная была арестована вместе с Дегаевым и его женой при тайной типографии в Одессе. По ее словам, она была освобождена только потому, что Дегаев, предавая товарищей, ставил непременным условием предательства освобождение своей жены, и жандармам неловко-де было освободить жену Дегаева без Калюжной, исполнявшей в типографии только роль горничной. И вот Калюжная попала на свободу. Однако же, всему этому трудно поверить, и, вероятно, она также купила свободу ценой предательства, как и Дегаев, тем более, что, по ее собственным словам, на допросах она подтвердила все, что, по ее мнению, было уже известно жандармам. После освобождения она жила в Петербурге и Харькове. В феврале же 1884 г. она прибыла в Одессу, где сейчас же выступила в роли агента-подстрекателя. С этой целью она поступила в школу Лесевицкого в качестве, ученицы, где пыталась устроить кружок между воспитанницами школы, при чем все добивалась узнать у них, не известны ли им какие-либо члены Исполнительного Комитета. Ее странное поведение сразу обратило на себя внимание почти всех, познакомившихся с нею, которые поэтому постарались отстраниться от нее. Для характеристики ее нужно заявить, что это была девушка совершенно молодая, слепо подражавшая во всем Дегаеву, мало развитая, крайне нервная и эксцентричная. О Дегаеве она иначе не говорила, как с увлечением и восторгом. Но незадолго до покушения она прочитала в революционных изданиях подлинную историю и отзывы партии об его преступлениях. Это произвело на нее сильное впечатление, в ней заговорила совесть, и она решилась искупить свое позорное поведение, пожертвовав своей жизнью. Результатом этого душевного состояния и явилось покушение на жизнь Катанского. Она шла на верную гибель; жизнь для нее стала невмоготу. На суде она старалась вести себя так, чтобы возможно более отягчить свою участь. Она ждала смертной казни, и 20-летняя каторга, Е которой она была присуждена, явилась для нее горьким разочарованием. Она хотела непременно умереть. 'И, действительно, спустя несколько, дней после приговора, она решилась сама совершить над собой ту казнь, которой она так добивалась. Полумертвой ока была снята с петли в своей камере. Ей не дали умереть, но ее дни, вероятно, уже сочтены; когда ее увозили на каторгу, она была бледна как труп и не могла даже держаться на ногах. Бедная жертва. Ее последние страдания, ее искреннее раскаяние пусть смягчат ее вину.
Выстрел Калюжной был неожиданностью как для жандармов, так и для революционеров. Это покушение, впрочем, не произвело сильного впечатления; здесь было совсем не то, что происходило после убийства Стрельникова. Катанский еще не успел заявить себя перед всей Россией, Он был жесток и бесчеловечен, как и тот, но, в силу ограниченности своей власти, он меньше мог губить людей и поэтому меньше был известен. После покушения Калюжной он набросился на Одессу, как дикий зверь, не давая никому пощады.
Были арестованы ученицы школы Лесевицкого Ганелина и Звезде; затем в ночь с 16 на 17 августа бывший учитель Ришельевской гимназии, возвращенный из ссылки Павел Мавроган, ст. естественник 4 курса Яков Барский (оба теперь страдают сильным психическим расстройством), ст. ест. 4 курса Павел Бохановский, канд. физико-математ. факультета Рудольф Данилович, ст. юр. Иосиф Русецкий, слуш. Харьк. фельд. курс. Елиз. Кац, оконч. гимназию Роза Ляндес (последние 4 вып. в марте 85 г.), женщина-врач Дора Андреевна Барская—выпущена через месяц,. студент Семен Гальперин (держал себя скверно и вып. через несколько дней). 