К вам обращаюсь с настоящим письмом, - вот почему. Я говорил уже с вами о том страшном положении, в котором грозит скоро очутиться русское революционное движение. Мне кажется, что дело быстрыми шагами клонится к тому, что это широкое движение, могучей волной разлившееся по всей нашей родине (и в этом его сила - умственная и нравственная), может остаться без достаточного количества опытных вождей... А без них, на что надеяться? Только на внутреннюю силу идеи. И нужно, да нужно верить в то, что наши идеи, в конце концов, восторжествуют. В это и вы, и я, и мы все глубоко верим. Однако «в конце концов»... Странные это слова. Какое пространство времени, какая масса страданий и даже живой человеческой крови может еще предстоять до этого желанного конца! Ведь мы того-то и добиваемся, ведь русские революционеры для того - то и начали свою героическую легендарно-героическую борьбу, чтоб приблизить катастрофу, чтобы спасти от лишних, от этих жестоких бесчеловечных мук, быть, может, много поколений народа и интеллигенции, отдав им (этим мукам) в жертву одно — два поколения нас и братьев наших. Ведь таков смысл всей нашей борьбы, всей нашей программы, неправда ли? Но опытных вождей, необходимых для такой героической постановки социального вопроса, становится все меньше и меньше. Кто виной этого? Конечно, прежде всего несчастные стечения обстоятельств, случайности ,предательства, измены и пр. и пр. Но только ли это? Если бы только внешние условия нас губили, то какую силу уже могла бы представлять из себя партия "Народной Воли", возродившаяся уже после казни Судейкина, после удаления Дегаева? Что могло бы уже быть сделано нами за этот почти год времени? И что мы сделали? — Мы подняли внутренний раздор и я один из первых, совершивших это преступление (да, преступление!),— и сколько сил, сколько дорогих, светлых личностей подбила эта внутренняя братоубийственная война! Оглянитесь, посмотрите, какая вереница их, погибших в этом году, проходит перед вашими глазами. Один, другой, третий — и все люди, у которых теперешняя, выступающая в качестве «вождей», молодежь должна была еще многому учиться. Не говорите, что их погубили внешние условия, Нет, мы сами губили друг друга, мы своими раздорами устроили и, должно быть, еще устроим, ряд провалов и погромов. - Киевская организация, погибшая в марте, которая (будь в партии единство и тесная солидарность) представляла большую и практическую силу и тогда же могла бы не только выпустить 10 №, к которому и готовилась, но и несколько других важных практических предприятий осуществить, она, благодаря внутренней дезорганизации, борьбе личностей, из-за мелких расхождений в пpoграмме (тот же несчастный пункт о фабричном терроре; но тогда еще, в самом зародышевом состоянии) должна была сидеть без дела, без денег, без паспортов и ждать, ждать без конца... Чего же они дождались? Их, в конце концов, арестовали, как баранов. А между тем, этот разгром, который, — будь наша нравственность на высоте взятого нами на себя долга, мог послужить сигналом к прекращению внутренней борьбы, к немедленному объединению всех и всего в одно дружное целое, в действительности был только прелюдией к новым, еще более печальным зрелищам. Несвоевременно были выдвинуты мелкие пункты расхождения в программе (о которых в былые времена даже и не подозревал никто...) и возгорелась с новой силой братоубийственная война. Я не хочу сказать, чтобы борющиеся (в числе которых я сам был) делали сознательную подлость, чтобы ими руководили личные цели и побуждения, нет... ими руководили самые благородные намерения и планы в теории и самая тупая близорукость на практике...
К вам обращаюсь я
потому, что вы, несмотря на вашу молодость, имеете
сравнительно с нашими новыми товарищами по делу
некоторое прошлое, некоторые традиции, нам с вами
необходимо больше чем кому-либо крепко держаться
за знамя наших предшественников, учителей и
друзей, нам с вами более чем кому-либо нужно
дорожить его чистотой и святыней, — потому я к
вам и обращаюсь с настоящим письмом. Разум,
сердце, связи, кровная связь с прошлым
подсказывали, чтобы разделавшись с Дегаевым, мы
все сплотились дружной стеной, подняли
валявшееся в грязи знамя, возвратили голос и
обаяние нашим поруганным и опошленным этим
человеком идеалам, чтобы мы перешли в
наступление, вернули себе честь и могущество.
