ГОД ВТОРОЙ № 6 23 ОКТЯБРЯ 1881
Цена отдельного №
в: Петербурге . . . 25 к.
в провинции . . . 35 »
НАРОДНАЯ ВОЛЯ
СОЦИАЛЬНО-РЕВОЛЮЦИОННОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Постоянная подписка на «Народную Волю» не принимается.
----------------------------------------------------------------------------
20 (8) сентября 1881 года скончался от ран резидент С.-Американских Штатов ДЖЕМС АВРААМ ГАРФИЛЬД.
-----------------------------------------------------------------------------------------
ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА.
Выражая американскому народу глубокое соболезнование по случаю смерти президента Джемса Авраама Гарфильда, Исполнительный Комитет считает долгом заявить от имени русских революционеров свой протест против насильственных действий, подобных покушению Гито. В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей— в такой стране политическое убийство, как средство борьбы,—есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своею задачею. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосудительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия.
Исполн. Ком. 10 сентября 1881 г.
-------------------------------------------------------------
Редакция «Народной Воли» заявляет, что со времени выхода № 1 Листка «Народной Воли» в типографии отпечатаны по поручению Исполн. Ком. следующие издания: 1) Программа Исполнительного Комитета, 3-е издание. 2) Программа рабочих, 2-е издание. Прокламации: 1) К Русскому Рабочему Народу, 2) Офицерам Русской Армии, Украинскому Народу и 4) Вольному Казачеству.
------------------------------------------------------------
Петербург, 2 октября.
Россия переживает трудное время. Новые исторические условия и потребности, новые стремления сталкиваются со старыми формами; идет борьба подорванных историей, отживших, но еще сильных вековой рутиной элементов—с живыми и энергическими силами будущего. Там—старые идолы, недобросовестность и эгоизм, бессознательность, невежество и ошибки отцов, здесь—стремление передовых людей к новым, лучшим, уже намеченным историей, формам общественной жизни.
Призванные в свое время быть слугами нации, быть, по выражению Фридриха Великого, «первыми чиновниками в государстве», представители верховной власти ввергли Россию в страшную дезорганизацию, сделав ее, в силу неблагоприятных исторических условий и бессознательности народа, своею собственностью. — Люди не вещи. Если жизнь отдельного лица не может быть в чьем-либо владении, то тем более такое состояние не может быть нормальным для жизни целого общества. Социальные функции вообще, а государственные в особенности, не могут составлять предмет частного владения, такое положение не может длиться без пагубного влияния на жизнь нации.
Но если оно длится, если, следовательно, не всегда заметно, но непреложно, органически подтачивается старая форма социальной жизни, подтачивается самая жизнь народа., то скоро этот об'ективный процесс разложения отражается в общественном сознании. Являются недовольные, протестующие силы; закипает и ожесточается активная борьба нового со старым, живого с отжившим; общественное сознание борется за будущность народа и за свое существование.
Старые кумиры развенчаны, старые предрассудки брошены.
В былое время сторонники консервативных устоев победоносно указывали на огромное пространство, занимаемое Россией «от хладных финских скал до пламенной Колхиды», ссылались не без гордости на разнородный племенной состав ее населения для доказательства необходимости у нас «сильной руки», которую рабом естественно было отождествлять с деспотизмом. В настоящее время всякий сознательный человек в праве ответить на это улыбкой снисхождения. Оказывается, что у нас, именно вследствие обширности страны, деспотизм вреднее, чем где бы то ни было.
Монархические формы государственной жизни отличаются от демократических тем, что в них нет .места общественному самоуправлению, что все политические функции, которые в демократии направляются самим обществом, здесь получают свое направление от деспотической власти. И само собой разумеется, чем государство обширнее, тем труднее этой власти совладать со своей ролью, тем несовместнее она с интересами народа и тем пагубнее она отражается на историческом росте всего государства и каждой отдельной составной части его.
Государство должно быть народом, организованным для общественных целей, гласит сознание всех цивилизованных наций; для России это особенно необходимо. Но то ли мы видим на самом деле?
Кошелев еще в 1875 году так характеризовал русскую государственную систему: «Наше государственное хозяйство сохранило много общего с прежними нашими помещичьими хозяйствами, дворня была у нас огромная, тунеядцев тьма тьмущая; на балы, обеды, экипажи, дамские наряды и другие пустые расходы тратили мы несметное количество денег... Если этот источник иссякал, то мы беззастенчиво выдавали заемные письма и расходовали эти деньги так же легкомысленно, как бы они составляли свободные остатки от доходов наших... Никто нас не учитывал, ни пред кем мы не были ответственны... К общему и крайнему прискорбию наше государственное хозяйство идет точно так, как шли наши дворянские хозяйства. Чиновникам и сановникам равного роде, как звездам на небе, и числа нет...» Дальше следует подробная аналогия.
Таким образом, даже по мнению людей, именующих себя «умеренными», разница между прежним поместьем-собственностью и современным государственным строем России только в «обширности территории». И это не простое предположение, а печальный факт, подтверждаемый своей нашей общественной и.государственной жизнью.
Бросим беглый взгляд, например, на русский государственный бюджет в связи его с общим направлением государственной деятельности.
Вершиной государственного здания является у нас император. Ему, «как самодержавному монарху», по нашим основным законам, «никаких назначений для его расходов быть не может». Он признает за собой полное «право употребления и злоупотребления», как всякий неограниченный собственник1.
1 Интересно сравнить этого полного хищника с действительными представителями цивилизованных государств, с президентом С.-Американских Штатов, получающим ежегодно от представительного собрания на все расходы 50.000 долларов (75.000 р.), или с президентом Швейцарского Союза, получающим 8.700 франков, т.-е. около 2.500р. ежегодно. У нас даже внуки императора должны получать ежегодно по 500.000 р. Не забыты и "супруги праправнуков", им установлено выдавать за что-то по 15.000 рублей в год.
Несмотря на это, в 1797 году император Павел I все-таки счел нужным выделить из государственных имуществ удельное ведомство, владеющее в настоящее время Алтайскими и Нерчинскими горными заводами, различными фабриками и 7 миллионами десятин лучших земель, которые Е общей сложности занимают площадь, равную всей Германской империи. Глупый, конечно, это был император, однако, по выражению сатирика, «ум ему бог дал большой»: он учредил удельное ведомство после Великой Французской Революции, с наивной целью «обеспечить имущественное положение императорской фамилии на всегдашнее время».
Доходы удельного ведомства неизвестны; зато известно, что деньги на его расходы черпаются из общих сумм государственного казначейства и равняются более 9 мил. в год. Вообще, относительно сумм, нужных на те расходы, для которых существует удельное ведомство, нет никакой разграниченности между этим последним и государственным казначейством, так что даже содержание некоторым членам императорской фамилии выдается из сумм государственного казначейства.
Для охраны этой системы, главным образом, от народа, этого постоянного внутреннего врага, имеющего большие основания быть недовольным, у нас существует военное ведомство, поглощающее в течение года 206.718.302 р. Нам могут заметить, что это ведомство существует везде. — Совершенно верно; но суть дела не в существовании его, а в его назначении, в направлении его деятельности.— В Англии размеры армии ничтожны; во Франции она имеет свою специальную цель—быть наготове против Германии. Но нам никто извне не угрожает; напротив: до последнего времени мы .сами воем угрожали, особенно нациям, стремящимся к свободе. Зато, с другой страны, у нас вое представители внутреннего управления, от генерал-губернаторов до урядников включительно, а в последнее время— судьи, разрешающие столкновения по вопросам внутренней жизни, и сами министры внутренних дел—все люди военные или бывшие военные. Правительство признает, что для управления Россией ему нужны не знания общественных наук и общественной жизни, а военные знания; оно ведет постоянную борьбу с народом и обществом; борьба эта постоянно обостряется и приобретает характер открытой войны. Поэтому естественно, что у нас целая треть государственного бюджета должна иметь прямым назначением обеспечить возможность спокойной и хозяйственной эксплоатации государственного и общественного строя». Вторая треть русского бюджета уходит на уплату процентов по государственным займам. Половина этих займов опять ушла на военное ведомство; четверть была израсходована по системе, указанной Кошелевым, и едва одна четверть употреблена более или менее производительно.—Дальше идут расходы на церковь (19 мил.); на «внутреннее управление» с полицией явной и тайной, относительно которых трудно остановиться на определенной цифре; на финансовое управление и проч., и проч. Интересно, что в этом ряде крупных сумм министерство народного просвещения значится скромной цифрой в 17 миллион. рублей. И если вспомнить, что расходы на потребности самой страны возложены на земские учреждения (в этом их единственное «право существования»), то станет очевидным, что 700 миллионов, собираемых ежегодно правительством с народа, идут не на нужды этого народа, а на содержание тех, кто владеет им, на нужды его хищников.
Сама императорская фамилия получает ежегодно, положим, не более 40—50 мил. чистого дохода; но все остальные государственные расходы составляют, так, сказать, оборотный капитал этого хозяйства: идут на его охрану, на содержание многочисленной монархической дворни, т.-е. бюрократии, и т. д.—А там, за, прямой эксплоатацией народа самим правительством, им же поддерживается частная эксплоатация: кулачество, поборы, паразитство самых разнообразных сортов, сходящихся в одном—в хищении народного труда и народного достояния.
Такова безотрадная картина русского государственного строя. Без преувеличения можно сказать, что Россия не есть даже государство в современном смысле слова; это—организованная, опирающаяся на, штыки система «хищения».
Принужденные требованиями истории еще 20 лет тому назад уничтожить вотчинное владение отдельными общинами, русские деспоты до сих пор удерживают право вотчинного владения целым государством. И никакая частная поправка этой системы не может иметь серьезного значения. Всякое улучшение на существующем основании будет только заботливостью хозяина о вещи, предназначенной для его пользования, или мерой простого «благочиния», в роде законов прежнего времени против жестокого обращения с крестьянами. Разрушительное и деморализующее влияние всего этого азиатского строя на жизнь народа и на его историческое развитие от подобных паллиативных мер не изменится.
Россия должна стать государством, существующим для народа и посредством народа,—вот органическая потребность ее. Правительство должно перестать быть органам эксплоатации целого народа одной семьей, а также—трудящегося большинства праздным меньшинством. Подобное коренное изменение русского государственного строя не «иллюзия», а реальная потребность нации, вытекающая из предшествовавших исторических комбинаций и современных общественных отношений.
Правительство не желает признать этого. Рядом виселиц и системой усиленных вооружений надеется оно победить историю.—В мирное время после Крымской войны наш военный бюджет последовательно увеличивался в геометрической прогрессии. Но государственный строй, соответствующий потребностям времени и нуждам народа, бывает устойчив; неустойчивость его находится в прямой зависимости от тех страданий, с которыми он сопряжен. Поэтому усиление вооружений, прямо или косвенно направленных против народа, служит прямым доказательством возрастания ненормальностей государственной системы и бывает серьезным патологическим симптомом в истории государства,—особенно рядом с упадком производительных сил. страны, констатированным официальными источниками.1
1 Последовавший недавно указ Правительствующему Сенату об уменьшении в настоящем году количества новобранцев отнюдь не уменьшает численности армии, так как рядом сделано распоряжение об увеличений срока действительной службы. В этом году не выйдут в запас солдаты, прослужившие 4 года, как было прежде, а будут ждать 5-летнего срока, и вследствие этого численность армии на первое время скорее увеличится.
Русское императорство делает последние усилия, чтобы удержаться; человеческое достоинство, гуманность—оставлены в стороне. Железные когти деспотизма впились в Россию, душат ее, она задыхается. Протесты сознательных людей, стоны обобранного народа раздаются кругом... Несчастный народ! Несчастная страна, где воинствующие хищники стали правительством, где ложь, разврат и самая возмутительная низость стали истиной и нравственностью; где громадное большинство до тете обезличено, до того принижено, что Желябовы, Кибальчичи и Перовские, точно одинокие утесы, выдвигаются из необ'ятного моря ханжества, лицемерия, лжи, холопства, глупости и апатии, полнейшей апатии того самого общества, за интересы которого они жертвуют жизнью.—Общество до сих пор позорно молчит.
Мы понимаем царей: с детских лет находятся при них негодяи, которые, указывая из окон на проходящих мимо людей, говорят: «Ваше высочество! Это будущие рабы Ваши, Ваши верноподданные». Не удивительно, если при таких условиях развивается у люд ей «мания амбициоза», своего рода умопомешательство, при котором вернуть народу его права кажется чем-то унизительным, а служить предметом травли, быть посмешищем всего мира—считается естественным и заносится на счет крамолы.
Мы понимаем и этих негодяев—Игнатьевых, Победоносцевых и им подобных. Положение их слишком выгодно, а люди они слишком низкие, чтобы по поводу их можно было вспомнить об интересах страны, о совести, чести.—Но общество, его лучшая часть?.. Неужели это молчание будет долго длиться,—эта апатия нормальна?
Широкой полосой народных страданий, потоками крови лучших людей прошли последние царствования через историю России; ненавистью и презрением цивилизованных наций запечатлелись они; неужели не пора положить предел этой системы рабства и позора и вывести: народ на путь свободы и благосостояния ?
Все, начиная с крупных представителей общественных интересов до плеяды мелких газетчиков, сознают необходимость изменения государственного строя России,—почему же активная часть этой трудной исторической задачи должна выполняться немногими? Почему они должны безвременно гибнуть в борьбе с мрачными силами, завещанными нам прошлым, а их молодая жизнь должна быть ужасной, непрерывной трагедией, пред которой бледнеют исторические трагедии других времен?—Или не все обязаны бороться за жизнь и будущность страны?