17 августа арест, купец Рапопорт—чем провинился этот 50-летний старик, не знал, вероятно, и сам Катанский; известно только, что, когда явились арестовать его сына и не застали его дома, то забрали отца; выпустили его через неделю за 1.000 р. 17 же ар. Федорова—вып. в марте 85 г.; 18 авг. ар. слуш. X. ф.. к. Товбина—вып. в марте 85 г.; 18 авг. ар. слуш. Лазарь Шлемензон; привезен из собственного имения Полтавской губ. Вас. Ив. Сухомлин—в декабре увезен в Петропавловскую крепость; ар. возвращенный из Сибири рабочий Митрофан Кудриченко—вып. через 4 месяца; 20 августа на улице Екатерина Бабиенко—вып. в марте; учительша. Олимпиада Зданкевич—вып. через 2 недели; привезен из Воронежской губернии ст. Хар. ун. Тарковский; привезен и. Дерпта ст. Илья Рапопорт—вып. в марте; 22 августа, по дороге на вокзал, ар. нел. Кондратьев (Кашинцев) и в декаб. увез, в Петербург; 8 октября ар. бывший киевский студент Самуил Фельдман—вып.; 16 июня 85 г.—Анна Сухомлина и Яков Вусман—оба выпущены через две недели; в ноябре привезен из Харькова по Елисаветградскому делу Павел Левандовский—вып. в марте 85 года; 4 декабря ар. жена кузнеца Лукерья Лободина—просидела полтора месяца, была выпущена на поруки и затем присуждена к высидке еще на две недели. В середине декабря погром повторился опять, при чем самый большой процент арестованных выпал на долю гимназистов: 17 декабря ар. гимназисты Верцинский, 18 лет,— сидит до сих пор, Константин Стери,—вып. 22 мая 85 г., Григорий Борзяков, 20 л.—сидит до сих пор, Лебедев—вып. 29 дек. 84 г., Владимир Шульзингер, пятнадцати лет (!) и Яков, 21 года—вып. через .месяц; 17 дек. ар. наборщики: Буль, Гусак и Майбердюг—все вып. 20 янв. 85 г.; 23 дек. ар. гимназисты: Околович, Драчинский—оба выпушены 25 февраля 85 г.; Левицкий, Блюменфелъд—оба вып. 9 янв. 85 г.; Скливицкий, Зволинский и Волчанецкий—все трое вып. 29 дек. 84 г.; 30 декабря ар. гимназист Ипполит Борзяков; 23 дек. ар. ст. ест. 4 курса Федорович—вып. 17 марта 85 г.: 29 дек. арест, акцизн. чиновник Квицинский—держал, себя скверно, выпущ. через 2 дня
1885 г. 2 января ар. реалист Шаповалов—вып. через месяц; 2:0 января ар. реалист Сакер И Поздняков—вып. через месяц; привезен из Риги в январе ст. политехникума Рутенберг—вып. 30 июня; в январе же ар. Гольдфарб. В январе же прив. из Елисаветграда доктор Михалевич, ему 37 лет, имеет 6 детей.
Большинство из перечисленных здесь в настоящее врем выпущены впредь до решения их дела. В чем состоит это дело, трудно сказать, так как 80% выпущенных не только не знают, но даже и догадываться не могут, за что их держали 6—9 месяцев в тюрьме и в чем их обвиняют.
14 августа этого года разразился над Одессой 3 погром (подробности смотри в корреспонденции из Одессы). Последнее время ар. Дизенгоф и в поезде на станции Малая Одесса какая-то барыня, ехавшая с 2 детьми.
Елисаветград 84 г.В июле ар. гимназистки Шатов, Желкова и Шейнцес и гимназист Желков—все перевезены в Одессу, где вскоре выпущены.
85 г. ар. служ. в земск. упр. Дьяченко, сын редактор;. «Елисаветградских Ведомостей» Хороманский и Дудин—все трое держали себя очень скверно.
Симферополь. 16 авг. ар, Миримкин—увез. в Харьков, где летом этого года вып., Ивашкевич—отравился в тюрьме.
1885 г. в июле ар. статистик Симферопольского земства Сазонов, поднадзорная Мария Третьякова и Сергей Мамчич.
Перекоп. 84 г. 16 авг. ар. Сюземский—увезен в Харьков, где летом этого года выпущен.
Мелитополь. 84 г. 19 сен. ар. слуш. врач. курс. Есфирь Цейтлин — вып. летом этого года на поруки.
ЦАРСТВО ПОЛЬСКОЕ, Варшава. 84 г. После ареста Бардовского осенью арест. следующие лица: Станислав Дронджевский, Сикульский, Пржиюцкий, Быковецкий, Свенткевич, Крживоблодсккий, Бык, фармац. Болеслав Онуфрович, учен, мастер Осип Острейко, рабочие: Адам Серошевский, Дремер, Малиновский, управляющий Общества соединенных сапожников, Франциск Шиманский, старший цеха мыловаров Фаворский с женой, дрогнет Иван Выгановский, посыльные Кмец и Адам Словак, швея Софья Дзянковская, портниха Гуголинская, ст. Петровской акад. Людвиг Янович—был прослежен, вместе с двумя товарищами шпионом Гузарским; при аресте их произошла между ними и полицией схватка, при чем Янович и сыщик были ранены. Янович был арестован, а товарищи его успели скрыться. Кроме того ар. ст. Стрыжиминский, Феликс Кон, Пацановский—предатель.
