ГОД ВТОРОЙ № 3 1881 ГОДА 8 ДЕКАБРЯ
РАБОЧАЯ ГАЗЕТА
ЕЖЕМЕСЯЧНОЕ ИЗДАНИЕ
--------------------------------------------------------------------------------------
Почти год тому назад мы начали издавать «Рабочую Газету». Но наша типография, где печаталась . газета, была арестована русским правительством. Не по нутру ему, видно, приходится, что мы говорим рабочему люду правду настоящую, хотим помочь ему выбраться из теперешнего тяжелого, безотрадного положения! Не хочется, знать, царю, барам, купцам, фабрикантам отдавать народу всякими правдами и неправдами награбленное у него в течение нескольких сотен лет! Хоть и не хочется, да придется! Час от часу растет сила народная!.. И не за горами уже времечко расправы народной над заклятыми врагами всего трудящегося люда!.. Вдосталь понатешились, змеи подколодные, над русским народом, пора и честь знать!.. Будет!.. Неравно облопаешься!..
Теперь мы снова имеем возможность продолжать нашу работу, издавать для рабочих газету. Да и нужна-то она больно по нонешнему времени! Хоть, положим, и знает народ своих первых врагов, хоть любого дурака спроси, так и тот не скажет, что барин или купец-фабрикант за рабочих стоит, да, не в обиду будь сказано, много есть простого народа на Руси, что все еще надеется на помощь царскую, что видит в нем своего защитника. А между тем, имей возможность рабочий разузнать, что творится на Руси, так увидел бы он, какой такой защитник есть ему царь, понял бы он тогда, что такого-то защитника давным-давно в три шеи прогнать бы от себя следовало! Знай-ка рабочий, что царь-то этот самый был такой же помещик, как и баре все, понятно, только побогаче их, что у царя-то, как и у них, мужики в крепости были, да и теперь на Алтае в Сибири есть (несмотря на то, что двадцать лет уж прошло, не собрался еще, родимый, освободить их! Некогда, знать! Забот, видно, много!); знай-ка он все дела да распоряжения царские, которыми царь барам в руку играет, знай-ка народ, как царь говорит о нем, как к нему он относится—все одно, что к скотине безгласной, для которой только одна палка нужна, так задал бы он этакому-то защитнику встрепку; небось, небо-то с овчинку бы показалось!..
Но мало еще для рабочего человека понять, что царь не за него стоит. Как поймет он это, да как посравнит свою собственную силенку с силой царской да барской, так у него, пожалуй, со страху-то и душа в пятки уйдет! Эва! скажет, куда нашему брату супротив их итти, никаких средствий нет, против рожна, не попрешь! Хоть и хочется, мол, житья распривольного, да, не про нас оно, видно, писано! Уж сколько разов бунтовался народ, да ничего не мог сделать! Участь, значит, .наша такая, чтобы завсегда рабочей скотиной быть! Ничего не поделаешь, не нашими, руками делалось, не нами и кончится, знай, сверчок, свой шесток! Покориться злой судьбе, значит! А на самом-то деле выходит вовсе не так. Не так страшен чорт, как его малюют! Ведь порядки-то всякие не растут сами по себе, что деревья в лесу, ведь делают-то их люди, а никто другой. А коли так, то отчаиваться нечего, и мы, ведь, не .звери какие, тоже люди, стало быть, и мы можем их изменить, только надо, чтобы нас было много. Правда, множество бывало бунтов на Руси, и все они в конце-концов были усмиряемы начальством; только это вовсе еще не значит, что и справиться с ним никак не возможно. Враги-то народа действуют дружно, крепко стоят друг за дружку, а народ все врозь действует, то в одном месте подымется, то в другом. Ну, понятно, поодиночке-то и легко со всеми справиться! А коли бы все бунтовать начали вместе, тогда дело другое!.. Не больно-то легко справиться, пожалуй, и начальству перепадет! Да окромя всего этого, с голыми-то руками против заправского войска делов много не наделаешь, живо руки к локтям прикрутят; надо, чтобы народ был с оружием. А что теперь, сейчас нас еще и не особенно много, так это беда поправимая. От вас самих зависит, чтобы больше понимающего народа, было, нужно только, чтобы каждый из вас смело открывал бы глаза своим братьям-рабочим, указывал бы им всю несправедливость теперешних порядков и возможность устроиться рабочему люду, как следует, по справедливости!