Мы, действующие в интересах общества, убеждаем это общество выйти наконец из малодушной апатии; мы заклинаем его возвысить голос за свои интересы, за интересы всего народа, за жизнь своих детей и братьев:, систематически преследуемых и убиваемых.
Этот призыв не значит, что мы сами стали слабы после гибели наших доблестных товарищей. Мы сильны нашей исторической ролью. Но мы слишком любим родину, чтобы не призывать к себе всех, кто может и обязан итти рядом с нами. Мы ясно видим, что самодержавный деспотизм роет пропасть под Россией, и если не победит начавшаяся революция, Россия может со стоном скатиться с исторической сцены...
Народ может пасть, но в своем падении он увлечет и вас, ничтожные трусы, дряблые индифферентисты!
Да, Россия переживает серьезный момент; тем энергичнее, тем беспощаднее мы будем вес: подготовленную историей борьбу.
Вопрос о центральной государственной власти, видимо, делается у нас средоточием политической борьбы. Конечно, в обществе, печати и т. д. говорится, напр., о реформах аграрных, местном самоуправлении, свободе слова. Но самая заветная мечта всякого русского, сколько-нибудь развитого честного,—это преобразование неограниченной монархии. Революционер-социалист, радикал и либерал здесь расходятся только в степени да в частностях, обусловливаемых разницей конечных целей. Сама же по себе, демократизация высшей государственной власти, подчинение ее воле народа—для всех партий кажется одинаково необходимой, как основание каждой другой реформы. Со своей стороны, само правительство и те кулацко-эксплоататорские слои, которые теперь являются его единственными верными слугами, употребляют все усилия для сохранения существующей монархии в полной неприкосновенности.
Такое жгучее отношение к центральной государственной власти не случайно и не составляет какого-нибудь недоразумения. Его подсказывает нам, кажется, здравое политическое чутье, и не трудно видеть, что, по крайней мере, в настоящем случае оказывается безошибочным.
Организация государственной власти в настоящее время представляется для каждого народа делом все более и более серьезным. Это зависит от того, что в силу неотразимых социологических законов значение государства для народа постоянно увеличивается. Жизнь современных народов характеризуется именно социализацией, обобществлением всех потребностей, всех общественных функций. Область общественной изолированности постоянно сокращается. Жизнь отдельной личности или отдельного села все теснее связывается с жизнью целого народа и даже человечества.. Те потребности, которые еще недавно, на нашей исторической памяти, могли удовлетворяться самостоятельно даже каждой, отдельной личностью, а тем более селом, в настоящее время уже требуют коллективной работы целого народа, т.-е. стали интересом общенародным. Таким общенародным делом еще в недавние исторические времена была только национальная самооборона. Теперь область общенародного дела постоянно расширяется. Общественное хозяйство, например, становится вопросом, без разрешения которого Россия рискует превратиться в голую пустыню. Народный труд в своих различных отраслях так тесно переплелся, что общее систематическое регулирование его делается безусловной необходимостью. То же самое нужно сказать о народном продовольствии, просвещении, обмене, сообщения и т. д. Социализация всех общественных функций развивается с поразительной быстротой и ставит перед новейшими народами очередную задачу коренной переделки в организации: труда, обмена и т. д., сообразно с усилившейся социализацией интересов. Это и выдвигает на сцену современный социализм, так. же, как реорганизацию государства.
Государство есть не что иное, как выражение всякого общенародного интереса, общенародной власти. Понятно, что чем многочисленнее и сложнее интересы, чем шире становятся задачи власти, тем более совершенной организации требует сама власть. Защита России от татар, болгар от турок—могла быть поручена даже простым разбойникам, как это нередко и бывало. Но государство, имеющее задачей регулирование народного труда и общественной жизни, разумеется, должно быть совсем иное. Поручить такое дело какому-нибудь невежественному или хищному деспоту,—это хуже, чем жить в полной анархии. Социализация жизни имеет своей целью возвышение, а не подавление личности, ее свободы и благосостояния. Социализация интересов потому, между прочим, и сделалась социологическим законом, что по всеобщему сознанию увеличивает независимость человека, его средства и способности. Поэтому было бы полной бессмыслицей отдавать реализирование новых общественных отношений в руки, способные создавать рабство или экоплоатацию или хоть просто неспособные. Новое государство, чтобы справиться со своими задачами, должно представлять величайшую, какая только доступна народу, мудрость, величайшее знакомство с интересами народа и обязательное соответствие с народными желаниями. Организация такого государства составляет миссию нашей эпохи, миссию, разумеется, едва только поставленную к исполнению даже у самых передовых народов.
Таким образом, уже в силу общих социальных законов развития Россия не может оставаться равнодушною к вопросу о характере нашего государства. Не подлежит сомнению, что какими бы частными реформами мы ни задавались, их судьба тесно связана с устройством верховной власти. Уродливые формы государства, заранее обрекают на безуспешность самые чистые и практичные начинания в деле местного самоуправления, в деле народного просвещения, при аграрном переустройстве и везде, где социализация жизни успела уже заявить свое присутствие. Некоторые особенности нашего русского положения делают однако значение государства у нас еще более серьезным.
Государство, по самой задаче своей, имеет в своих руках общее направление дел и поддерживает основы социальной жизни. Но у нас не установились еще самые основы, не определилось до сих пор общее направление народной жизни. Мы присутствуем при самом разгаре борьбы между народным, общинно-социалистическим строем и государственно-буржуазным. Мы не касаемся спорного вопроса о том, возможно ли в России капиталистическое производство. Несомненно во всяком случае, что худшая, средняя, сторона капитализма, т.-е. закрепощение труда и разобщение его от владения орудиями труда,—у нас не только возможно, но составляет главную тенденцию того строя, который считается официальным, законным. Все общие мероприятия государства, все законодательство до сих пор были направлены к подавлению народного строя и доставлению торжества строю эксплоататорскому. Тем не менее этот последний до сих пор еще не укрепился в массах народа, до сих пор еще требует постоянной поддержки государства. Он до сих пор еще есть сила воинствующая, но не торжествующая. Для того, чтобы Разуваев мог успешно оперировать в деревне, ему нужно, чтобы за него был закон, т.-е. общие меры государства. Без этой постоянной поддержки Разуваев не может победить мужика, не может искоренить общинно- социалистической основы, на которой держится мужицкая жизнь. Но, с другой стороны, и мужицкий строй, без поддержки государства, с Разуваевым не .справится. Эксплоататорские элементы успели приобрести такую власть, захватить в свои лапы такие капиталы, такие области народного труда, что мужицкий строй жизни может восторжествовать и развиться до своих логических выводов только в том случае, если закон и общие государственные мероприятия будут за мужика. Короче говоря, благодаря раздвоению русского общественного миросозерцания, государство у нас имеет теперь значение не только регулятора народной жизни, не простой комиссии, удовлетворяющей известным общественным потребностям; государство неизбежно становится орудием борьбы. Если государственная власть останется в руках Разуваевых,—то мужицкий общественный строй будет с течением времени окончательно искоренен. Если государственная власть перейдет в руки народа, то ей придется вступить в упорную борьбу с Разуваевым. Ей придется делать законодательную формулировку народных принципов, предпринять целый ряд мер, общих по всему государству, чтобы дать мужику каждой деревни возможность бороться со своим Разуваевым. Обладание государственной властью вообще делается у нас главным условием победы для каждой из обеих сторон. Значение государства становится всепоглощающим.
Такое положение вещей всеми более или менее понимается: поэтому-то борьба общественных партий и сосредоточивается около государства. Государственных мер требует и кулак, и мужик. На реорганизацию государственной власти направляются все усилия революционеров, радикалов, либералов. На отстаивание неограниченной монархии стеной подымаются вое эксплоататорские элементы. Все это очень понятно. Мы уже высказали свое убеждение в том, что преобразование государства признается необходимостью всеми честными и сколько-нибудь развитыми людьми, а потому не станем останавливаться на доказательствах этой необходимости. Слишком ясно, что бесконтрольная, неограниченная деспотия наследственного монарха совершенно не способна справиться с задачами нового государства. Странно было бы ставить судьбу 85 мил. людей в зависимость от случайностей: а способности наследственного монарха разве не величайшая из случайностей? Затем каковы бы ни были его способности, он все-таки не может сравниться с теми сотнями лучших людей, которых народ посылает в Конвент, Парламент, на Собор. Наследственность монархии, делая из правящей фамилии—строжайшую каюту, отнимает у нее всякое сродство с народом, всякое знакомство с его потребностями; поэтому здравый смысл не допускает совмещать наследственность власти с ее неограниченностью. Наконец, мы слишком хорошо видим, как бессильна деспотия на всякое доброе дело, как . губит она наилучшие реформы, в роде крестьянской. Все это азбука политической науки, давно понятая всеми, так что мы можем оставить в стороне доказательства. Но у нас нередко приходится слышать рассуждения по другому вопросу: должно ли преобразование государства совершиться мирным путем или же революционным? В этом собственно и состоит единственное различие между революционерами и мирными радикалами. Нам говорят: разве неограниченная монархия не может понять сама и даже лучше кого другого видеть свое бессилие служить России? Разве, сознавши это, монархия не может призвать к себе на помощь народ, в виде, положим, Земского Собора? Тогда преобразование государства, в смысле ограничения монархии1, произошло .бы без всяких потрясений. А разве мирный исход не желательнее насильственного?
1 К слову скачать: ограничение власти монарха вовсе не есть обессиление власти вообще, как уверяют наши кулацкие публицисты. Напротив, ограничение монархии это единственное средство для того, чтобы дать власти надлежащую силу и авторитет.
Безусловно соглашаемся с тем, что это было бы очень желательно. Но вместе с тем мы глубоко убеждены в невозможности честной реформы волею самой неограниченной монархии. Можно сказать даже, что если подобная надежда еще до сих пор высказывается, то исключительно благодаря невежеству большинства русского народа и своекорыстью общества, предпочитающего обманывать себя заведомыми иллюзиями, лишь бы только иметь пред.: для оправдания своего бездействия. Вместо всяких доказательств мы должны бы представить оптимистам просто высочайший манифест о восшествии на престол. Кажется, уж намерения Александра III достаточно ясно выражены им самим. Безусловная неограниченность монархия признается здесь основой всей политики. Ее охранение ставится вы. шей задачей правительства. Что же нам еще с своей стороны доказывать? Неисправимым оптимистам мы могли бы еще пред'явитъ новое «Положение»—этот первый законодательный акт нового царствования, эту в своем роде конституцию, которою жалует Россию государь. Можно ли больше систематизировать насилие—мы сомневаемся. Но во всяком случае—право административной расправы (окончательно уже вытеснившей суд), конфискации имущества и т. д. не было так широко поставлено даже в 1864 году в взбунтовавшейся Польше. Свою конституцию государь жалует России, правда,—«временно, впредь до успокоения. А ведь в этом вся штука. Когда Россия успокоится это значит—она не будет уже требовать реформы До тех пор же, пока она не успокаивается, пока требует реформы, ей преподносится «Положение) императора Александра III. Кажется ясно, что т обоих случаях реформы нет, и император остается вполне верен своему манифесту. Вообще не касаясь принципиально вопроса о самостоятельном ограничении своей власти самой монархией, во всяком случае очевидно, что не император Алекс. III сделает это. Его политическая программа слишком хорошо определяется «Манифестом», «Положением», Баттенбергским переворотом и десятком более мелких фактов. Он избрал Ровоама своим прототипом и также об'являет народу: «Мой отец наказывал вас плетьми, а я буду наказывать скорпионами». Имеющий уши да слышит. Дело ясно. Но, констатируя факт, мы не хотим, однако, слишком обвинять нового императора. Он, конечно, деспот, и при том не особенно дальновидный. Но он не выродок какой-нибудь из своей династии. Его дела—вовсе не отличаются ничем от дел других царей. Он логически развивает идею династии Романовых и очень может искренно думать, что честь государя—требует именно такого способа действий. Находятся же и "прирожденные холопы" , вроде Аксакова, разделяющие это мнение. Тем естественнее оно в самом императоре, в «приданном господине». Мы не обвиняем лично Ал. III. Но тем строже приговор произносится над системой. Если основные тенденции системы делают для нее невозможным соглашение с интересами народа, то система должна быть уничтожена, хотя бы насильственно, хотя бы с величайшими жертвами, потому что благо народа стоят выше всех жертв.
Личность Александра III и его политика — только частное проявление общей системы. Наше государство испокон веков отличается свойствами, делающими революционный переворот совершенно неизбежным. Мы упомянули выше о громадных задачах нового государства. Эти задачи ставят на первый план массы народа, их потребности, желания, идеалы. Эти же задачи для своего выполнения требуют и н т е л л и г е и ц и и, т.-е. лучших, наиболее развитых и сознательных народных сил. Масса народа и интеллигенция—вот основа нового государства. Между тем наше правительство историческим своим свойством имеет именно величайшее недоверие к массам и к интеллигенции. В этом отношении наша история создала одним и тем же процессом два явления: одно очень неблагоприятное, другое очень выгодное: плохое государство, но зато очень выгодное для народа соотношение общественных классов.
Старая Россия представляла очень мало способов эксплоатации человека и его труда. Крайнее многоземелье делало захват орудий труда совершенно немыслимым. Иноземного завоевания мы также не испытали. Татары нас грабили, но налетом, а не расселяясь в стране. Эксплоатации нельзя было принять ни феодального, ни буржуазного характера. Единственные способы пользоваться чужим трудом — представляло или разбойничество, или же служба при государстве.. Это последнее, имеющее своими прямыми задачами национальную оборону вследствие политической неразвитости народа, было организовано на основаниях бесконтрольной диктатуры. Понятно, что такая бесконтрольность была очень удобна для эксплоатации, а отсутствие других способов хищничества указывало путь в государство каждому, кто предпочитал жить на чужой счет. Таким образом, наша история одновременно—не позволила сформироваться каким-нибудь прочным эксплоататорским сословиям, но зато сделала притоном эксплоатации государство.