Н о в о г е о р г и е в с к. Ар. офицеры: Николай Лури, Захарий Сокольский и Эпштром.
3 г е ж. Ар. ткач Петрусинский и Блох.
Лодзь. Ар. ткач Этиене, портной Феликс Вачинский, сапожник Швеник, наборщик Счесневский и двое нелегальных, живших у него на квартире.
В Петрокове ар. Ксаверий Киферер. В Ж и р а р д о в -. ар. ткач Томашевский.
В сент. 84 г. по приговору Центрального Комитета убит шпион Скржичинский.
В непродолжительном времени в Варшаве ожидается большой политический процесс. Преданы военному суду следующие лица:
Мировой судья Петр Вас. Бардовский, капитан-инженер Новогеоргиевска Николай Адольфович Лури, офицер из Новогеоргиевска Захарий Александр. Сокольский, ст. юр. Феликс Кон, бывш. ст. Ин. пут. собщ. Станислав Куницкий, ст. Петр. ак. Людвиг Янович, нел. Людвиг Варынский, кандидат юрид. наук Эдмунд Плоский, сапожники Петр Домбровский и Михаил Оссовский, ткачи Феофил Блох, Иван Петрусинский и Делурский, нелег. Антон Поплавский, Маньковский и Госткевич, столяр Форминский, плотник Адам Серошевский, ткач Томашевский, токарь Осип Шмауз, мыловар Генрих Дулемба, бухгалтер Станислав Гладкий, рассыльные Кмец и Адам Словак, брат убитого шпиона Гельшер и Станислав Бугайский.
Осенью прошлого года в Сибирь прошли три партии политических. Во второй партии были между прочим адм.: Мельников, Паули (женщина), Андржейкевич, Забелло, Мушкин, Залкинд, Борецкий, Павел Лобановский и двое на каторгу—юнкер Власов, судившийся в Новочеркасске—на 6 лет Медведев. Медведев под именем Алексея Фомина судился в 1879 г. в Харькове за попытку освободить Войнаральского и за побег из тюрьмы и был осужден на вечную каторгу. В виду того, что со стороны его товарищей было сделано несколько попыток освободить его, начальство долго с к р ы в а л о его по сибирским тюрьмам: 2 года и 8 месяцев он высидел в Тобольской уголовной центральной тюрьме, затем 1 1/2 г. в Омской, потом был перевезен в Петропавловскую крепость, где просидел год и 3 месяца и отсюда уже, с сокращением срока каторги по манифесту на 20 лет, переведен на Кару. Вот что пишет о нем товарищ по партии:
«Фомин 6 лет высидел в одиночном заключении, 4 г. носит кандалы, ему 34 г., на вид он еще здоров, но все-таки человек окончательно разбитый. Ему не давали книг, не пускали гулять, скверно кормили. С нами он чувствует себя прекрасно и при мысли о разлуке плачет и болеет». Помещаем еще один отрывок из того же письма. «После того как мы расположились на барже (в Тобольске) для дальнейшего плавания, к нам в камеру привели мужчину лет 30, закованного в поясные и ручные кандалы. Начались расспросы: оказалось, что новый страдалец именует себя Василием Фоминым, он же Дмитриев. 4 г. ездит по тюрьмам; взят по какому-то подозрению в знакомстве с Чемодановой; нанес массу оскорблений тобольскому губернатору. Дал две пощечины караульному офицеру; бил, ломал везде по тюрьмам, поджигал камеру, в которой сидел, за что и был затянут на 3 часа в «рукавицы»; это одно из орудий пытки, стягивают руки назад ремнями с рукавицами, при этом ремни сдавливают грудь; после такой операции с ним приключился обморок и изо рта потекла кровь. После всех операций битья прикладами и сажанья в карцер Фомина заковали в пудовые кандалы и затем надели наручни, к наручням привесили полупудовую гирю и затем наручни соединили цепью с кандалами; после долгого времени все было снято и только надеты одни кандалы; в таком виде его отправили из Тобольской тюрьмы в Тобольский суд для выслушивания приговора по делу, ему, как он говорит, неизвестному. Явившись в присутствие, он отказался слушать приговор, разругал все присутствие, и его увели обратно в тюрьму; стали заковывать в наручни, он сопротивлялся, ему молотком сломали палец, который врач потом отрезал; стали брить—он вырывался; так что его только остригли. Словом,—жизнь Фомина № 2 загадочна, одно только для нас ясно, что он непримиримый протестант, что он мученик. Если бы вы взглянули на его ужасные злобные глаза, то поняли бы, что за сила таится в этом мученике. От нас он ничего не хотел принимать, хотя денег у него 2 рубля, едва уговорили его с нами обедать и пить чай.