Ведь сразу-то дела настоящего не обделаешь! И в других государствах, и в Англии, и во Франции, и в Германии, где, конечно, также плохо живется рабочему человеку, дело-то началось с небольшого. А прошло всего несколько лет, и рабочие там настолько сильны, действуют так дружно, что правительства ихние изрядно-таки побаиваются рабочих. Как увидят, что рабочие чем-нибудь особенно недовольны, требуют каких-либо перемен, они сейчас и уступят им, потому знают, что коли добром не дадут, так рабочие сами силком возьмут, да и начальству-то, мимоходом, пожалуй, по потылице попадет! Ну, а начальство, надо сказать, затрещин-то не больно долюбливает, знать, после них недужится очень!..
Понятное дело, что рабочие должны доподлинно знать, чего им следует требовать, добиваться, при каких именно порядках они будут жить действительно по-людски. А то вот, например, во время еврейских беспорядков народ уничтожал еврейское имущество, деньги. Ну, какой в этом толк? Ведь деньги-то сами по себе не вредят рабочему человеку, вредят они потому, что находятся только в руках бар да заводчиков, которые забрали себе все лучшие земли, понастроили заводы да фабрики и при их помощи до ниточки обирают рабочий народ. Вот от этого-то и происходит все горе народное! И до тех пор, пока будут у царя да помещиков все лучшие земли, а у фабрикантов все заводы да фабрики, не видать, как ушей своих, счастья рабочим! Попрежнему будет беден рабочий, попрежнему ему придется итти в кабалу к помещику-барину или своему брату—кулаку, или же предаваться в загребистые лапы толстопузого фабриканта!.. Для того, чтобы осуществилось на земле счастье, народ должен прогнать от себя всяких помазанных и непомазанных опекателей, и управляться через своих выборных, мирских людей, он должен забрать в свои руки земли, фабрики и заводы и работать на них артелями, но согласью. Вот чего должны добиваться рабочие, головы своей не жалеючи!
Итак, счастье народа зависит от того, чтобы все земли, фабрики и заводы перешли в пользование народа, сделались его общим и нераздельным имуществом. Но враги народные ни за что не согласятся добровольно отдать все это, напротив, они до последней крайности будут отстаивать свое право грабить народ, ведь при таких-то порядках им расчудесно живется, все одно, что птицы небесные, не сеют, не жнут, а жрут только, да еще как сладко! Понятно поэтому, что только с боя кровавого и можно отнять у них все награбленное! Стало быть, рабочие должны собирать грозную силу, которая смогла бы взять верх над врагами! Рабочие должны хорошенько это запомнить^ коли им красные дни увидать хочется!
Правда, и у рабочих есть друзья заправские, которые горой стоят за народ, социалистами они прозываются. И они таких порядков хотят, при которых бы рабочему человеку жилось весело, и они хотят, чтобы земля, фабрики и заводы принадлежали бы не барам да купцам, как теперь, а всему народу русскому, а чтобы, вместо царя-лиходея сам народ, чрез своих выборных, мирских людей управлял бы землей русской. Вот уж несколько лет как социалисты со всех концов Руси собирают силу грозную для борьбы с врагами народными. Понятно поэтому, что рабочие всегда могут рассчитывать на помощь своих друзей социалистов, их дело—народное дело. Но и сами рабочие постоянно должны помогать им, а в особенности же, когда социалисты вступят в открытый, последний бой с русским правительством. Рабочие должны также начать бунтовать, лупить своих злодеев-врагов, да забирать у них земли, фабрики да заводы. В на стоящее же время рабочие должны всяческим манером распространять социалистическое учение между своими товарищами рабочими, всячески бороться, как только можно, со своими врагами, добиваться хотя бы некоторых улучшений своего положения. Постоянно борясь, рабочие поймут мало по-малу, что они—сила великая, что, действуя вместе, крепко держась друг за дружку, они смогу добиться всего, чего они по справедливости требуют!