Хищнический характер государства обнаружился у нас очень рано. У нас и народ бунтовал не против каких-нибудь феодалов, а против бояр, воевод, дворян, т.-е. против служилых людей, против представителей государства. Издавна наше государство стало жить не для народа, а только на счет народа. Это вызвало со стороны правительства зоркое наблюдение за массами, сознание враждебности народа к себе и стремление упрочить способы эксплоатации. Покровительство всякому сословию, способному эксплоатироватъ массу, а потому представляющемуся естественным союзником государства,—это покровительство составляет яркую черту нашего правительства. Так. оно 200 лет трудилось над созданием дворянства и уже лет 50 трудится над созданием буржуазии. Мы не станем перечислять всех усилий государства на этом пути, так как предмет достаточно известен.
Эти усилия и жертвы имеют своим источником глубокое недоверие к массам народа, страх перед ними„ уверенность в том, что мужик способен только бунтовать против правительства. То же недоверие правительство всегда проявляло к интеллигенции.
Наша интеллигенция всегда стремилась к демократизму. Это было и есть неизбежное явление. Оно обусловливается тем, что у нас никакие сословия, кроме рабочего и служилого, не имели никакого разумного основания для своего существования. Развитая мысль не могла поэтому иметь других симпатий, кроме демократических. Это сказалось также очень рано и возбудило поэтому подозрительность правительства... С Новикова и Радищева наша интеллигенция испытывает такие же стеснения, как народные массы, находится под таким же бдительным надзором. Таким образом правительство выработало себе самые неестественные традиции. Оно стало в отрицательное 'Отношение к массам и к, интеллигенции и, напротив, постоянно всей душой стремилось то к дворянству, то к буржуазии и вообще к каким-нибудь сословиям антинародным. Между тем у нас единственно живучими общественными элементами являются только рабочие-массы и интеллигенция. Вое другие классы—не в состоянии укрепиться. Дворянство, несмотря на все усилия правительства, не сделалось сословием.. Слабость буржуазии достаточно раскрыта новейшими исследованиями по вопросу о нашем капитализме. Русский буржуа остается до сих пор хищником, капитализм, как система производства, не имеет у вас даже будущности и выражается не в социализации труда, а в простом разобщении народа от орудий труда. Так что наша буржуазия представляет только кулачество и не может иметь в народе другой силы, кроме чисто материальной. Связывая свой судьбу с такими классами и враждебно относясь к единственным живым элементам народа—рабочей массе и интеллигенции,—правительство само осуждает себя на гибель.
Между тем важность политического переворота, демократизация государства обусловливаются у нас именно этим соотношением общественных классов. Защитники рабства и насилия, позорящие ныне русскую прессу, теперь часто прикрываются будто бы заботливостью о народе. Парламентаризм, говорят они, не желателен, потому что он послужит орудием в руках буржуазии. Лицемерие этих прислужников кулачества слишком очевидно. Если когда-нибудь буржуазия под постоянным покровительством неограниченной монархии окрепнет настолько, чтобы быть действительно способной сковать народ, — эти господа первые потребуют конституции. Свободный Земский Собор пугает их именно потому, что на нем явятся только мужик да интеллигенция. Только мужик и интеллигенция могут у нас выступать с стройной общественной программой, с убеждением в своей правоте и с единодушием. Что касается кулака, то как он ни вредоносен, но теперь он не составляет еще сословия, не имеет за душой никакой политической программы,—а потому для свободного народа не страшен. Кулак страшен только при неограниченной, бесконтрольной монархии, ибо она ему дает внешнюю силу, которая для кулака, за неимением силы нравственной, составляет необходимое условие существования. Если бы у нас была надежда, что представительство попадет в руки кулака, то само правительство ничего бы не имело против конституции. Такой общественный слой, чисто грабительский, не имеющий никакой нравственной подкладки, никакого оправдания своей эксплоатации,— такой слой все равно нуждается в вечной шпаге для окования народа, и существующая монархия имела бы место вполне обеспеченное. Горе правительства именно в том. что кулак до сих пор не может оформиться в сословие и на Земском Соборе, сколько-нибудь честном, окажется — несвязной кучкой хищников, а не партией.
Не прошло полных двух лет с тех пор, как революционная партия присоединилась к требованию политической реформы, в смысле ограничения монархия всенародным представительством. Русская мысль за эти два года еще более выяснила слабость всех наших общественных классов, кроме рабочего я интеллигенции. Наша уверенность в том, что народное представительство выразило бы интересы только труда и науки, может еще более укрепиться. Но, с другой стороны, те же два года, к сожалению, еще более выяснили; всю невозможность ожидать реформы от монархии Романовых. Они ничему не научаются, ничего не забывают, и в лиц»: нового императора с самой бестактной резкость; заявляют решимость сохранить свои пагубные тенденции. Насильственный переворот становится таким образом еще более неизбежным. Надежда на мирное торжество демократической идеи в настоящее время делается немыслимой, и всякий честный человек просто обязан прийти на помощь революции. Мы призываем к этому всякого, кто искреннее желает блага России. Опыт последних годов показывает, что в настоящее время все партионные различия, все частные желания должны стушеваться перед одной великой задачей, общей для всех партий, так или иначе стремящихся к благу народа,— перед обузданием деспотизма, заменой неограниченной монархии (всенародным представительством.
-----------------------------------------------------------
ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ.
Смена царей. К характеристике консерваторов. «Положение» для охраны деспотизма. Что такое крамола? Несколько слов об исторической теории Маркса в связи с современным положением России. Еврейские погромы на юге и будущность владеющих классов в самодержавной России.
Наконец и у вас стала заметна внутренняя жизнь. Грянул гром, русский человек пробудился от «надежды усыпления», оглянулся кругом и теперь только, к своем; великому огорчению, ясно увидел, как, действительно. тяжка и неприглядна его жизнь.—В правительстве усиленная деятельность: сменяются меры, лица; сменились даже императоры...
Русские революционеры исполнили свой долг и оказали услугу не одной России, а вообще прогрессу и цивилизации. Как пламя ярче вспыхивает, прежде чем окончательно погаснуть, так система зксплоатации человека человеком не раз попытается еще дойти до диких раскатов деспотизма, прежде чем окончательно уступит место социальному освобождению человечества. И окровавленный труп царя-вешателя надолго останется грозным memento для будущих тиранов.
Александр II сошел со сцены. Вместе с ним мрачно удалились «непризнанные» и отвергнутые вдохновители его. Сходите, вешатели, нагло оскорбившие Россию: ваших имен не забудет она!
На теплые места явились новью люди, В виду серьезного и трудного положения, от этих «новых людей» можно было ждать и новых песен; однако из их уст 'Послышались старые-престарые членораздельные звуки.
Перед глазами потрясенной и взволнованной страны предстали в роли правителей и советников какие-то схимники с четками, какие-то стародавние архивные люди. с крестом и ладаном, ополчившиеся против тлетворных идей и стремлений и против преступного «средостения»; явились юркие проходимцы, почуявшие, что тут для них самое настоящее место. Члены Святейшего синода и московские прорицатели и кликуши нежно обняли «царьградского сатану», о котором известно только, что он много лжет и еще больше любит деньги. Картина трогательная!—На поверхность замутившейся серой русской жизни всплыли глупые до святости, вынырнули другие— плутоватые до гнусности; предчувствуя для себя недоброе, они крепко слились под знаменем «консервативной партии», завыли о "крамоле", завертелись в славянофильском вихре манифестов, постановлений, эктений, поучений... «Куда их гонит, что так жалобно поют?» с грустным недоумением спрашивает русский верноподданный, которому царским манифестом предписано терпеть и надеяться "по примеру прежних лет."
Судьба определила, очевидно, Росши испить до дна чашу деспотизма, чтобы потом тем с большей силой и с большим основанием разбить ее. Такова была во Франции миссия некстати упрямого Людовика XYI; такую же роль сыграет, повидимому, и наш новый правитель, поставивший для себя вопросом чести "охранять и утверждать силу державной власти от всяких на нее поползновений".
Решимость понятная.
Однажды покойный Милль, во время прений с консерваторами об индийских делах, сочетал в предложении термины «консерватор» и «дурак». В следующем заседании парламента консерваторы набросились на него за та, что обозвал будто бы их всех дураками. Милль протестовал.
"Я не говорил, господа, что все консерваторы дураки, но утверждал и утверждаю, что все дураки консерваторы".—История еще раз подтверждает, что Милль был прав.
Впрочем, это можно было предвидеть. Весь нынешний состав нашей консервативной партии выступал уже однажды в роли фактических вершителей государственных дел; это было в недавнюю войну с Турцией. К чему они стремились тогда, чего достигли?—Говорить серьезно о "свободе славян" едва ли возможно. Если вы можете, читатель, представить себе крокодила льющим горькие слезы о пожираемой жертве, или разбойника с жаром ополчающимся за неприкосновенность чужой жизни, то представьте себе и Игнатьева преломляющим копье за «свободу» и за "искоренение хищения". Недавний переворот в Болгарии, предпринятый по русскому внушению и соизволению, показывает ясно, какого рода освобождения желали и желают эти люди.
Война с Турцией велась, очевидно, не во имя идеальных освобождений, а во имя традиционных завоеваний. Но и наш «мефистофель», с политическим кругозором казарм и передних, упустил при этом из виду, что войну придется нам вести не с Турцией только, а главным образом с Англией, и что у Англии есть действительный интерес вмешаться в дела Турции, а у нас его, по меньшей мере, нет. Англия—страна с интенсивнейшим капиталистическим производство. Если она не находит сбыта для своих продуктов,—это порождает в стране кризисы, неурядицы, всевозможные общественные бедствия. Имея постоянный излишек в продуктах (с точки зрения капиталистического производства), Англия имеет органическую потребность держать более отсталые страны в зависимости—с тем, чтобы они служили ей рынком для сбыта, и для этого, с полным основанием, не остановится даже перед войной. Она не только может, но и должна, оставаясь капиталистическим государством, придерживаться подобной политики.
У нас положение как раз обратное. Мы не только не можем сами господствовать экономически над другою страной — мы сами, в этом отношении,, народ зависимый. Расширять наши пределы значит расширять только. пределы этой зависимости.—Содержание наших окраин обходится при этим дорого и потому, что они, с полным основанием, недовольны насаждаемым у них порядком вещей. Статистические данные и указывают, что орловские или тамбовские обыватели принуждены прямо уплачивать деньги на управление каким-нибудь Ташкентом или Картой, так как эти последние, сами по себе, не покрывают этих расходов. Таким образом, Россия от всяких таких завоеваний скорее проигрывает, чем выигрывает. Нашим дипломатам подобные соображения не могли и не могут прийти в голову. Поэтому в результате воинственной политики с Турцией, в результате потраченных сотен миллионов рублей и убитых сотен тысяч самых сильных людей—у России осталось одно горькое воспоминание о безобразном процессе войны.
Но вот эти "государственные люди", без нравственного чутья, без элементарного государственного смысла, во главе внутренней политики; перед ними сложнейшая историческая задача.—Что намерены они предпринять? Неужели и здесь удовлетворит их бессмысленный процесс войны и разрушения?—Оказывается, что да.
Перед нами недавно изданное «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественной безопасности,». Документ характерный. «Буде окажется надобным», генерал-губернаторам и губернаторам предоставляется полное право распоряжаться личностью и имуществом несчастных верноподданных. Вот для образца некоторые пункты этого «Положения».
§ 24. Генерал-губернаторам присваиваются изложенные ниже права главноначальствующих, а в случае надобности, по особым каждый раз высочайше утвержденным положениям комитета министров, и права главнокомандующих армиею в военное время,
§ 26. Главноначальствующему, независимо от прав, указанных в отделе II настоящего «Положения», «предоставляется в пределах подведомственной ему местности»— между прочим следующее:
«е) Право устранять от должности, на время об'явленного «Положения чрезвычайной охраны», чиновников всех ведомств, а также лиц, служащих по выборам в сословных, городских т земских учреждениях; из сего исключаются только лица, занимающие места первых трех классов.
«ж) Право разрешать экстренные, приостанавливать и закрывать очередные собрания сословных, городских и земских учреждений, и в каждом отдельном случае определять вопросы, подлежащие устранению из обсужденная означенных собраний.
«з) Право приостанавливать периодические издания на все время об'явленного чрезвычайного положения, и
«и) Право закрывать учебные заведения на срок не свыше одного месяца». Впрочем, эта приостановка может быть продлена на неопределенное время «с разрешения министра внутренних дел».
Русские «верноподданные» могут очутиться в темном погребе, без книг, без учебных заведений, без чиновников даже,—охраняемые от вольнодумных мыслей вооруженными с ног до головы солдатами. Наши «чрезвычайные охранители» предвидят, что им придется стать у себя дома «главнокомандующими армией в военное время» и вести эту армию против недовольного народа.—Много нужно бесстыдства, чтобы, видя, до каких размеров может разрастись общественное недовольство, кидать обществу в лицо заявление, что самодержавие ив отступит ни перед множеством жизней, ни перед попранием элементарных человеческих прав, ни перед кровавой гражданской войной. Но нужно еще более безумия, чтобы в виду подобных перспектив все-таки надеяться восторжествовать.