По приезде в Томск он заявил перед отправкой, что брить голову не позволит, и что хотя он и не привилегированный, но пешком не пойдет. Когда советник Поппелев, заведующий экспедицией о ссыльных, заметил, что употребит силу, - Фомин обругал его подлецом, сволочью и хотел ударить, но мы его удержали. В виду такой сцены Фомин по распоряжению губернатора оставлен в Томске для освидетельствования; если признают больным, то могут заменить каторгу тюрьмой или поселением.
3-я партия состояла почти наполовину из офицеров. Между прочим в нее вошли поручик Крайский, поруч. Стратонович, офицер Николай Кирьяков, студ. Нов. ун. Павел Сем. Анненков, ст. Пейсис—оба в Петропавловск и другие.
Когда эта партия проходила через Ялуторовск, произошла следующая история.—Ссыльных (ялуторовских) не пропустили повидаться с товарищами 3-ей партии, а когда Лазарев бросился обнять ссылаемого из Одессы Анненкова, солдат ударил его прикладом. Зотов (нечаевец) бросился к офицеру, но этот оказался негодяем. Зотов и Лазарев до бесчувствия были избиты, а с офицера были сорваны погоны. Зотов и Лазарев сидят в тюрьме, дело окончится каторгой.
В Иркутской тюрьме теперь сидят 6 женщин политических, которых привезли сюда с Кары за бунт. Фамилии их: Софья Богомолец, Мария Кутитонская, Россикова, Елизавета Ковальская, Мария Ковалевская и Левенсон. Говорят, что их или в Петербург увезут, или же в Вилюйск, Якутской области, где для них строят одиночные камеры. Недавно, в виде протеста против насилий тюремного начальства, Россикова в течение 16 дней не принимала пищи.
--------------------------------------
Помещаем в переводе некоторые выдержки из армянского воззвания от вновь образовавшегося армянского революционного кружка, которое появилось 22 февраля 1885 г.
Братьи и сестры!
Сегодня перед всеми вами совершается факт ужасающего зверства, достойного дикости башибузуков, факт варварского насилия, свойственного необузданности давно прошедших времен, факт вопиющей несправедливости, носящей печать наглости разбойников: русская монархия закрывает наши школы...........
........
Очнитесь! И если теперь мы еще не в силах открыто протестовать против лживого деспота, то, по крайней мере, можем произнести смертный приговор над теми низкими злодеями, пресмыкающимися у его ног, которыми осуждена на погибель наша родина.........
-----------------------------------------
ОТЧЕТ
О суммах, вновь поступивших на дело народного освобождения.
Весь всецело—100 р. Маляренко—2.000 р. Цыган—5 р. Безонов—5 р. Степняк—25 р. Жених и невеста—10 р. Сочувствующий приказчик—2 p. N° 331—150 р. Одессит—22 р. С вечеринок и лотерей г. Е-ца—400 р. От товарища за полгода— 3.035 р. Будущий врач—65 р. Беглецу от своих—57 р. Филолог—54 р. От железнодорожника—11 р. От своих своим—63 р. Скучающий—50 р. Поляк—150 р. От тестя—250 р. Из чертовой стены для карийцев—50 р. (отправлены). Оттуда же—15 р. От Ку-ца—15 р. С предприятия—18 р. 60 к. Матушка—1 р. Кизил—5 р. Получено через Искандера за ноябрь и декабрь 1884 г.—60 р., за январь и февраль 85 г.—84 р. 40 к., за март—95 р. 50 к., за апрель—63 р. 75 к., за май—34 р. 65 к. и за июнь—25 р. Эго—50 р. Из Харькова (от своих)—465 р. Дон—50 р. Большой—26 р. А-цы—25 р. Татарин—75 р. г г. Севастопольцы—65, 10, 50 р. От кума—50 р., от 0-ского кр. молодежи—47 р. X.—20 р. От предприятия фабричных—376 р. От товарищей через казненного—115 р. От II группы—185 р. От ветерин.—19 р. От Московского кружка на перевозку литературы—150 р. От московской кассы—50 р. Свой—3 р. Кружок 11-й—5 р. 60 к. Друг—1 р. Кум—6 р. Дон—48 р. Петербургский кружок на издания—400 р. Министерский—50 р. Лицеист—12 р. Государство—12 р. Сущая—1 р. 50 к. Петербургский кружок—500 р. Тверич—60 р. Вечевые—75 р. Ярогус— 125 р. Помещик—200 р. Кассир—15 р. Вольтерианец—160 р. Экспрофессор—50 р.