Положим, что все, о чем мы сейчас говорили, мог бы узнать рабочий и из обыкновенных книг но у рабочего человека свободного времени не особенно много, а по дозволенным книгам не больно-то скоро узнаешь все это: и написано-то в них не так прямо, как мы говорим, да и в книжке каждой правды найдешь очень мало, дегтя-то, т.-е. ерунды всякой, бочка, а правды-то настоящей — меду — ложка!
Окромя этого, пожалуй, иной и не поверит барским книгам, скажет: они все врут там, царь совсем не такой, как они об нем пишут! Ну, а мы постараемся выложить правду мужицкую покороче и и понятней, да и в обмане-то подозревать рабочему человеку нас не приходится, потому много наших товарищей пошло в Сибирь, в каторгу да на виселицу за то, что много любили народ русский. Ведь судили-то их баре, не кто другой, своих друзей, небось, не стали бы вешать!
Нынешний раз мы обо всем вкратце сказали, в следующих же номерах поговорим об этом подробнее.
------------------------------------------
Время, братцы, уж приспело,
Не пора ли начинать?
Смело примемся за дело, Гей землицу добывать!
Много лет мы слезы лили;
Не видали красных дней;
Спину гнули, волком выли;
Из-за бар, из-за царей...
Не радел царь в нашем горе;
Время что ль ему радеть!
Слез наплакали мы море,
Не конец ли нам терпеть?
Нам до смерти надоело
Голодать да холодать;
Станем мы горой за дело,
Гей землицу добывать!
Ну-ка, братцы, дружно, смело
Не пора ли начинать?
Станем мы горой за дело,
Гей усадьбы разорять!
Пусть увидят братья-люди,
Пусть увидит мир честной,
Что кипит в могучей груди
Правой мести дух святой.
-------------------------------------------------------------
И БОГУ СВЕЧА И ЧОРТУ КОЧЕРГА.
Рассказ.
Праздничный день. На одной из окраин Питера в небольшом плохоньком трактирчике, за столом, уставленным всякой всячиной, сидели трое рабочих-фабричных. Между ними шла оживленная беседа.
— Скажи ты мне, Миколка, чего это нонче про нас в газетах прописывают: сказывают, будто бы нашему брату на пользу,—говорил один из трех собеседников, малость подвыпивши, худенький, плюгавенький на вид мужичонка, которому, видно, фабрика здорово дала себя знать, потрепала-таки порядочно.—Эй, Егорыч, давай-ка ты нам сюда газетину, да чтобы за первый сорт обо всем в ней описано было!
— Сейчас. Извольте-с, самая лучшая, и фельетонец шанс не дурен, про женскую любовь распрекрасно написано,—с улыбкой проговорил половой, подавая нашим знакомым «Петербургскую Газету».
— Ну, насчет любви женской там теперича наплевать, потому мы насчет делов наших узнать хотим. Ну, Миколка, читай, что тут про нас написано.
— Да что я тебе читать-то буду,—отвечал Миколка:— нешто ты думаешь о нашем брате в кажинной газетине писать станут? Как же, держи карман шире, рылом не вышли.
— А все же прочти,—вставил свое слово земляк и благоприятель их обоих, степенный старик, артельный староста, «дедка», как его прозывали на фабрике.-—Это верно, в газетине насчет нашего брата пишут нонечи. Нашинские-то, земляки, с соседней фабрики, сказывали мне об этом. Будто, вишь, смилостивился над нами батюшка-царь, хочет пьянству предел положить, то-ись, значит, чтобы его совсем не было. Ну, будем сказывать, ты только поднес это стаканчик, уже опрокинуть его собираешься, аи смотришь и стоп! Он тут как тут! «Вам, примерно, скажет, известно, что по нонешнему времени на, водку запрет положен?» «Известно, мол». «А коли известно, так пожалуйте, сударь, в участок!». А там с тебя штраф, потому не пей, коли не дозволено. Вот-те и выпил. И в другой раз штраф, а уж если еще опосля этого заметит, так и портки долой, березовой каши опробуй! И дело, пра, дело. Только строгости нонче мало, не соблюсти, пожалуй, закон.