Эти люди, повидимому, глубоко убеждены, что наша внутренняя «крамола» есть не более, как злое дело нескольких отчаянных голов,—что появилась она без всякого основания—просто «из ничего» (создал же бог мир «из ничего»), и что стоит только искоренить «супостатов», а если смута проникнет в народ,—искоренять большую или меньшую часть народа, и «неистовая крамола» исчезнет, как «воск от лица огня».
Когда к Александру III и его брату являлись депутации от евреев с просьбами сделать на будущее время невозможными беспорядки,—они с уверенностью распространились о принятых мерах и опять не преминули потолковать о крамоле, «рука» которой видна в антиеврейском движении. В известном смысле это верно. Но, называйте, господа, это явление крамолой, подрыванием основ,—называйте, как хотите, вопрос не в этом. Вопрос в том, где причина их и как достигнуть положения, при котором они не повторялись бы в будущем.
Новое требование истории, ее поступательное движение вперед и, вместе с тем, изменение .социологических данных так же неизбежны, как неизбежны все естественно-исторические явления. Остановить солнце можно только в сказке. Но историческое .солнце, в своем вечном движении, встречается часто с наслоившимися эгоизмом и варварством. С пеной у рта бросаются ему навстречу эти силы, происходит в социальной жизни коллизия, иначе крамола. Бессмысленно ссылаться на нее представителям темных сил,, когда к ним приходят люди, страдающие так или иначе от этого явления. Получи народ возможность 'Свободно проявлять свое сознание и свою -волю для устранения общественных зол,—никакой крамолы не было бы. И единственно целесообразная мера, которую вы, представители самодержавия, можете, оставаясь добросовестными, предложить против всяких шут, это—те мудрствуя лукаво, сойти с пути естественного развития народа. Иначе вы можете кричать, шуметь, размахивать руками,—-'истории этим не остановите. Она, в конце-концов, сметет все-таки и вас, а шва будет беспощадно и систематически выдвигать сложный с о ц и а л ь н ы й в о п р о с—напряженный и грозный при таких неблагоприятных для его разрешения условиях.— Шефле прав, когда говорит, что такой путь дорого обойдется «(классам владеющим и культурным».
Мы не можем согласиться с непосредственными толкователями исторической теории Маркса, утверждающими, будто разрешение- современного социального вопроса не только может, но и должно явиться, как простой постулат крайнего развития капиталистической формы эксплоатации, .которая будто бы, сама по себе, развивает условия, благоприятные для его разрешения. Их взгляд основывается, главным образом, на известной триаде Гегеля и его законе исторической преемственности явлений; иного индуктивного материала для такого вывода мы нигде не находим у них. Но толковать Гегелев закон в том смысле, что дурное, просто в .своей крайнем развитии, приведет к хорошему,—это напоминает несколько доброго идеалиста Панглоса, полагавшего, что все идет к лучшему в этом лучшем из миров. Развалины Лиссабона разочаровали старика.— Природе с а м о й по с е б е нет дела до людей, до того, что для них лучше и что хуже. В процессе развития антитеза всегда бывает, конечно, иная, чем теза, но, с точки зрения человеческой пользы, первая может быть гораздо хуже второй; и до настоящего времени синтез различных исторических процессов был, действительно, так печален, что оканчивался падением народа, а иногда—и вырождением расы. Это дало даже повод профессору Блюнчли утверждать, будто смерть народа так же естественно неизбежна, как и смерть индивида. С этим, положим, опять нельзя согласиться, так как такого рода «синтез» несомненен там только, где ненормальности социального строя успели уже глубоко проникнуть в социальный организм и произвели в нем серьезные патологические изменения.—Отчего зависит в истории подобный исход и чем обусловливается для будущего возможность иного исхода,—в обсуждение этих вопросов мы не станем вдаваться здесь, так как для этого пришлось бы выйти из рамок «обозрения».—Во всяком случае, ни мнение марксистов, ни мнение Блюнчли, в их абсолютной формулировке, не имеют за себя серьезных научных данных. Роль экономических аномалий, как факторов исторических явлений, с полной достоверностью может быть сведена к следующему: всякий порядок, сопряженный со страданиями масс, рано или поздно, порождает острое недовольство этих последних—террор, революцию—порождает восстание рабов в Риме, Пугачевский бунт в России, современные погромы в России же.
В русской социальной жизни пресловутое «отрицание отрицания» началось уже. Из простого недовольства оно перешло в «беспорядки» и дойдет прежде, чем где-либо, до широкого экономического террора, так как у нас антагонизм сословий хотя и не достиг той глубины, какая существует на Западе, но он тем обостреннее.—На степени и различных проявлениях этого антагонизма необходима остановиться, так как это жгучий вопрос нашей внутренней жизни.
Земский гласный, Соколово-Бородкин, по поводу еврейского вопроса в Елисаветграде, «обратил внимание земского собрания на необходимость исследования тех экономических причин, которые вызывают эти беспорядки. Он доказывал, что, являясь теперь в форме движения против евреев, беспорядки эти могут принять более широкие размеры и представить серьезную опасность для всякой частной с о б с т в е н и о с т и».
Причины такого неутешительного для имущих классов явления вообще интересны. Одесский корреспондент «Русских Ведомостей» писал от 7 мая: «Сильно заблуждаются те, которые полагают, что беспорядки, с такою страшною силой охватившие почти весь юг России, хотя и направленные исключительно против евреев, вызваны одною только племенною ненавистью к ним. Движение это вызвано причинами экономического, или вернее социального свойства, а евреи явились здесь чем-то в роде пресловутого «козлища искупления». Прежде единственный случай массовых движений против евреев был в Одессе ровно десять лет тому назад, но и он был вызван экономическими причинами, так же, как совершающиеся па наших глазах побоища. Стало быть, здесь необходимо было нечто ухудшающее общее состояние; а это «нечто» заключается, по нашему мнению, в том бедственном положении, в котором находятся рабочие у нас на юге. Общий застой в торговле и промышленности, страшная дороговизна хлеба, прошлогодний неурожай, закрытие многих фабрик—все это вместе взятое отозвалось очень тяжело на рабочих. В последнее время со всех сторон жаловались на безработицу: тысячи рабочих сидели без дела. Мы не помним, чтобы когда-нибудь в Одессе было такое громадное число нищих, чтобы на каждом шагу попадались вполне здоровые суб'екты, просящие «ради Христа» за неимением работы. И вот этот-то «неблагонадежный» элемент и составил главный контингент так называемого антиеврейского движения. Вся эта масса голодающих, бесприютных и босоногих с диким восторгом приняла участие в походе против семитов,—но уж, конечно, не из каких-нибудь принципов. Они нападали на евреев потому только, что встречали в этой среде слабейшее сопротивление ».—Корреспондент «Порядка», иллюстрируя те же беспорядки, говорит: «Толпа голодает, и если ее к следующему дню не перевезут на баржи или не примут на работы, то она с голоду может броситься грабить. В простонародье идут самые нелепые слухи о том, что начальство подкуплено, что надо итти не на живот, а на смерть, что «война» уже завелась на все лето, что вчера-де две баржи с народом в море затопили и т. д. Во всяком случае, при нынешней безработице, легко можно ожидать повторения беспорядков, тем более, что рабочие почти с каждым днем прибавляются с севера, а работы уменьшаются; дела все приостанавливаются; кредит за границей совершенно потерян». Вообще вся пресса, почти единодушно высказывалась, что причиной антиеврейского движения является «совершенная ненормальность экономических отношений, в которых стоит еврейское население к местному христианскому»,и что «никакие судебные или иного рода кары не смягчат ожесточения в людях, снедаемого бедностью, к тем, кого они считают, хотя бы и ошибочно, единственными виновниками своей нищеты».
Во время разбирательства дела о беспорядках в Киеве, вопросы прокурора о причинах антиеврейского движения, свидетель Розенбаум, высказав предположение, что еврейское движение имеет тесную связь с социально-революционным движением последнего времени и с печальным событием 1 марта, весьма основательно заявил, что политические причины играли существенную роль в данном случае, но обвинять евреев, что они создали эти печальные экономические причины, вызывающие беспорядки,—нельзя, так как еврейская эксплоатация находит почву в общих экономических условиях жизни нашего народа»,— Последнее несомненно верно; и непростительно заблуждаются те, кто думает, что погромы грозят у нас только евреям и только на юге. В Одессе, по словам «Порядка», «буйствующая толпа разбивала не только еврейские магазины, но (даже большею частью) и русские»; говор толпы о том, что «покончим с жидами, а потом возьмемся и за русских», раздавался довольно часто.—Вместе с тем, нужда трудящегося люда и других частях России не меньше, если не больше, чем на Юге.Из Орла, напр., в том же «Порядке» пишут, что «никогда в Орле не бывало такого количества нищих, как в нынешнем году. Главный контингент их составляют крестьяне обоих подов и всех возрастов; попадаются даже целые семьи, отец и мать с детьми, которые, с невыразимым отчаянием в голосе, бросаются ко всякому проходящему, умоляя о помощи. По всему видно, что только неумолимый голод выгнал этих несчастных из их лачуги и деревни на улицу.—Проезжая по деревням, нередко видите избы с заколоченными окнами и дверьми; это значит, что хозяева оставили деревню и разбрелись, куда попало, на «поиски где «лучше», или где «можно жить» такому нетребовательному человеку, как русский крестьянин. Орловская губ. принадлежит к числу лучших губерний по климату и почве; и, несмотря на это, трудно допустить, чтобы где-либо крестьяне могли быть в более бедственном положении, чем здесь».—Крестьяне целыми семьями отправляются отсюда, «кто к Китайской границе, кто в Семиреченскую область, кто в Тобольскую губернию. Большинство переселенцев не имеют никаких средств на дорогу и думают христовым именем дойти до места назначения. «Подадут малым, а при них и я с бабой как-нибудь сыт буду», говорят несчастные: «все равно и здесь есть нечего»...
Таким образом, причины—общие для всей России, поэтому и проявления их также оказываются общими. С одной стороны, эти проявления, то-есть «беспорядки», готовы направиться против помещиков; и мы читаем в Симбирской, Земской Газете длинное заявление, за подписью честных помещиков и иных «столпов», но поводу ходящих в народе слухов об отобрании у них земель. Авторы заявления приписывают эти слухи «темным проходимцам» и высказывают жалобы на крестьян, которые им верят. «Скверное положение!» восклицают землевладельцы: «а все из-за какого-нибудь десятка отпетых проходимцев!—Царь призывает всех и каждого к искоренению крамолы, и она искоренится только тогда, когда каждый лично пойдет против крамолы и задержит при встрече попавшегося смутителя». Эти бескорыстные сыны отечества, «желая исполнить долг верноподданных... согласились между собой сделать складчину» и об'являют, что «каждый крестьянин, который задержит злоумышленника, рассказывающего в народе о переделах и иных незаконных вещах... имеет тотчас же получить от вас сто рублей».—Классические люди!
С другой стороны, народное недовольство начинает направляться против полиции. Часто приходится читать, а еще чаще слышать, о столкновениях рабочих с полицией, о том, что толпа отбила кого-нибудь из ее рук, или просто- по собственной инициативе, избила неприкосновенных блюстителей беспорядка. В «Русском Курьере» читаем корреспонденцию из Баку от 18 апреля: «Пишу под давлением ужасных событий! Вот уж пятый день, как в городе восстание и полнейшая анархия. Пьяные бондари разнесли полицию, переколотив и изранив служащих. С этого началась, история, а затем,, под влиянием давнишнего озлобления, масса отправилась на Татарскую часть, где начались ужасные сцены»...—«Мне в первый раз,—говорит корреспондент «Недели» по тому же поводу,—приходится видеть раз'яренную толпу народа. Не дай бог никому быть очевидцем подобного зрелища... Страшен народ, когда он в с т а н е т! Он (делается тогда зверем, беспощадным, жестоким>...—Даже Москва, прославившаяся консерватизмом Охотного ряда, начинает приходить в себя. В московских газетах от 16 сентября читаем, что там, у Никольского рынка, толпа, по какому-то мелкому поводу, бросилась на полицейских чинов и с знаменательным криком «довольно мы терпели!» стала бить городовых, при чем явившийся околоточный был измят более других.
Во всей России сознание народа, что «он довольно уже «терпел», начинает проявляться, но, пока оно проявляется спорадически. Только на юге, прежде, чем в других местностях, народное недовольство стало выражаться массовым революционным движением, получившим, в силу местных условий, антиеврейский оттенок.
В настоящее время, помещики, как владеющий масс, являются уже у нас на юге «преданием старины глубокой», каким-то анахронизмом. В вечной толкотне из-за куска хлеба, в своей ожесточенной борьбе за существование, народ уже не принимает во внимание помещика,— как силу вымирающую, захудалую, гонимую превратной судьбой. Если где-нибудь в накренившихся дедовских хоромах и сидит еще мрачный «пан», отставший от культурного движения своего века, то мужик относится к нему скорее снисходительно, чем враждебно, и часто- называет его полу ласкательно, полупрезрительно Антошкой. Фомкой, Ваней. Все внимание обороняющегося народа сосредоточено теперь на кущах, шинкарях, ростовщиках, словом—на крупных и мелких евреях, этой местной «буржуазии», поспешно и страстно, как нигде, обирающей рабочий люд.— Иногда приходится слышать замечания о бедности большинства самих этих местных «буржуа»; автору самому приходилось наблюдать эту бедность. Но, глядя на нее, .я думал: как бедна должна быть масса народа, если даже такие обиратели его сами ходят часто чуть ли не оборвышами.