По листкам: по л. № 95, 85 г. + + +—5 р., из деревни (через И. П.)—25 р., от старика—25 р. По листку № 98, 84 г. X.-—5 р., Зет—1 р., Эхо—1 р., Ок.—О.—3 р., от земляка—1 р., X—1 р., Т. (м)—1 р., Н. Н.—2 р., Патер Дар.—2 р. По листку без номера: М. Я. К., Кухарь, Вой—по одному рублю, Сочувствующий—1 р. 20 к., X—6 р. По л. № 51, 85 г.: От в-цев—16 р. 80 к., Ачцы—61 р.. от. юриста—25 р., Мадам—170 р., К-м—25 р.,
В-в—200 р., из деревни (через И. П.)—10 р., от второй группы—15 р., Градова—1 р. 50 к., Дмитриев—25 к., Донцов— 60 к., Жаждущий народного освобождения от правительственной реакции—И р. 10 к., Вполне сочувствующий—1 р., Черняев—2 р., Жаждущий свободы печати—63 р., от Александра не III-го—1 р., Георгиевский—2 р. По л. № 0—220 р., от Вари— 200 р. По л. Н 52, 85 г.: от старика—25 р., от жандармского полковника—200 р., Из чертовой стены—-30 р., Моритурус— 58 р., От—каз—5 р., от задохшегося—10 р., Из чертовой стены—11 р., 0,000091—1 р. По л. М» 54, 85 г.: от жандармского полковника—300 р., из чертовой стены—11 р. По л. № 2: из кассы Н. X.—87 р., четвертая группа—150 р. По л. № 56: от предприятия—220 р., Васька—10 р. По л. № 58: свои своим— 115 р., Кент—13 р., Длинный—15 р., Кость—12 р., Кизил—5 р., Арват—ю р. По л. N° 94: Бж.—1 р., Каюанос—1 р., Нос—1 р., Коза—2 р., Недоразвившийся—1 р. 50 к., Нюхач—7 р., Васька—2 р., X—2 р., Деревня—2 р., Собака—1 р., Бумага—1 р., Студент—37 р. По л. без номера: Гимназисты—90 р., Брюхан—50 р., Ветка—1 р., Купец—99 р. По л. № 1, 85 г.: Пуд— 1 р., Купец—1 р., от 8—4 р., Пас—1 р., Дет—2 р., от У—25 р., Терек—1 р., У—15 р. По л. № 4, 85 г.: Ухо—10 р., от избытков—75 р., Лепта—3 р., Бедняк—50 к., Битва—1 р. 50 к., Меняло—75 р., Последний—10 р., Вперед—50 к., за свободу— 100 р., Социалистка—50 к. По л. № 7, 85 г.: Ге—1 р. По л. № И, 85 года: Кавказ—150 р., с линии всего—150 р., завод— 150 р., Чужой—1 р., в насмешку—155 р., Слуга—5 р., Парикмахер—4 р., Приказ—10 р., Петр, Волна, Долгий, Кусака, Буква и барин по 1 р. По л. № 15, 85 г.: № 266—5 р., из 99— 1 р., Китаец—2 р., № 15—1 р., Буква—3 р., № 23—10 р., Неизвестный—50 к. По л. № 44, 85 г.: Катце—2 р., Правов—3 р., Я.—3 р., Фиск—2 р., Казак—50 к., Одна—50 к., Еще—56 к., Люрики Матьяры— 50 к. По л. № 45, 85 г.: Саша—1 р., Чудо—1 р., Гимназистка—50 к., Попович—3 р., Чига—5 р., Зелье и. Чернец по 50 к., Скучающая—1 р. 50 к., Она—10 р., Одержимый—1 р. 30 к., Сторож—50 к., Страж—5 р. По л. Ms 46, 85 г.: Дочь казака—1 р., Владимиров—50 к., Социал-демократка—3 р. По л. № 47, 85 г.: Рассеянный—1 р., Непомнящий— 50. к., Полусочувствующий—-50 к., Н-ый мещанин—50 к. По л. № 50, 85 г.: от избытков—100 р., Ласточка—15 р., Неправый—14 р., X. Y. Зет—1 р., Ложа—5 р., Концерт—85 р., В пользу свадьбы—1 р., Эскобар—3 р., Цицерон—4 р., Бумага, Ваня, Туша, Икс, Шар, Матушка, Баба, Идол и Ребенок по