— Эва. Ай, да дед, куда махнул! Наткося, на водку запрет положить! Да где же это видано!
— Как же опосля этого нашему брату жить придется? А?
— Уж, как ты там ни живи, а водки не тронешь, потому закон.
— Да для ча такому закону-то быть, на кой леший он?
— Не знаешь сам, так спроси, кто умней тебя, может— скажут.
— Не ты ли это умнее-то?
— А хоть бы и я!
— А наткось, выкуси!—и по направлению к «дедке» Василий показывал кукиш.—Вот ум-то твой, видел?
— Кукиш-то и мы показать сможем, я ты ответь, для ча такой закон положен?
— А ты, небось, знаешь?
— Знаю.
— А ну, зачем?
— А вот зачем. Разузнал, вишь, онамнясь царь, что нашему брату совеем карачун приходит, не токмо, что подать платить, а ища подчас и лопать нечего, вот и решил он, милостивец, запретить винище проклятое, подальше, значит, чтобы от соблазна было. Ну, денежки-то наши, что нонче на водку идут, а идет-то их во прорва какая, у мужика в кармане останутся, для поправки хозяйства, значит. Вот по-нашенскому как, слышал! Нуткось, а как по-твоему?
— Ну... гм... Да мы...—несколько озадаченный отвечал Василий, вопросительно поглядывая на Миколку, который слыл на фабрике за «битку».
Миколка же внимательно следил за их разговором и по временам усмехался.
— Что, Василий,—сказал он,—тебе, значит, смерть пришла? А?
— Ну, а ты, примерно, как об этом думаешь?
— Газетины-то ведь почитываешь, так об этом-то должен знать, надо думать, в них об этом написано,—добавил дед.
— Э, дедка, дедка! Слыхал ты звон, да не знаешь, откуда он! В газетинах-то, это верно, прописано, да только не так, как ты сказываешь! Ну суди сам! С этой-то самой водки такая куча денег в казну идет, на жалованье чиновникам да прохвостам всяким, что страсть, почитай, что двести милльонов рублей. Ведь водка-то тоже, как мы примерю, податью обложена. Заводчик-то, что вино делает, за кажинное ведро деньги в казну платит, акциз значит, ну а заводчику все эти денежки наш брат выплачивает, небось, в убыток себе торговать он не станет; денежки, что в казну отдал, ее до копеечки с нас заполучит. Пьешь ты это самое вино и заводчику прибыль даешь, да и в казну тоже денежку несешь! Понял? Так как же царь пьянство поискоренит, коли ему деньги с водки нужны для чиновников, ведь их-то он попрежнему у себя на службе держать будет!
— Одначе, ты и сам говоришь, что все же таки об этом в газетах прописано!
— Так что ж там прописано! Что пьянство главная причина мужицкой бедности, что, значит, его нужно посократить малость!
— Ну, вот видишь!
— Да нешто по-твоему, дед, справедливо они говорят, что будто от пьянства мужик наш кору, вместо хлеба, жрет, целый век свой нищенствует?
— А ты как бы думал. Разе мало деньжищ-то наш брат пропивает!
— Да нешто уж всякий из нас водку, что воду, лопает, ведь немало и из нашего брата есть, что водки и в poт не берут, а велика ль им от этого прибыль? Как же, смотри, дома понастроили! Так же, как и все, еле-еле перебиваются, едва с голоду не околевают! От чего ж это, примерно, баре от этой самой водки ни чуточки не беднеют? А уже на что, кажись, лопают, куда хлеще нашего брата, им, сытым да здоровым, втрое супротив нашего нужно. Да и вино-то пьют они не нашинское, загранишное больше лущат,: бутылочка-то, почитай, больше рублевки вскочит, нашему брату и в жисть попробавать не придется, а все же они живут себе припеваючи, весь век свой что сыр в масле катаются! А?
— Эх, чудак ты, Микояна! Ведь у них денег супротив нашего куры не клюют!