Откровенный, подчас насмешливый цинизм евреев 'В .деле обирания—не поддается описанию. Фигаро прошлого века, наверное, был и менее смышлен и более совестлив. Нежинский корреспондент «Киевлянина» говорит, напр.: «Десяток тысяч евреев-торговцев, кабатчиков, факторов и ростовщиков, поселившихся в Нежине, в последние годы .забрали в свои руки, всю промышленность, и христианскому населению пришлось выносить весьма тяжелый экономический гнет. «Без жида у нас и шагу сделать нельзя», жаловались мне горожане. Они закупили треть Нежина, .забрали в свои руки всю торговлю и, пользуясь нуждой, .закутали на корню хлеб. Бедному человеку скоро жить нельзя будет в городе. Все, что ни привезет мужик на базар,—все это еще за городской заставой закупается евреем и затем продается на базаре по ценам, какие ему вздумается установить. А что уж обмерят, обвесят и обсчитают, так и говорить нечего; попробуй жаловаться, так и не рад будешь, что с евреем связался».—И не мудрено: при всей своей сметливости, евреи еще и большие знатоки наших законов. Я уверен, что ни один юный кандидат прав не знает до таких тонкостей казуистики X тома и Судебных Уставов, как знает ее заурядный шинкарь на юге. И когда взглянем на этого ловкого человека рядом с добродушным и доверчивым хохлом, существующим для производства и увеличения его «частной собственности», то вчуже жутко становится.
Украинец ненавидит еврея всеми силами своей души— не за религию его, конечно, а за эксплоатацию. Народу нет .дела до того, что «наши экономические условия не евреями созданы», и что они, как личности, не повинны в них. Человеку, не обладающему широким кругозором, вообще свойственно об'ективировать причины явлений, соприкасающихся с его интересами, и переносить свои симпатии и антипатии на что-нибудь осязательное, живое. Если простительно симбирским столпам и царским министрам видеть корень изменения социальных потребностей в «отпетых проходимцах», как деликатно именуют они представителей современной социальной идеи,—то тем естественнее простолюдину считать причиною всех своих бед «подлеца Ицка», засевшего в его селе, и надеяться, что с удалением этого «шельмы» жить станет не в пример лучше. Между тем общие социальные условия все более подтачивают экономическое положение народа, делают его все более безвыходным,—и вот раздается вдруг «долго мы терпели!», начинается поход против «жидов», начинаются ужасные сцены!
В Елисаветграде, где начались погромы, было разрушено более 100 домов, убитыми оказались 20 человек, ранеными 200. Это послужило как бы сигналом, и движение распространилось по всему югу.—Мы не станем развертывать пред читателем картину всех бывших до настоящего времени погромов, но все-таки приведем описание некоторых, чтобы напоминать представителям «основ», какие перспективы ждут их впереди.—«Грядущие события отражают к нам тень от себя», говорит английская пословица. Посмотрите же на эту тень, чтобы иметь хотя приблизительное понятие о событиях будущего. Вот выдержки из двух корреспонденции «Голоса» о киевском погроме. «Ураган народной расправы прошел но всем улицам Подола, где жили евреи, и особенно сильны опустошения на Оболони, почти сплошь заселенной евреями... Многие десятки домов стоят без рам, и возле них навалены кучи разломанной и разбитой мебели и посуды, разорванной одежды и проч.,—буквально как после нашествия неприятельского). На Житном базаре и на Братской площади разбиты почти все еврейские лавки. Пострадали от народной ярости и многие богатые магазин: еврейские (специально охраняемые войсками, прибавим и от себя) на Александровской улице. Нет возможности сказать о числе убитых и раненых; но убытки несомненно должны считаться сотнями тысяч, если не миллионами».— «Казаки пускают в ход нагайки», пишет другой корреспондент, «но, встреченные целым залпом камней вынужден отступить. Толпа подошла к магазину часовых дел мастер Бланкштейна. Раздается грохот—железные ставни разломаны, стекла разбиваются вдребезги, рамы выламываются. Буяны врываются в магазин и начинают хозяйничать. Вещи, находящиеся в магазине., выбрасываются на улицу. Вот, с грохотом падают на мостовую громадные стенные часы и разбиваются на мелкие кусочки; другие, третья, четвертые и т. д. подвергаются той же участи; наконец, падает град мелких золотых и серебряных вещей. Стоящая на улице толпа жадно все подбирает. Является отряд пехоты и дружным натиском оттесняет от магазина толпу, а казаки плетьми разгоняют ее; производятся аресты, но мгновенно собравшаяся толпа отбивает арестуемых.—Между тем на площади, что против Братского монастыря, раздаются крики и вопли. Войска направляются туда. Я последовал за ними по Александровской улице, которая была покрыта пухом и перьями, точно снегом, и буквально запружена кусками разбитых стекол, обломками мебели, остатками разных товаров, клочьями изорванной одежды и материй. Я подошел к рынку.
«Трудно описать ту страшную картину, которую представлял в то время Подольский рынок. Крик, шум, свист, злобное гоготанье обезумевшей .толпы. Еврейские будки с разными товарами разрушались до основания. Жестяная в хрустальная посуда, зонтики, сапоги, вилки, перчатки, пуговицы, железные изделия, кружева, ложки, куски материй, ножи, готовое платье—все носилось в воздухе и потом падало на землю и расхищалось жадною толпой. Это был ужасный хаос, не поддающийся описанию... Вокруг войск стояла толпа любопытных; все разговоры касались, разумеется, происходящего возмутительного события, при чем каждый спешил сообщить соседу какое-нибудь новое известие о побоище. «Теперь бьют евреев на Шулявке!» говорили одни; «грабят завод Бродского на Жилянской!» сообщают другие; «Демиевка горит; на Куреневке, Глубочице не осталось ни одного еврейского дома в целости», добавляли третьи.—К сожалению, вое эти известия оправдались. Предместья Киева сильно разорены; дома, в которых обитали евреи, обращены в груды развалин; фабрики и заводы сожжены и разрушены,—трудно перечислить все подробности, всe грустные эпизоды этой возмутительной катастрофы. Общее впечатление самое тяжелое, самое гнетущее: пет ничего ужаснее, как вид этой дикой, оборванной, раз'яренной толпы».
«Ночью безобразия продолжались. Дикий гул и шум раздавался на Подоле и в других частях города... Все, что только уцелело от беспощадной руки бушующей толпы 26 числа, превратилось в пух и прах 2 апреля... Толпа буянов все более и более обострялась и в своем азарте дошла до невероятного остервенения... На Андреевском спуске полиции и войско хотели было остановить буянов, но напрасно; буйная толпа торжественно, со свистом и гамом шла вперед, вооруженная рабочими инструментами. Грустный вид представляла эта жалкая «армада»! Один еле-еле прикрывал свою наготу; другой—кое-как напялил на себя женский бурнус с оторванными карманами; третий—в суконном сюртуке, еще не оконченном, с белыми поверх нитками; четвертый- прицепил на голову шиньон. Все в синяках, полубосые».—Точь-в-точь санкюлоты времен Великой революции, с тою разницею, что у нас гроза не ограничивается большими городами, а распространяется и по захолустьям. "
Корреспондент «Киевлянина» следующим образом описывает беспорядки, бывшие в уездном городе Нежине. "21 июля в 9 часов утра начала собираться толпа близ Соборной церкви, с требованием выпустить арестованных накануне и угрожая за убитых, которых оказалось 4 человека. С час толпа волновалась, но все-таки стояла, не двигаясь. Наконец, около 11 час., по предложению некоторых вожаков, двинулась к первой полицейской части, которую хотели разбить, чтобы освободить арестованных. Через 5 мин. толпа уже бежала рысью по Успенской ул. к базару и с криками: «бей жидов!» устремилась на близлежащие еврейские дома... Солдаты пытались прикладами разогнать толпу, но безуспешно. Раздался залп, несколько человек упало, но толпа не двигалась. Раздались крики: «нас бьют... бей жидов», и лавки Л., Р. и других, а также погреба были разбиты, и все предано уничтожению... Пули не действовали. Толпа кричала: «стой! не уходи!» Картина была ужасная. Полупьяные, пьяные и трезвые—все это смешалось, рвало, ломало, било, кричало, неистовствовало... К 5 часам разгром достиг своего апогея,—картина, потрясающая душу... все вышло из обыденной колеи... Масса диких, а не мирных граждан покрывала площадь. И среди этой обезумевшей толпы и всеобщего разрушения—лужи крови и трупы с распухшими лицами...» О том же погроме читаем в «Московских Ведомостях»: «Можно сказать без всякого преувеличения, что не осталось ни одного еврейского дома, у которого не были бы выбиты окна; мебель вся разрушалась и выбрасывалась на улицу. Одного пуху из еврейских перин до того было навалено на улицах, что они представлялись как бы покрытыми снегом. Так продолжалось до двух часов за полночь... Офицер, командовавший отрядом солдат на Магерках, тешимый буйной толпой, вынужден был приказать сделать залп, жертвой которого легли четыре человека. Залп не достиг предполагаемого результата: толпа не только не смирилась, но еще более рассвирепела при виде трупов своих соучастников. С криком: «за кровь христианскую!» разъяренный народ бросился на богатые еврейские дома и разрушил в них все до тла. Следовала та же самая картина, что и на Матерках. Ни полиции, ни местных солдат недостаточно было для усмирения стихийной силы. Удалось только захватить несколько человек зачинщиков, но и это опять лишь возбудило народ. Толпа нахлынула на части и требовала освобождения заключенных; когда же требование ее не было удовлетворено, она бросилась на базарную площадь и начала разрушать все лавки... Когда прибывшие роты солдат ж полиция снова вздумали остановить толпу силой, то встретили уже сопротивление: несколько солдат и два офицера были даже довольно тяжело ранены. Ничего не оставалось делать для усмирения раз'яренной толпы, как опять постращать ружьями. Сперва дан был холостой залп, но он, как и следовало ожидать, ничуть не подействовал. Некоторые из мужиков и даже женщин подбегали к офицерам и солдатам, подставляли свои груди и кричали: «бейте нас, проливайте кровь христианскую за проклятых жидов, наших мучителей и грабителей!»... После тщетных неоднократных увещаний оставить буйство командующий отрядом офицер велел сделать залп из заряженных ружей... На земле оказалось шесть распростертых трупов. Невозможно описать, что произошло после этого: рев, крик, стоны... Посторонние свидетели этого ужасного зрелища крестились, и толпа действователей с положительным остервенением бросилась на окончательное разрушение еврейских давок и пожитков. «Бей, ломи! кровь христианская проливается!» кричала толпа... Отказываюсь от дальнейшего описания действия. Скажу только, что народ запретил убирать свежие трупы, лежавшие на площади перед глазами всех, и прикрыл их полотном из разбитых давок. Полиции и солдатам ничего не оставалось делать, как только быть простыми зрителями того, что творилось»...
Запомним, что последние строки принадлежат «Московским Ведомостям».—Наш народ во время восстания вовсе не трусит, как оказывается, перед войсками и не деморализируется выстрелами. Совершенно напротив: столкновение с вооруженной силой и вид арестованных товарищей только распаляют страсти толпы. Эта черта предрешает многое.
Отношение к полиции и к войскам вообще было весьма враждебное: «бей, полиция подкуплена»—раздавалось часто. Военным народ говорил: «Вы жидiвськi батькi: може жиди вам и карманы понабивали,—водкою же потчують» («Неделя»).—«Если казак ударял кого-нибудь нагайкой, вся масса бросалась на пего с ожесточением и начинала бить. Так, напр., казацкого офицера сильно избили за то, что он ударял плеткой одного из бесчинствующей толпы; околоточного надзирателя—за попытку укрощать—вынесли из кабака измятого; на казаков сыпался град камней и палок,—бросали, чем попало; арестовывать толпа не допускала и дружно отбивала у солдат арестованных» («Порядок»). В одном селе «некоторые из вожаков были арестованы, при чем толпа кричала: «бери нас всех, а не то мы силой их выпустим». Наступило некоторое затишье, во вскоре толпа начала опять собираться на базарную площадь. Пошли толки о необходимости разбить волостное правление и выпустить арестованных. Становой пристав и командующий ротой начали уговаривать толпу разойтись, но никакие доводы не действовали. Поднялся шум и гам, и самого пристава прижали к стене каменного дома, так что жизни его угрожала опасность. Только обещание выпустить арестованных спасло его от грубой расправы толпы».
Движение это не ограничилось, как видим, и городами; оно широко охватило села и местечки, куда едва ли проникали «проходимцы». Вот, например, картина погрома в местечке Борисполе. Беспорядки начались здесь около полудня. «К вечеру,—пишет корреспондент «Киевлянина»,—были разгромлены все еврейские дома. Глазам представилась ужасная картина разрушения. Были уничтожены и разграблены толпой даже вещи, принадлежащие казацкому отряду. Было несколько попыток раз'яренной толпы разбить и почтовую станцию. Во все время разгрома казаки убеждали народ оставить беспорядки, но толпа была неумолима. Солдатам приходилось только следить за тем, чтобы не было свалки. К вечеру, после разбития водочных подвалов, в бушующей толпе оказалось много пьяных, вооруженных железными ломами, кольями, серпами, заграбленными ножами, топорами. Пьяная толпа еще. с большим азартом принялась за дело разрушения. Часов в восемь вечера в большой толпе близ базара послышались крики: «теперь пора жидов резать!» Послышались раздирающие душу крики евреев, женщин, детей. К этому месту помчалось несколько казаков, но из них скоро возвратился один с. докладом, что «толпа мнет казаков». Исправник и жандармский ад'ютант П., эсаул и несколько еще бывших там офицеров с казаками от почтовой станции мигом направились к тоже. Последняя неистовствовала. Между толпой и казаками шла отчаянная схватка. Попытка рассеять толпу лошадьми оказалась неудачной; об убеждении словами не могло быть и помину. В казаков и офицеров посыпались камни, палки, явилось несколько казаков, ушибленных ломами, кольями.