Бояться того, что при такой постановке дела оно
замкнулось в мертвящие рамки, чтобы все наши силы
навсегда ушли в один террор и террор без конца,
чтоб этим был загублен дальнейший рост и
развитие партии — бояться этого было нечего.
Выйдя победителями из гнусного положения, в
которое нас поставил Дегаев, мы наверное
приступили бы к пересмотру программы и сделали
бы это тихо, без шума и без вреда для дела, — теп е
р ь, в эту минуту, в ноябре 1884 года, пойди работа
таким образом, этот пересмотр наверное был бы уже
сделан. Сколько людей было бы спасено и насколько
ближе стояли бы мы к развязке!.. Помните этот
душный 1883 год? - Казалось нам всем, что мы в
каком-то заколдованном кругу стоим, что людей нет
способных и энергичных... И что же? С начала
нынешнего года точно каким-то волшебством спала
с глаз пелена, прорвались все плотины и преграды,
жизнь зашумела и закипела и сколько сил -и людей
хлынуло в битву, неведомо откуда явившихся, когда
и где создавшихся!.. Но все они ухлопаны на
внутреннюю грызню и борьбу. После соединения
двух революционных центров, происшедшего в конце
мая,— летом разразился в Москве и в других
городах первый погром, несомненно,
подготовленный предшествовавшей междоусобицей.
Затем не: прекратились аресты и погромы вплоть до
октября. А работать нам, уже соединившимся,
приходилось над тем, что могло бы быть давно уже
сделано в потраченные на междоусобную войну
полгода: над выпуском 10 № (в двух типографиях),
над организацией границы, над выработкой
организационных программ, над подготовкой
террористических фактов, над собиранием связей и
пр. и пр. и пр. Вот какой запоздалой работой
приходилось и приходится заниматься. А туча
над нами все еще висела и теперь висит. О к т я б р
ь у н е с такую м а с с у с и л,
к а к о й — м н е к а ж е т с я — н е у н е с
и весь н ы н е ш н и й г о д... совершенно
задаром, обидно до боли, до ярости!..
Ну, так из-за чего мы грыземся и воюем? Должно быть, одни ведут нас на смерть и гибель, другие ведут к жизни, к расцвету, к могуществу... Ничуть не бывало! Эти "мы" и эти "вы" имеют под собой такую ничтожную подкладку! Вот она, как я ее понимаю.
1) Рабочая группа
(а в близком будущем она должна выступить, как
новая "партия" с разветвлениями по всем
городам России), говорит, что необходимы факты
фабричного характера — а) для того, чтобы сильнее
полуляризироваться нам в народе, б) для того,
чтобы улучшить отношения фабрикантов к рабочим
(посредством страха), в) для того, чтобы рабочие
легче сознали свою солидарность, необходимость
дружной и организованной борьбы с своим врагом и
таким образом чтобы быстрее пошел рост рабочих
революционных групп.
При этом рабочая группа, программа которой,
конечно, есть повторение программы создавшегося
было, Центрального Комитета «молодой партии»,
добивается
г л а в н ы м о б р а з о м принципиального
признания и санкционирования "Исполнительным
Комитетом" фабричного террора, а на
многочисленности фактов практикования его не
настаивает.
О т в е т Исполнительного к о м и т е т а на этот 1-й пункт.