— А отчего же у них денег так много, не переводятся, они у них, что ли, неразменные? Нет, грабят они завсегда нашего брата, потому и денег у них куча. А почему они грабят нас? Земли у нас нет, податей целая прорва, вот они и пользуются этим, всячески притесняют нашего брата, И опять возьми, с чего такого мужик пьет. С бедности, с горя безысходного. Вот с чего. Нешто у нашего брата сердца нет, не жаль смотреть, как ребятишки с- голоду да холоду, что собаки, дохнут. Иль тебе любо, как твои пожитки с укциона за недоимку продают, когда в семье и жевать-то нечего! Весь свой век, с раннего утра до позднего вечера, трудимся, все одно что на каторге, а радостей- то и в глаза не видать! Ничему-то мы не обучены; ничего не знаем, конечно, все от бедности, потому мозги-то и у на имеются, может—почище барских еще будут, так на чем ж нашему брату отдохнуть-то опосля трудовой недели? Ну, к; . тут не выпить! Так в пьянстве ли тут дело! Не потому мужик беден, что водку пьет, а оттого и пьет он, что беднота совсем одолела!
— Это ты верно, Миколка,—сказал Василий. — Хошь опрокидывай за это стакашку.
— Нет, спасибо, водки не хочу больше; налей лучше чайку, коли есть еще!
— Есть, как не быть! Эй, Егорыч, вали живо кипятку, да только смотри, потеплее.
— Из самой середины достану, что ни на есть самый горячий!
— Так, вот ты и рассуди, дедка, откедова надо дело начинать, чтобы мужику от него была польза настоящая. Надо сначала мужику земли вдоволь дать, подать отменить, дать мужику совсем оправиться, а иным манером ничего не поделаешь! Да ты глянь-ка, как царь таперича это дело делает! Уж, кажись, кому, как не нашему брату лучше всего знать, чего такого нам теперича требуется, а царь, чтобы решить насчет водки, собрал бар. Разве это резон! Ведь, небось, они себе не враги, им лучше, когда мужик-то без порток ходит, податливее, мол, будет, не заартачится! Ну, и опять, скажем, может, у кого из них кум, али кт> другой, кабак али трактир держит, али в министерстве пьяном состоит, так как же супротив него-то пойти? А?
— Это верно! Отчитывай!
— Да, вот поди ты!
— А как они дело-то обделали? Уменьшим, дескать. число кабаков да трактиров, да и шабаш. А какой толк от этого выйдет? Меньше пить станут? И тайком торговать станут, да ведь к тому же не каждый день наш брат водку пьет, а в праздничный-то день и подальше сходить ничего не стоит, нешто ноги отвалятся? Ничего, привыкли. Вот если бы царь подать с вина отменил, так тогда бы все малость полегчало, да и то не надолго, с грошами-то делов не поделаешь. Ну, какой же опосля этого царь заступит, коли из евоных делов никакого толку для мужика нет!
—- Ишь, проворный. Тебе, небось, все сразу подавай, не прытко ли скачешь?
— Чего ж воду-то в ступе толочь! Сколько ни толк все толку не будет. Он должен в самый корень бить, землю дать!
— И даст! Для чего же ему было бы хлопоты-то начинать
— Да толк-то есть какой, аль нет?
-Нда...
— Ведь нет?
— Маловато его, это верно!
— В том-то штука, что нет. А ты спрашиваешь, для чего хлопочет он, так слушай. Видит он, что народ в недовольствие начинает приходить, чего доброго еще забунтуется, так он и хочет ему глаза отвести. Я, мол, о вас, братцы, во как забочусь, а на деле-то и заботам евоным цена—ломаный грош, плевка не стоят, потому от них пользы нет никакой. Вид-то показывает, что нам помочь хочет, а по-настоящему-то выходит, что руку бар держит, только глаза нашему брату отводит. Так то! - Так, значит, выходит и нашим и вашим, и мужику будет тепло, да и барам не холодно, и богу свеча и чорту кочерга,—заметил Василий.
- Ну, уж времена. И не поймешь ничего. Кажись бы, должен царь за нашего брата стоять, а делов за ним таких Ох, грехи наши тяжкие. Видно, за них бог карает!