Исправник случайно уклонился от удара брошенного из толпы вола. Требование, чтобы толпа разошлась, не имело никакого действия; пущенные в ход казаками нагайки также нисколько не останавливали разоренной толпы. Угрозы, что будут по толпе стрелять, вызвали насмешки. Жандармский офицер, ударом в спину ломом, был свален на землю; некоторые из толпы уже готовы были покончить с лежащим на земле офицером. Из толпы многие хватались за поводья казачьих лошадей, наносили удары казакам. Угроза стрелять не остановила буйства толпы. Пущены в дело шашки, сделано в утор дравшихся несколько выстрелов... Послышались страшные крики. Были страшные, неизобразимые минуты. Вслед за выстрелами сотни, тысячи народа бросились бежать врассыпную... Оказалось на месте катастрофы пять человек убитыми и несколько раненых. Невообразимо тяжела была на другой день картина, когда на заходе солнца медленно на крестьянских одноконных подводах потянулось через местечко пять сосновых гробов, сопровождаемых страшными криками женщин. Видя это печальное шествие, евреи прятались»...
Довольно подавляющих картин. Если нельзя остановить события эти военною силой, то тем менее можно откреститься от них такого рода постановлениями:
Прошение на великой э к т е н и и.
I. «0 еже не помянути грехов и беззаконий наших и потребити от нас все неистовые крамолы супостатов, господу помолимся.
II. «О еже утвердити в земле нашей безмятежие, мир и благочестие, господу помолимся».
И т. д.—постановлениями, которые были бы смешны, если бы были менее глупы.
Впрочем, и в правительственных сферах люди, не лишенные окончательно рассудка, понимают значение совершающихся событий. В печать проникли сведения, «что из донесений графа Кутайсова, командированного правительством и Киев, Елисаветград, Одессу и другие города южной России для исследования коренных причин еврейских беспорядков, видно, что означенные беспорядки были вызваны не столько возбуждением, черни против шинкарей и тому подобных промышленников-евреев, сколько экономическим положением народа, страдающего от широкой эксплоатации всех кулаков, в том числе и евреев. Насчет расселения евреев но России мнение графа Кутайсова таково, что эта мера не может дать успешных результатов, если только экономические отношения останутся прежние». То-есть, дополним, если не 6vn.er разрешен социальный вопрос, если не будет прежде всего, уничтожено самодержавие, поддерживающее и порождающее, общественные неурядицы.
Когда наше «правительство», обитое с толку событиями, предлагает высказаться по общественным вопросам представителям самого общества, то более разумные и честные из них всегда указывают, что искоренение зла должно начаться именно с самодержавия. Люди, именующие себя правительством, не спешат принять это во внимание; они ждут новых событий, которые не заставят себя долго ждать...
По поводу еврейских погромов многие интересовались ролью, которую мы, социалисты-революционеры, оставляем за собой при подобных народных расправах. Во имя гуманности тяжело отвечать на это, но ответ сам по себе ясен.— Помните у Тэна одну сцену из французской революции? К трупу женщины, только-что задушенной раз'яренной толпой, бросается один из убийц, распарывает ей грудь, вырывает сердце и в исступлении впивается в него зубами. Потрясающие сцены.—Но неужели Робеспьер, Дантон. С.-Жюст и Демулен, в виду крайностей раз'яренного притеснениями народа, должны были отказаться от своей роли и своей обязанности в истории Франции?
Проявление революционного движения зависит от миросозерцания известного класса или известного общества, но результаты его обусловливаются степенью его сознательности, при чем направляющей силой является передовая, более энергичная и более сознательная революционная группа. Во Франции, во время революции, такой группой долго были якобинцы; в России является Исполнительный Комитет. Относиться не только отрицательно, но даже индифферентно к чисто-народному движению мы не в праве; мы обязаны выражать общую формулу всех сил справедливо недовольных и активно протестующих и сознательно направлять эти силы, удерживая при этом их исходный пункт. 1
1 Автор здесь повторяет только взгляд, высказанный Исполнительным Комитетом в прокламации к Украинскому народу от 30 августа 1881 г.
От роли передовых бойцов мы, конечно, не откажемся. Но если бомбы опять не помогут, если опять явятся шарлатаны и безумцы, которые попрежнему захотят мучить нашу страну, то скоро придет за нами и выдвинет нас волна народного террора. Прорвутся стихийные силы, повторятся ужасы Французской Революции и Пугачевского бунта.
Достаточно будет случайной искры, и она зажжет пожар народного .восстания; он ураганом пронесется по Русской земле, зальет кровью страну.
Трудно предсказать заранее исход такого восстания; но историческая будущность откроется пред русскими владеющими классами..—Когда приходит час расплаты, народ, бывает беспощаден.
САРАТОВ, 6 августа.
Собщаю вам, на скорую руку, кое-какие сведения, собранные мною в Поволжье.
Об' явления, разосланные Исп. Ком. по всему Поволжью, 'возбудили среди крестьянства самые оживленные толки. Много было, разумеется, и недоразумений. Так, напр., крестьяне иногда смешивали Исп. Ком. с комиссией по вопросу о понижении выкупных платежей. Вследствие этого, говорят, нередко бывали случаи подачи официальных прошений на имя Йот. Ком. Народной Воли. Но, во всяком случае, слух об О б' я в л е н и я х разошелся по всему Поволжью, и крестьяне жадно искали случая ознакомиться с их содержанием. В тех деревнях, где Об'явления были действительно получены, они читались обыкновенно на сходах, и чтение нередко заканчивалось выбором ходоков для представления царю народных желаний и сбором денег, необходимых на поездку ходоков. В некоторых местах крестьяне, в своих прошениях, находили требования, поставленные О б ' я в л е н и е м, недостаточными, а именно— "увеличение наделов" заменяли предоставлением всей земли крестьянству. До какой степени крестьяне поняли необходимость конспирации в деле прошений, можно видеть из того, что Об'явления ими почти никогда не выдавались начальству, несмотря на самые усиленные требования становых. Становые вообще с ног сбились, разыскивая О б' я в л е н и я, но собирали их очень мало. Крестьяне большею частью не скрывали, что получили их, но выдавать отказывались, иногда ссылаясь на то, что выдача, воспрещается самими Об'явлениями, иногда просто отговариваясь, что не знают, где оно. Вот один случай, показывающий, с каким интересом относилось крестьянство к этому делу. В деревне Саратовского уезда Об'явление было получено на имя мужика, которого не было сейчас. Жена его понесла «письмо», по обыкновению, к священнику для прочтения. Батюшка прочел— и ахнул. Отказавшись об'явить бабе содержание письма, он сказал ей, что тут написаны бунтовские слова, которых никому говорить нельзя. Баба покорилась судьбе; но мужики, услыхав обо всем, толпою явились к священнику, прося прочитать им письмо. Священник наотрез отказался. Между тем явился домой сам адресат и немедленно кинулся к священнику. «Письмо мне прислано, давай его назад», настаивал мужик, поддерживаемый толпой крестьян. Слово за слово — дело дошло до насилия. Мужики начали бить попа и хотели даже пытать. Священник сперва говорил: "не отдам, хоть убейте", но потом испугался и сказал, что Об'явление зарыто на пасеке. Мужики толпой ринулись на пасеку, а священник, пользуясь плохим надзором, ускользнул. Натурально, мужики на пасеке ничего не нашли.
Становой с полученным Объявлением немедленно явился усмирять бунт. Его крики не имели, однако, никакого влияния. Крестьяне упорно настаивали на прочтения им Об'явления. «Дурачье! да вы разве знаете, что эта за бумага?»—«Мы знаем, что должна быть от Вольного Земельного Комитета. А что написано — это и хотим знать», отвечали мужики. Становой вынул бумагу и говорит: «Ну, вот вам, слушайте, коли уж так захотели». Затем он съимпровизировал им содержание, будто бы требующее возвращения крестьян в крепостное состояние. Мужики слушали с недоверием, потом в толпе поднялся смех, и, наконец, отовсюду заговорили: "Ловок, ловок. Нет, брат, коли бы такое было, тебе бы лестно было нам бумагу отдать. А, видно, не то, если не хочешь показать самим. Давай-ка,-—мы сами прочитаем, может, выйдет совсем иначе". Однако до насилия над становым крестьяне не дошли и остались без своей бумаги.
Выбранные народом ходоки отправлялись обыкновенно к губернаторам. Их, разумеется, гнали, но иногда они приносили в деревню и такой ответ: будто бы губернатор сказал, что теперь подавать прошений нельзя, а когда будет можно, то он сам известит крестьян. Насколько верно это, сказать не могу, но ходоки во всяком cлучае так утверждают, и в некоторых обществах было решено деньги, собранные на подачу прошения, оставить неприкосновенными впредь до тех пор, как, будет разрешение подачи прошений.
В печати было уже намеками сообщено о происшествии в саратовских казармах. Казармы, в которых было разбросано несколько десятков прокламаций, действительно, в течение целого месяца были заперты: встревоженное начальство хотело таким образом помешать всяким сношениям между солдатами и народом. Но потом, собравши все прокламации и убедившись из расспросов солдат, что никто прокламаций не читал, воинский начальник, успокоился. На самом деде, разумеется, не было солдата, который бы не ознакомился с содержанием прокламации, иные знают ее буквально наизусть. Но, конечно, на расспросы начальства все отвечают: «знать не знаем, ведать не ведаем». Тогда воинский начальник собрал всех солдат и заявил: «Ну, братцы, вижу, что вы ни в чем не повинны. Вот же я вам прочту эту самую бумагу, чтобы вы знали, какие это люда, и чего они добиваются». Затем он прочел—опять собственную импровизацию—будто бы в бумаге угрожают перебить всех солдат, так же, как убили царя. По мере того, как хитроумный политик читал свое произведение, солдаты все более оживлялись, переглядывались, перешептывались. «Ну, ребята, поняли, теперь?»—«Поняли, ваше высокоблагородие»—рявкнули сотни голосов. И не успел воинский начальник выйти, как раздались ругательства: «Поняли теперь, поняли вас... таких-сяких. Так-то вы и все приказы, видно, читаете. Написано одно, а он читает другое. Хорошо, что сами раньше прочитали, а то ведь и поверили бы такому-сякому. Теперь поняли».
«И все к делу написано в бумаге,—прибавлял один солдат, рассказывавший между прочим эту историю,—все к делу сказано. Однако только обидно: отчего об нас ничего не сказано, уж будто мы, солдаты, так ничего и не стоим. Крестьянину, рабочему, всем говорят, только об солдате ничего. А то все к делу».
В следующий раз я сообщу вам более подробный очерк, отношений народа к прокламациям и вообще ж событиям последнего времени.
МАТЕРИ.
Снился мне образ твой—нежный, тоскующий...
Ты пред иконою низко склонилась—
С верою кроткою, душу врачующей,—
И о единственном сыне мелилась...
Полно, родимая! Мучимый жаждой
Истины,—сын твой дорогой тернистой
Шел и перед вечною жизненной пращою
Смело предстанет он с совестью чистою.
Не надрывай же ты сердца щемящего,
Не удручай себя тщетным молением
И одинокого узника спящего
Не отуманивай скорбным видением.
В. X. К-ов.
8 марта 1881 г.
ИЗ ВОРОНЕЖА.
Ожидание новой нарезки земли повсеместно в губернии за редкими исключениями усилилось. Черный, передел (название, впрочем, не особенно употребительное) попрежнему составляет фокус всех деревенских желаний, дум и разговоров. Все события приурочиваются к этим упованиям, оцениваются с этой точки зрения. Этот передел представляется крестьянам в разных местностях не одинаково, при чем представления поминутно меняются, так как везде носят форму слухов. Нам удалось собрать довольно много сведений об этом предаете, благодаря программам, розданным в разные концы губернии. Этими сведениями мы здесь и поделимся.
Передел земель по всеобщему убеждению должен состояться на основании указа от царя. В представлении же о самом переделе крестьяне расходятся. В Воронежском уезде пришлось встретиться с тремя взглядами. По первому, вся земля будет взята в казну, и уже потом казна наделит всех—"барин ли, крестьянин ли—всем по 8 десятин". Согласно второму взгляду, земля будет отбираться только у помещиков и только излишек сверх 500 десятин. Отобранная зешя будет поделена между крестьянами по достаткам: кто из них может больше платить, тот больше и получит. В третьем месте способ подела такой же, как и в первом, только с той разницей, что земля не будет отдаваться в собственность ни отдельным лицам, пи общинам, а будет арендоваться теми и другими. Надела ждут после ревизии, которая должна последовать «не нынче—завтра».
В Валуйском уезде то же самое: по-словам одних крестьян, у помещиков возьмут всю землю, по словам других— часть; также расходятся слухи о том, в собственность идя в аренду будет раздаваться отобранная земля. «Уравнение земли», по словам крестьян, должно произойти нынешней осенью и произойти по царскому приказу. Эту весточку принес им из Питера какой-то странничек «от самого царя-батюшки».
В прошлом году ожидание «уравнения земли» охватило все крестьянство Валуйского уезда, и только изредка встречались люди, относившиеся скептически к этим слухам.
В этом году заметно некоторое 'охлаждение, скептиков встречается больше, и масса уже не так уверена в осуществлении своего заветного желания «уравнения зам.»». -
В Острогожском уезде слухи о переделе также сильно распространены, но попадаются и такие села, где ни о каких переделах и наделах ничего не слышно, хотя в них недовольство недостаточностью земли и тягостью податей не меньше чем в первых. В таких селах на вопрос: «как же быть?» отвечают: «да так, видно, бедствовать и будем!»