В принципе он
ничего не имеет против фактов фабричного
характера. Доказательством служит немало мест в
прежних №№ «Народной Воли», а также и прежняя
практика рабочих групп: наказания жестоких
мастеров и пр. входили всегда в программу их
деятельности. О статье в 10 № не стоит упоминать,
так как она писана в пылу битвы и против
фабричного террора, как чего-то совершенно
нового, раньше неизвестного, ч е г о - т о с п а с
а ю щ е г о, в ы в о д я щ е г о н а к а к у ю
-то н о в у ю д о р о г у, н а к о н е ц, ч е г
о - т о б е с с и с те м н о г о,
к р о в а в о г о, п р е и м у щ е с т в е н н о п о л е
з н о г о п е р е д
по л и т и ч е с к и м т е р р о р о м. Итак,
повторяю, Исполнительный Комитет в принципе
ничего не имеет против совершения от имени
партии террористических фактов фабричного 'и
даже аграрного характера в случаях выдающегося
насилия и н е с о м н е н н о й п о л е з н о с т
и для партии таких фактов. Но Исполнительный
комитет возражает: а) во-первых, это вопрос
втopocтeпeнный, не такой глубокий и коренной, чтоб
об нем следовало так много и с т а к и м и ж е
р т в а м и толковать и -спорить, б) с р е д и p
a б о ч и х он должен быть поднимаем с особой
осторожностью (которой до сих пор рабочая группа
в Петербурге не следовала), так как, с одной
стороны, несомненно, что проповедью борьбы с
непосредственными врагами рабочего сословия,
толками о готовности партии теперь же приступить
не только к принципиальной борьбе за его
интересы, а даже к непосредственной, реальной
борьбе в самых реальных формах, несомненно, что
всем этим весьма легко, легче, чем другим чем
либо, зажечь массы: но это ли наша задача?... Нет, в
том главным образом, чтобы создать среди них
руководящие группы, убежденные и сознательные, а
не увлекшиеся игрой на эгоистической, какой бы то
ни было, струнке. Ввиду этого (и в этом смысле есть
много глубокой правды в статье № 10.
Исполнительный Комитет желает крайней
осторожности и осмотрительности в пропаганде
среди рабочих идеи фабричного террора. Он даже
вовсе считает ее вредной. Он берет исключительно
на себя (или что то же на «рабочие группы»,
действующие в согласии с ним) совершение всех
террористических фактов, какого бы то ни было
характера, б е з предварительных толков об них
на площади. Когда нужно и полезно, он не против
того, чтобы был совершен факт фабричного и
даже аграрного характера и чтоб была выпущена
прокламация. Но говорить рабочим о том, что вот-де
Исполнительный Комитет вступает теперь в этом
отношении в какую-то новую эру деятельности, он
находит легкомысленным и вредным. Он умоляет
рабочую группу серьезно об этом .подумать, с
решением этого вопроса не спешить, в) Мало не
настаивать только на немногочисленности таких
террористических фактов — нужно сознать
(зная общее положение дел), что теперь и не
расчетлива была бы такая многочисленность их,
ввиду недостаточности сил для более
необходимого в эту м и н у т у
политического террора. Но по этому поводу см. еще
ниже.
2) «Рабочая
группа» думает, что рабочее дело не может
расширяться и развиваться, что мы не создадим в
народе солидных сил для поддержания нас в
революционный момент, если лучшие рабочие силы
постоянно будут выхватываться из рабочих групп,
отрываться от дела пропаганды для политической
борьбы. Это очень важный пункт. Но вы, должно быть,
разумеете здесь отдельных наших народовольцев, в
противовес которым и у вас всегда могут найтись
такие же люди - если не узкие, так широкие до
водяности, кабинетной туманности и прочих чисто
народовольческих качеств. Вы должны брать в
расчет не отдельных членов партии, а ее
программу, взгляды ее истинных представителей:
прочитайте ту же 2-ю передовую статью 10-го №,
глядящую на дело достаточно широко и согласно с
вашими воззрениями, вспомните взгляды на этот
предмет нашего общего теоретического вождя
Тихомирова, наконец тех же отдельных
народовольцев, - не все же они узкие террористы.
Сказать это —- значило бы клеветать, а вы этого не
сделаете, Но вот что нужно помнить. Никто из нас,
кроме народников (я серьезно говорю это), не может
претендовать на то, что у нас в е р н ы е, на д е ж н
ы е средства в руках, вполне гарантирующие, что,
следуя им, мы добьемся вот именно того-то и
того-то. У народников одних почва несомненно
простая и надежная - беда только в том, что они
времени требуют очень немного, всего на всего
десять тысяч лет. У нас;
революционеров-террористов, дело не так стоит
ясно. Мы знаем одно верно и в одно верим
непоколебимо твердо, что какие бы неудачи ни
преследовали нас, мы не оставим своей
деятельности, не сложим руки и снова пойдем
вперед и вперед, в огонь битвы. Мы видим, мы
чувствуем, знаем, что так жить невозможно ни нам,
интеллигенции, ни народу, и эта несомненная
очевидность, всеми так живо сознаваемая, и
поддерживает нас в борьбе. И мы, разбитые однажды,
снова ищем кругом себя наиболее активные и
энергичные протестующие элементы (где бы то ни
было); снова объединяем их и снова переходим к
наступлению. В конце концов мы прорвем плотину,
заграждающую русло русской жизни, мы одолеем это
нелепое правительство, этот поддерживаемый им,
столь же нелепый, социальный и политический
строй, в это мы также глубоко верим; Но как это
произойдет, в какой из нескольких возможных форм?