- Нет, дед, не в грехах дело, а сами дураки, вот в чем! Надеемся на врагов своих, когда надо самим силком брать от своих злодеев, врагов—бар, купцов, фабрикантов с царем-батюшкой во главе! Не дождемся мы так о доброго.
- Ну, одначе и домой пора, завтра снова на работу переть. Эй, Егорыч, сколько с нас требуется, получай!
----------------------------------------------------------------
ИЗ РУССКОЙ ЖИЗНИ.
Непроглядная тьма царит на Руси. Повсюду водворились неправда, произвол и насилие. В деревню, к мужику загляните—везде услышишь горькие жалобы на судьбу мужицкую, растреклятую: с податью сладу совсем нет, нищета одолела, урядники да становые свободно дохнуть мужику, чуть чуть что «подозрительно» с пьяных глаз им покажется, мигом в «кутузку» законопатят, и управы нигде на них не найдешь. У городского рабочего фабриканты потихоньку да помаленьку жилы вытягивают, чтобы как лимон выжатый, на улицу вышвырнуть. А насчет «кутузки - в городе и того хуже, сейчас "бунтовщиком" обзовут, сотнями, без всякого разбора, садят рабочих по тюрьмам да острогам. Загребистые лапы всевозможных «хищников» все крепче да крепче давят русский народ!... Повсюду царит тьма! Как звездочка одинокая в темную ноченьку, блеснет иногда какой-нибудь случай сопротивления народа таким несправедливым порядкам. какие существуют теперь на Руси.
Так, несколько больше месяца тому назад в Новгородской губернии крестьяне убили своего бывшего помещика, Николая Епанчина. Слишком уж жестокий человек был покойник, всячески своих крестьян притеснял, за каждую мелочь по судам таскал. Любил, видно, покойник денежки мужицкие, что на штрафы охоч был, да непоздоровилось. Собаке собачья смерть.
На юге, в Одессе, снова рабочие стали жидов-кулаков бить да спервоначала-то маленько промахнулись... Известную актерку, еврейку, Сарой Бернар она прозывается, рабочие приняли за еврейскую царицу, которая приехала будто бы для сбора денег в пользу жидов, да и давай карету, где она сидела, камнями лупить... Промахнулись маленько одесские рабочие, следовало бы сначала разузнать хорошенько, а зря-то лупить нечего. Снова рабочие разгромили несколько лавок да магазинов еврейских, а потом собрались толпой тысячи в три и полицию тамошнюю на обе корки отлупцевали.
И опять-таки, как весной, рабочим не выгорело, усмирило начальство их. Несколько сот рабочих повыслало из города, несколько сот забрало под арест, судить, видно, будет.
В Екатеринославской губернии, в Александровском уезде, несколько мужиков взяли да, и забрали у местного помещика Гнедина всю его землю, и уж пахать было начали, да кривая не вывезла. Потянули голубчиков к мировому. Мужики и об'яснили ему, что земля должна принадлежать не барам, а тем людям, которые ее обрабатывают; что по этой-то причине они и забрали <ее у помещика. При этом они заметили мировому, что ты, мол, ваше высокоблагородие, насчет земли судить нас не можешь, потому—это дело царское! Зря только мужики эти на царя надеются.
Да и где же нескольким человекам земли от бар отобрать—уж куда больше народу бунтовалось в Одессе, да и то сделать ничего не могли. В таких делах начальство всякое крепко друг за дружку держится. Чтобы свернуть ему голову, надо много сил. Действуя врозь, поодиночке, народ может добиться кое-каких небольших улучшений своего положения, а своих заветных, справедливых требований таким путем ему ни в жисть не добиться. Враги народные хорошо понимают, что им тогда карачун придет, и поэтому всеми силами будут противиться осуществлению народных желаний. Только при помощи социально-революционной партии, только при общей борьбе партии и народа с правительством и возможно будет водворить на земле правду! Когда партия вступит в последний бой с русским правительством, когда она разобьет его наголову, уж никто не будет мешать народу забирать в свои руки земли, фабрики да заводы. Не зевай только, никто назад не возьмет, потому барского начальства вовсе не будет!
---------------------------------------------------------------------------
Типография «Народной Воли». 10 декабря 1881 г.
----------------------------------------------------------------------------