Норму надела в этом уезде считают также 8 десятин. На этом основании государственные крестьяне, имеющие на душу 8 десятин, хотя и ожидают «уравнения земли», но собственный их надел, по их мнению, останется тот же. «Разве податей сбавят».
Из Бирюченского уезда сообщают то же самое, но добавляют, что крестьяне, хотя и ожидают передела, но смущаются тем, не придется ж слишком дорого оплачивать землю, не навалят ли таких податей за выкуп, что я земля будет не в радость..
Земля, по более распространенному мнению, отойдет к крестьянам за выкуп, по примеру надела землей при освобождении.
На границе Тамбовской губ., особенно в Козловском уезде Тамбовской губ., вместо черного передела встречается слово «литурия», с ним однозначащее, но точное происхождение которого нам не удалось узнать. Норма надела предполагается тоже в 8 десятин.
Наконец, в некоторых местах ожидают только возвращения отрезков, отошедших помещикам при наделе .крестьян землей.
Нужда в земле так велика, сознание у крестьян; своих прав на землю так твердо, наконец, фантазия крестьянина так бессильна в приискании способов выхода из своего положения,—что еще долго придется жизни разбивать его иллюзии. Трудность этого заключается еще в том, что по нашим местам запевалами на миру являются старики. А они еще помнят время перед освобождением крестьян, когда слухи об освобождении появились задолго до него и так же, как теперь, слухи о «переделе» встречали гонение начальства и отрицание со стороны людей разных классов, особенно сюртучников. Удивительней всего то, что на этом основывается и уверенность многих помещиков и помещиц из типа «старосветских» в том, что рано или поздно, а крестьяне получат свое.
Но как бы то ни было, число скептиков в ближайшем будущем будет все расти и расти.
Ожидание земли от царя уже показывает, как смотрит до сих пор крестьянство на него. Царь, по мнению значительного количества крестьян, только и думает о том, к;: бы наделить их землей, но баре вечно ему препятствуют вечно строят ему козни. Такое воззрение встречается в .Казацкой и Козинской волостях Валуйского уезда, испытавших сильную военную экзекуцию в 75 году после «бунта» из-за леса, отнятого у них помещиками Струве и Шидловским. Но на ряду с этим в этих волостях после 1 марта, произошло несколько арестов крестьян, обвиняемых г оскорблении имени величества. Эти два явления повсюду встречаются вместе.
Большинство верят в благие намерения царя, но думает, что он «один ничего не поделает»; меньшинство поносит царя и говорит большинству: «как же, жди, станет он из-за тебя, сиволапого, ссориться с господами и генералами». К последнему направлению большею частью принадлежит народ молодой.
С этой точки зрения крестьянство и об'явило себе событие 1 марта. Это—продолжение старо! борьбы. Царя убила баре, говорит большинство. Малороссы стоят на этом твердо. Великороссийское же население более распрашивает, и многие относятся с большим скептицизмом к своим собственным уверениям, что царя убили баре. Так. в Орловской вол. Воронежской губ. сведения об этом получены, по их словам, крестьянами от урядника, и они ему не совсем верят: «може и бреша»—добавляли они под конец своего сообщения.
Слухи о том, что царя убили социалисты, и кто такие последние, расходятся преимущественно из города, чрез; прислугу особенно и от мелких помещиков. Распространяются они с каждым разом все шире. Поэтому теперь легко встретить крестьянина, который, начав с уверения. что царя убили господа, потом добавит с вопросительным взглядом: «а може и не они?» «може и за нас?»—и затем оказывается, что слышал он то-то и то-то по этому поводу.
Но есть местности, где не существует сомнения, что убийцы не господа. Такими местностями изобилует особенно Бобровский уезд, в котором крестьянство особенно обделено и преобладают крупные имения. Здесь в одном месте пришлось слышать, что царя убили петербургские «мешшане», а в частности «мешшанин Рысачев». В другом месте того же уезда думают, что это сделали студенты, друзья мужиков. В третьем (это приходилось слышать и в Воронежском уезде)—тоже студенты, но за то, что царь спрятал какую-то Брюсову книгу.
Что касается других убийств революционной партии, то их об'ясняют тоже различно. Одни полагают, что это бьют господа или другой кто верных слуг государевых; другие, что это господа стреляются между собой: «мы подеремся, a они, поссорился — пиф-паф да и кончено»; наконец, третьи, не верящие в благость царя, полагают, что это бьют верных слуг его—подлеца. Но все это крестьянин говорит гадательно. Самое обширное и частое распространение прокламаций, как показал опыт, необходимейшее средство для искоренения этой темноты.
Как бы то ни было, уверенность в «переделе», а с ней и престиж царя погибнут в самом близком будущем. Крушение фантасмагории царской благости в глазах крестьянина для нашей местности облегчается тем, что Воронежскую губернию часто посещают великие князья. В Бобровском уезде Николаю Николаевичу старшему принадлежит имение «Чесменка» и в Воронежском уезде Александру Петровичу Одьденбургскому «Рамонь», верстах в 40 от города. Кроме того, многие князья ездят на охоту в степи казенные и принадлежащие крупным частным землевладельцам. Волос дыбом становится, если послушать о их подвигах. Некоторые безобразия происходят до того постоянно, что приобрели название "правов" в устах крестьян. Названия для многих них можно отыскать в трущобах средних веков. Нам пришлось быть на станции «Лиски» Вор.-Ростов. железной дороги. Окрестные крестьяне испытали прелести пребывания Николая Николаевича младшего. Он приезжал туда охотиться. «Как же, был...—говорили нам крестьяне—всех девок и баб перепортил...». Конечно, это несправедливое обобщение: портил не один он, а и вся его челядь. Или сгоняли женщин с целой деревни, тащили силой, если не шли добром. То же самое постоянно происходит и в вышеупомянутых резиденциях высочеств. За красивейшими девушками следят с малолетства, чтобы не "упустить". Их приготовляют на жертву высочайшим гостям. Во время приезда многих князей и свиты страдают тоже целые деревни. Но здесь, хотя с виду, отсутствует насилие. О цене за девушку договариваются обыкновенно с родителями ее. Опасаясь гонений со стороны всякого начальства, а то и в виду возможности голого насилия, родители обыкновенно предпочитают лучше получить что-нибудь за свой позор. Животные страсти так разнузданы, что в Рамони сцены безобразия происходят иногда среди белого дня. Кстати сказать, что платят их высочества недорого. В «Лисках» бабы получали по 1 руб., а девушки по 2 руб.
Для великокняжеских охот в Бобровском уезде и в восточной части Воронежского берегут волков и запрещают их стрелять. От такого запрещения бедствуют окружающие деревни, так как волков в этом уезде в небольших лесках, называемых здесь кустами, водится масса. Другая беда, когда являются князья охотиться. Целые волости сгоняются для участия в охоте. Кусты с вечера окружаются крестьянами, и они должны до утра караулить, чтобы зверь не ушел из леса. Конечно, это ведет по большей части к противному, а народ мучается. Засим крестьяне участвуют в загоне. Вознаграждение за это они хотя и получают, но очень скудное. Кто здесь виноват,—великие князья или становые, через которых они передают деньги,—судить не беремся.
Антагонизм между сословиями и особенно между крестьянами и помещиками за нынешнее лето страшно усилился. По всей губ. ходят слухи, что пришла какая-то бумага, запрещающая работать на помещиков, какие-то урядники и становые раз'езжают, по слухам, по губ. и тоже запрещают работать на помещиков, а если крестьяне захотят работать, то должны брать за уборку десятины не менее 40 руб. (обыкновенно 3 — 8 руб.). Как вследствие этих слухов, так в особенности вследствие очень хорошего урожая и, следовательно, увеличения спроса на рабочих, заработная плата на сельских работах поднялась на 30—40 проц., местами на 80; есть даже, изредка, на 100 проц, но даже и за такую плату в некоторых селах крестьяне отказываются работать. Это случилось в северной части Воронежского уезда около села Шукавки и Раевки. Местные помещики обратились с просьбами к начальству. Все начальство в положенном составе явилось для умиротворения. То же произошло в Бобровском и Землянском уездах. В то время -как я лишу эти строки (половина сентября, и уже осень на дворе), мне известо, что во многих имениях засеяна только меньшая часть земли, за недостатком рабочих. Кроме того, в этом году, где крестьяне и шли работать, там они все-таки убирали свой. хлеб прежде. И помещичий хлеб, вопреки обычаю, лежал и осыпался в поле, что прежде случалось с мужицким. Вследствие всех этих причин зимние наемки, главное средство закабаления, должны сильно сократиться.
Такое отношение крестьян к помещикам местами, разумеется, обостряется, и тут следуют поджоги и воровство, скота, хлеба. Воровство копен с поля повсеместно. Поджоги все более распространяются, при чем у некоторых помещиков жгут особенно часто. Часты очень поджоги (каждый год несколько) в Воронежском уезде, вокруг Хавы Покровской, она же Верхняя. В Бирюченском уезде ежегодно жгут помещика Резникова, в Бобровском—Северцова. Только-что сожгли Марина в Подгорном, в 6 верстах от Воронежа. Пишущему эти строки крестьяне сами говорили, что подожгли помещика за то, что он берет слишком много за прогон скота через его землю.
Ко всему этому еще присоединились толки по поводу распространенных революционных прокламаций. Если только прокламация не попадала на адрес кулака или не была, конфискована, она обыкновенно подвергалась самому широкому и разнообразному толкованию. Нам известны случаи, когда прокламацию берегли, и из других деревень приходили ее читать. Все это держалось в строжайшей тайне, хотя единственно только из того побуждения, что «узнает, де, становой, он покою не даст, всю волость на. ноги поставит».
Неспокойное настроение крестьян, масса слухов, распространение прокламаций, раскидка их в городе, взрыв в семинарии, после которого вышла печатная прокламация,— вое это заставляло начальство подозревать присутствие в губернии крамолы; оно закопошилось. Все крестьянские письма вскрывались, их не читали, а искали п е ч а т н о г о. В больших селах всех проходящих и не принадлежащих к местным жителям останавливали, отводили в волость и обыскивали догола. При этом писаря часто крали деньги. Особенно подвергались напастям прохожие, имеющие вид богомольцев.
В городе началось с того, что из семинарии исключили 17 человек, из них 13 с единицей поведения и 4 с тремя; у всех в билетах написано: «по политической неблагонадежности». Многие из них уже сдали экзамен из четвертого-класса в пятый, но им «не зачли» это и выпустили как бы из третьего класса.
Интереснее всего, что следствие по делу о взрыве печи в ректорском кабинете велось прокурором крайне строго; так как он получал ежедневно по две телеграммы го Петербурга с требованием открыть виновных, и, несмотря на это, следствие никого не указало, как виновника взрыва. Все 17 исключены по подозрению семинарской администрации и по наветам товарищей-шпионов. Из них 14 были высланы вслед затем административным порядком на место родины.
После расклейки прокламаций были обыски у чиновников Андриевского, Абалмазова и присланных из Москвы под надзор полиции Серебрянниковых. Все обыски не привели ни к чему. Только 7 типографских букв, найденных у Андриевского, послужили поводом к распространению слухов по городу, что в Воронеже найдена типография.. Еще раньше были арестованы: гимназист Ростовцев и бывшие гимназисты Знаменский и Хворастанский по поводу публичного чтения Знаменским прокламации в вагоне железной дороги 13 августа. Хворостанский судился воеино-окружным судом, приехавшим сюда для этого из Харькова. Результаты известны из газет.
15 июля арестован в Воронеже Шульц по обвинению в распространении прокламаций в Давыдовке, селе при станции того же имени Рост.-Вор. ж. д.; после этого, по родственным отношениям, был обыск у учителя Киселева. В сентябре арестован некто Бушман. Из Острогожска выслан в Восточную Сибирь купеческий сын Леготчиков по доносу отца. Кроме этих, были еще аресты. В Воронежской тюрьме сидят и теперь два ремесленника—Автократов и Васильев—за оскорбление имени величества.
20 сентября 1881 г.
--------------------------------------------
ЯРОСЛАВЛЬ, 15 августа.
Внезапное, хотя и рассчитанное, путешествие царя по верхнему Поволжью долго служило здесь -предметом толков. Аресты в городах мало-мальски подозрительных лиц на время проезда царя, обманные маршруты, показные старики, обязательно являющиеся, по наряду полиции, на местах царевой стоянки, взамен конвоя—«вновь изобретенный суррогат народа в виде легиона шпионов, окружающих царя на всех стезях его, чрезмерная подозрительность полиции—все это породило массу курьезов.
Расскажу об обстоятельствах, сопровождавших проезд царя в Ярославль.
У нас, как, вероятно, и везде, царскими предтечами явились петербургские сыщики. Особенно заметны они были на обоих вокзалах и на всех (пристанях. 21 июля на Вологодском вокзале внимание одного из соглядатаев остановил на себе домашний учитель Сулковский, с белым узелком в руках. Этот-то злосчастный узелок с бельем и наделал хлопот. Сулковский, встретившись со своим знакомым—бывшим народным учителем Дементьевским, в разговоре упомянул, между прочим, фамилию студента Декаполитова и собрался было уже ехать в квартиру знакомой женщины, как был арестован штатским наблюдателем. Далее—производят обыск у Дементьевского и у знакомой Сулковского женщины. Самое тщательное исследование, с разбиванием сундуков и пр., не открывает, однако, ничего подозрительного. Не то в квартире студента Декаполитова. Здесь находят кожу со следами букв на ней, чернила и пр. принадлежности для литографирования лекций, краски для сценической гриммировки. Полиция соображает, что тут была тайная типография, а потому забирает не только Декаполитова и его сожителя Новицкого, но и хозяйку квартиры Балабонину, как укрывательницу типографии. 23 июля, после от'езда царя, все эти лица были освобождены, обязавшись подпиской о невыезде из Ярославля.