1 р. По л. N» 22, 84 г.: Раса—1 р. 50 к., Сын эскулапа—2 р., Непомнящая—50 к., Щука—70 к., Н. П.—1 р., Эскулап земский—1 р., Тифозная—1 р. 33 к. По л. № 30, 84 г.: от своих— 15 р., Иван—2 р., Тихоня—13 р., Верующая—47 р., Каза.к— 4 р., Скупой—12 р., Усердная—6 р., Малыш—1 р. По л. № 37, 84 г.: А-чин—17 р., Госпожа—3 р., Малюта—11 р., Сериоз— 25 р., Куща—15 р., Акустик—2 р., X. X. Гр., Воины—80 р., он же—5 р. По л. № 40, 84 г.: Скрипицын—2 р., Сочувствующий—5 р., Уединившийся—3 р., Верующая—22 р. 75 к., остатки от предприятия—90 р., от неизвестных—16 р. 80 к., Скупой—18 р., От сочувствующих—5 р., Из болота—11 р., Тихоня—12 р. По л. № 43: Аз—60 р., Полков—30 р., Минус—2 р., Уаза—4 р. 50 к.. Смирный—50 р., Безгрешный—50 к., Мама— 2 р., Тиша—4 р. 50 к. По л. № 47, 84 г.: Якка—2 р., Черта— 1 р., Мальчик—2 р., Булян—15 р., Сабля—10 р., Своя— от избытков—100 р., Те же—15 р., Казачья сотня—75 : л. № 50, 84 г.: Щука—1 р., Сын эскулапа—1 р., Тихоня - 2 р. 38 к., Жид—50 к., Бобыль—1 р., Усердная—1 р., Верующая—5 р., от Н—а (из болота)—50 р., от В—го—2 р. '. № 65: Бык—10 р., Богатырь—2 р., Своя—10 р., от избы: 150 р., Сухая—7 р., Шутник—25 р., Честолюбивый— 1 р., Боуст—50 к., Терентий—50 к., Цезарь—25 к., Маша, Рыцарь, Дитя, Н. Н. Н., Жадный и Костя по 50 к. По л. без номера: От П.—25 к., Казак—1 р., Труд—55 к., Надежды - 1 р., Старый народ. +, проданный, Иван, В. Н. Р., М. и Н. по 1 р., X. У. П., Н. П., 3., X. X. и У. по 50 к., И—и—2 р., Катце - 5 р., Донец, Сш. и И. по 2 р., В. Д.—40 к., Д.— 30 к. По групповому листку № 0,002: Лукьянов—1 р. 35 к., Воропорхов - 3 р., Урбановский—1 р. 50 к., Черная и Масса по 50 к., По л. N 108 от реалистов г. Н.—265 р., с концерта—136 р, Нэмо—3 р., Рабочий—1 р., Колаич—20 р., Непримиримые-25 р., Фокич—13 р., Б—р —8 р., Сочувствующий—2 р., Ипатыч—15 р., Он—23 р., От юнца через Ал.—100 р.
-------------------------------------------------------------------
Объявления.
Из Типографии «Народной Воли» вышли следующие издания:
«Чего нам ждать от революции?» Л. Тихомирова.
«Сказка о четырех братьях».(4-е изд.)
Печатается:
«Отголоски революции». (Сборник стихотворений.)
Готовится к печати:
"Борьба общественных элементов в России" (брошюра).
СОДЕРЖАНИЕ. Некролог,—Кровавые реки (стихотв.) Передовая статья.—Внутреннее обозрение.—Корреспонденции: (Киевский процесс 14-ти. Киев 30 августа. Одесса 5 октября. Харьков 2 октября). По поводу двадцатипятилетнего юбилея П. Л. Лаврова.—На смерть Судейкина (стихотворение).—-Не божий здесь алтарь (стих.).—Последние дни С.А. Лисянского.—Хроника революционной борьбы.—Воззвание армянск. революционного кружка.—Отчет сборов.—Об'явления
------------------------------------------------------------
С.-Петербург. Тип. «Народной Воли». 2 декабря 1885 г.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------