Вот вопрос. От решения его зависит то или другое
отношение к подготовительной работе партии.
Русское революционное движение вначале было
бесконечно идеалистичнее по целям и задачам,
которыми оно задавалось, но вместе с тем, и
непрактичнее в той же степени. Вспомните —
хождение в народ, даже ближе возьмите: вспомните
ту гордую самоуверенность Исполнительного
Комитета в начале его деятельности, когда он так
гордо ставил перед собой захват власти - не в том
много-много измененном смысле, как понимает его
теперь Тихомиров (его статья «Чего ждать от
революции»), а в буквальном,, самом прямом смысле
этих слов: Исполнительный Комитет временно
рассчитывает занять в России место и все функции
настоящего императорского правительства. В
таком смысле написана передовая статья даже 8— 9
№ «Народной Воли». Но уже значительно раньше,
тотчас же после 1 марта, в письме к Александру III
«Исполнительный Комитет» говорил совершенно
другим языком, надеялся на совершенно другое,
значительно бесконечно меньшее — и потому,
конечно, бесконечно более мыслимое и
осуществимое... Так всегда бывает: чем мы
практичнее и зрелее, тем наши требования
минимальнее, ближе к наличным условиям
действительности. И мне кажется, что
единственная форма русской революции, в которую
можно верить, как в неизбежный m i n i m u m, есть та
форма, о которой говорит прекрасная статья 10-го №
«Вместо внутреннего обозрения»: «призыв к народу
с высоты трона, поколебленного ударами
революционеров . . .» Эта форма осуществима и не в
таком уж отдаленном от нас будущем. Успеем ли мы
до этого момента подготовить хоть мало-мальски
солидные революционно-рабочие силы, приняв в
этом направлении какую бы то ни было программу
деятельности? Ставя перед собой очень широкие
задачи , широкие планы пропаганды в народе и пр.,
ради которых готовы даже жертвовать силой и
яркостью политической борьбы, мы в свою очередь,
не вредим ли делу? Желая разрастись в «ширину», не
рискуем ли мы обратить наши силы в мыльный
пузырь, обессилить их бесплодным
словесничеством и пр.?.. Да и в тот революционный
момент, о котором говорит автор «Вместо
внутреннего обозрения», что будут в общем
великом энтузиазме великой исторической минуты
отдельные личности, несколько десятков, даже
несколько сотен живых сбереженных нами рабочих
сил?! - Нуль! Важны не живые лица, не материальные
силы, а принципы, идеи, которые уж, конечно, - будут
несравненно живее, реальнее, сильнее,
распространеннее, если будут провозглашаться не
устами отдельных словесничающих лиц, а громом
героических фактов, поражающих ум и фантазию
жертв яркостью, именно яркостью борьбы и
напряженностью веры в правоту дела. Да, подобно
автору этой статьи, я верю, что тогда явятся и
люди и силы, лишь бы те п е р ь мы высоко .держали
наше знамя. Вы спросите, отчего же теперь так мало
сил? Я вам отвечу стихами Некрасова:
«... Гремел, когда они родились, дикий гром,
ручьями кровь лила. Эти души робкие смутились,
как птицы в бурю, притаились в ожиданьи света и
тепла...»
Ну., так завоюем же мы этот «свет» и это «тепло»! А
для этого нужно итти рука с рукой.
Умоляю вас: прекратите раздор, пойдите на
уступки, мы также пойдем. Письмо это можете
показать товарищам — даже прошу вас сделать
это;— и вы простите, конечно, меня за его
спешность и чисто внешнюю небрежность. Но я прошу
вас сохранить его и непременно вернуть мне:
лишний раз говорить и писать об одном и том же так
мучительно, да не всегда и удастся сказать то, что
хочешь и можешь сказать. Здесь я почти все,
кажется, сказал.
Об организации не говорю, так как это уж последнее дело. Ведь и вы стоите за централизацию, А мы не прочь от специализации революционных функций. Следовательно, тут мы сойдемся.
14 н о я б р я 1884 г.