Гораздо своеобразнее и неожиданнее другая мера предосторожности. Студенты Демидовского лицея получили повестки, приглашающие их явиться в лицей к 9 час. утра 23 июля. Будущие жрецы Фемиды наивно полагали, что их желает видеть новый император. Вышло не то: все двери здания тотчас были заперты, и студентов продержали под арестом до от'езда царя.
Подозрительность полиции не знала границ. Говорят, джентльмены в цилиндрах не допускались к царской особе, из опасения, что в цилиндре может заключаться метательный снаряд. Рассказывают, что бабу с кувшином молока заставили или выпить или вылить молоко, опасаясь, что молоком маскирован разрывной снаряд.
Нетрудно представить себе, какое впечатление в народе оставило по себе это небывалое по обстановке путешествие. Скалжу коротко: царь был почти везде встречен холодно, если не считать шпионских и полицейских восторгов.
На днях освобожден из тюрьмы рабочий Полиевкт Назаретский, арестованный в марте 1881 г. на фабрике Корзинкина.
-------------------------------
ЯЛТА, 12 сентября.
Крым—родина Желябова. В Крыму, в имении матери и в других местах, бывала подолгу Перовская. Нет ничего удивительного, что у них остались здесь родственные связи и множество частных знакомств.
Надо думать, что эти соображения побудили правительство обратить особенное внимание на наш благодатный уголок. И дорого же обошлась нам эта заботливость начальства! Ложным доносчикам открывался полный простор. Наша свобода и безопасность очутились целиком в рук этих вершителей судеб. Замечательно, что все обыски, о каких только мне приходилось слышать, не привели ни к каким «открытиям», не обнаружили ничего предосудительного, тем не менее заподозренные лица арестованы и обвиняются исключительно по ложным доносам.
На другой день после ареста Перовской, произведен был обыск в имении ее матери, в 3-х верстах от Севастополя, при чем арестован и увезен в Петербург Василий Перовский. До сих пор он содержится в Доме Предв. Заключ., хотя вся его вина -заключается в том, что он брат Перовской
В мае был обыск у бывшего студента Киевского университета Львова, месяца за два перед тем возвращенного из Пинeги, куда он был сослан за студенческую историю. При обыске, несмотря на внимательный анализ всех самых сокровенных мест, ничего компрометирующего не найдено. Однако и после продолжали следить за Львовым, об'ясняя все это желанием «обелить» его, ибо на него пало подозрение в рассылке по деревням прокламаций.
В начале июня в Севастополе был арестован на отходившем в Константинополь пароходе бывший студент Киевок. унив. Панкеев. Арестованы и два кочегара, взявшиеся его перевезти, а по указанию последних—двое рабочих, способствовавших будто бы бегству Панкеева. Через две с половиной недели Панкеев выслан административно в Астрахань.
Незадолго до 1 марта был сделан донос на всех служащих в Земской Управе; в доносе упоминалось и о бездеятельности жандармского начальника Вельского.
Доносчиком явился некто Красников., бывший чиновник Симфероп. Губ. Земск. Управы, выгнанный оттуда за взятки, История этого охранителя сама за себя говорит: отставной рядовой, за воровство попал в исправительные роты, где дважды был сечен за ложные доносы. После процесса Желябова и других назначено было новое жандармское начальство, и прежние доносы пошли в ход. Арестованы столоначальники Губ. Управы Ренецкий и Гольденберг. При обыске полиция держала себя до невозможности нагло: жандармы, по приказанию ад'ютант. Журьяри, срывали, напр., сюртук и жилет, не расстегивая пуговиц. Через несколько дней Ренецкий и Гольденберг выпущены на поруки, а затем по распоряжению губернатора изгнаны из Управы. Их обвиняли в «злорадстве» по получении известия о событии 1-го марта.
В конце июля в Симферополе произведен был обыск столоначальника сиротского суда Звонкевича, при обыск ничего подозрительного не оказалось, а Звонкевича все же арестовали и отправили в Одессу. Полиция распускает слухи, что Звонкеввч обвиняется в прикосновенности к 1 марта.
12 августа арестован, по распоряжению Мин. Вн. Дел, председатель Губ. Зам. Управы, Винберг. Причина ареста опять-таки доносы, а главным образом личные счеты Красникова, который обвиняет Винберга в протежировании социалистам. 16 августа арестован в Ялте и отправлен в Симферополь управляющий Винберга Забнин.
В конце августа на станции Квирилы, Поти-Тифл. ж.д., арестован служащий Голиков, как полагают по важному доносу. Голиков содержится в Одессе.
Не стану говорить о многих возмутительных подробностях, о столкновении жандармерии с администрацией и местной властью по поводу ареста Винберга, о наглости молодого хлыща Журьяри и пр. Да, больно сознаться, что : а участь в руках Красниковых и Журьяри и пр. Запуганное общество молчит; каждый глубже забивается в свою конуру.
Тем временем крестьянство чутко прислушивается ко всему происходящему. Весною здесь в довольно значительном количестве были распространены прокламации по поводу 1-го марта и объявления крестьянам. Большею частью листки разносились из городов самими же мужиками, из которых несколько человек попали в руки администрации. Впрочем, личная известность в нашем краю Перовской и Желябова сделала не меньше печатной пропаганды. Мужик понял, где его защитники, откуда и за что идут преследования. Среди крестьян ходит много рассказов, рисующих сочувственное отношение народа к жертвам правительства.
-------------------------------------------------
МЕЛКИЕ ИЗВЕСТИЯ.
Д е л о о о злоупотреблениях в СПБ. сухопутной таможне, к которому причастны экспедитор Сегаль, член таможни Энгельгардт, тесть Победоносцева, и друг липа, по слухам, клонится к прекращению, несмотря на неопровержимые улики. Победоносцев взял своего проворовавшегося тестя на поруки за 50.000 руб., которых, впрочем, не внес.
Начальником охранной стражи при Е. В. до сих пор состоял знаменитый в памяти одесских проституток и жуликов —взяточник Антонов. Ныне, впрочем, заболел.
Киевский митрополит Филофей написал императору докладную записку, укоряющую царя за отдаление своего народа. Император приказал освидетельствовать умственные способности митрополита, на что последний заявил: "Иоанн Златоуст обличал царей, я совершил свой долг".
Жалованье жандармам, по распоряжению М. В. Д. Игнатьева, увеличено на 25 проц.
От'езд императора Александра III в Данциг держался в такой строгой тайне, что о нем не знали даже министры. Так, напр., М. Юст. уже по от'езде явился с докладом к государю—и тут только узнал, что он уехал.
Искоренение крамолы. Министр Ванновский, М. Н. Пр., потребовал списки лиц военной среды, оказавших содействие женским Бестужевским курсам, и, собрав этих лиц, прочел им строгую нотацию о несовместимости военного мундира с делом женского образования. Одного учителя Пет. военной гимназии, лектора истории, Ванновский уволил от должности за то, что учитель приписывал идею освобождения крестьян не императору Александру II, чем умалил заслуги его величества. Сам Ванновский—из поляков и, в качестве ренегата, особенно усердно преследует в военном ведомстве католиков.
Племянник Н. Е. Суханова, мальчик пяти лет, отнят у матери и подвергнут особым допросам относительно лиц, бывавших у Суханова, в квартире которого мальчик жил вместе со своею матерью.
Бывший пет. град. Баранов, уволенный по какому-то случайному или нет совпадению—как раз по выходе «Листка Народной Воли»,—получил однако 10.000 руб. под'емных и двойной оклад жалованья.
Солдатская политика. Недавно в одном из мелких петербургских трактиров закусывали трое гвардейских солдат и фельдфебель. К ним подсел незнакомый рабочий и, по поводу высочайшего манифеста, предложил солдатам вопрос: что стали бы они делать в случае бунта? Один солдат заявил: «Я бы перебег к рабочим». Другой, подумавши, согласился, что это самый разумный исход. Третий высказался, что он еще не решил вопроса. Фельдфебель угрюмо слушал эти рассуждения, потом махнул рукой, плюнул и ушел. Доноса, однако, не последовало.
В департамент государственной полиции, в период времени от 1 марта по 1 сентября, поступило 2.508 дел по оскорблению величества. Такое обилие дел вызвало тайный указ Александра III (10 июня 1881 г.), в силу которого поведено: 1) ни одного дела не доводить до суда даже в самых серьезных случаях; 2) применять административным порядком к обвиняемым соответствующие статьи Уложения о Наказаниях по соглашению Мин. Юст. с Мин. Вн. Дел.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ОТЧЕТ
о суммах, поступивших на народное освобождение с 1-го марта по 15-е июля 1881 г.
|
Руб. |
Коп |
|
|
От Старика |
10 |
|
|
» » |
17 |
|
|
» » |
100 |
|
|
Оф. |
10 |
|
|
Бойкота |
400 |
|
|
» » |
100 |
|
|
Старухи |
750 |
|
|
Ш |
200 |
|
|
» » |
500 |
|
|
» » |
500 |
|
|
» » |
100 |
|
|
Ч |
450 |
|
|
Из О. |
125 |
|
|
К-ва |
1 |
|
|
Б-ва |
10 |
|
|
От М-ва |
5 |
|
|
Л |
15 |
|
|
Т.Ч.В. |
28 |
|
|
Вл-ва |
9 |
,55 |
|
По листку № 19 |
5 |
90 |
|
Из В. через Кулака |
200 |
|
|
Через Студента |
245 |
|
|
От Сандро |
125 |
|
|
Неизвестного |
500 |
|
|
А-ва |
200 |
|
|
Х |
100 |
|
|
» » |
110 |
|
|
Мандарина |
100 |
|
|
кр. будущ. товар |
60 |
|
|
П. |
500 |
|
|
На рабочее дело |
100 |
|
|
От Мана |
300 |
|
|
Черноморца из К. |
40 |
|
|
I ж. от К.З. |
3 |
|
|
С.к. |
200 |
|
|
Олеши |
7 |
|
|
Поручика |
5 |
|
|
Матери |
3 |
|
|
Мишки |
7 |
|
|
Григория |
3 |
|
|
Лели |
2 |
20 |
|
Хитрова |
1 |
50 |
|
Михула |
3 |
|
|
Пети |
3 |
|
|
Проспор. |
10 |
|
|
Барыни и кавалера |
10 |
|
|
Северяна |
55 |
|
|
Через Б |
136 |
|
|
»А. |
200 |
|
|
От Ч.К. |
2.000 |
|
|
Тоже |
2.500 |
|
|
От В.К. |
500 |
|
|
» » |
2000 |
|
|
» » |
100 |
|
|
» » |
125 |
|
|
» » |
100 |
|
|
» А. |
100 |
|
|
Из "Имперского города" |
35 |
|
|
От Политика социалиста |
1900 |
|
|
Через Соловья |
10 |
|
|
» Яна |
9 |
|
|
Из голодной губернии |
160 |
|
|
От А. |
15 |
|
|
Из Н. |
150 |
|
|
От П. |
200 |
|
|
Через Ш. |
135 |
|
| Из С. по листку № 6 собрано с декабря 1880 г. до 1 марта, но не вошло в отчет прошлых номеров: |
||
|
От Мирабо |
200 |
|
|
Жени |
100 |
|
|
А.Н. |
800 |
|
|
Ониэса |
150 |
|
|
Голоховца |
50 |
|
|
Д.П. |
150 |
|
|
Земец |
25 |
|
|
С.Х. ежемесячно |
3 |
|
|
После 1 марта
|
||
|
От Старика |
29 |
|
|
Луковицы |
10 |
|
|
Старика |
14 |
|
|
Лутони |
6 |
|
|
Старика |
4 |
|
|
Чугунщика |
6 |
|
|
Тит. Сов |
1 |
|
|
Нов |
1 |
|
|
Барышни |
10 |
|
|
Васьки |
25 |
|
| Из С-ва1:от Курн. - Горб.-Курн. № 2. - Казака. - Хохла - Начинающей. - Барышни. - Лупленного. -Артельщика и др. |
||
|
От В-са |
690 |
|
|
К-ка |
23 |
75 |
|
П-рий |
35 |
|
|
Сбор по затерянному листку |
346 |
38 |
|
Сбор по мелочам из К. |
132 |
|
|
Через Я-го |
47 |
|
|
От Радикала |
875 |
|
|
П-рки |
244 |
|
|
По почте |
650 |
|
|
Через Курьера |
1200 |
|
|
- агента |
125 |
|
|
От МКВ |
7 |
|
|
Лв. |
12 |
|
|
М.М. |
10 |
|
|
Яноса |
150 |
|
.1 Самый отчет из С—ва затерян. Восстановляем по памяти некоторые псевдонимы. Суммы взносов в этом отчет были: 50 р., 60 р., по 1 р., по 2 р., 2 р. 80 к., 2 р. 90 г 5 р. 10 к., 12 р., 25 р. и проч.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ: От Исполнительного Комитета. — От редакции «Народной Воли».—2 октября СПБ. Переходный момент.-С чего начинать преобразование?—Внутреннее обозрение: Смена царей. К характеристике наших консерваторов. Новое «Положение» для охраны деспотизма. Что такое крамола? Несколько слов об исторической теория Mapкса в связи с современным положением России. Еврейские погромы на юге и будущность владеющих классов в самодержавной России.—Хроника— Стихотворение. — Корреспонденции: из Саратова, Воронежа, Ярославля, Ялты.—Смесь.— Отчет.
------------------------------------------------------------------------------------
С.-Петербург. Типогр. «Народной Воли». 23 октября 1881 г.
----------------------------------------------------------------------------------------------------