Дорогие товарищи!
За последнее время обстоятельства сложились таким образом, что фактическое сближение между нами на одной работе делаете и иго более нужным. В то же время с вашей стороны все чаще слышатся голоса, заявляющие о вашем желании работать. Нечего и говорить, как важно и как приятно для нас это последнее, обещающее и новый приток сил, и уничтожение или ослаблении разных раздоров, недоразумений и т. п., до сих пор в известной степени парализовавших успех нашего общего дела. Об этом, друзья, распространяться излишне. Но вместе с тем у нас является забота другого рода. Важно количество сил, но еще важнее единомыслие. А между тем мы имеем, к несчастью, слишком много доказательств того, что у вас нас часто совершенно перетолковывают. Ну, разумеется, союз, основанный на недоразумении, — это хуже, чем ничего. С другой стороны, это недоразумение слишком естественно после такого продолжительного отсутствия из России, особенно при отсутствии связи, переписки, при невольной сдержанности нашей печати, часто не договаривающей наших мыслей. Принимая все это во внимание, мы и решаемся в настоящее время обратиться к вам письменно с разъяснениями хоть таких пунктов, относительно которых некоторые недоразумения уже, несомненно, у разных лиц в разном смысле проявлялись. Недавний пример этого представляет речь П[авла] на конгрессе, — речь, по слухам, имевшая цели примирительные и. однако, не только запутывающая дело, но и прямо для нас вредная, да и вообще вредная.
Для того чтобы действовать рука об руку, как товарищи, мы должны согласиться в основной точке зрения и выяснить ее, это и есть самая трудная задача. Тут важны не подробности, не частности, не то что один социалист, а другой — политический радикал, не то, что один действует в народе, а другой — среди военных. .. Все это частности, в которых можно расходиться, не переставая работать одному богу. И существенная черта народовольства, его отличие от старых революционных направлений именно в том, что для народовольства все такие вещи — частности. С начала до конца народовольство было направлением немедленного действия, государствен[ного] переворота. В этом его характерность, определяющая и все дальнейшие особенности.
Выражение «государственный переворот» часто вводит в смущение. Поэтому оговариваемся, что понимаем именно такой переворот, который делает владельцем всех сил и средств массу рабочую (и крестьянскую, стало быть); начало же этого переворота — захват государственной власти революционерами.
Понятно, что если мы ставим себе такую цель, то исключительно потому, что верим в близость революции, верим в существование естественных пособников революции, верим в способность народа действовать революционно. Вообще мы считаем революцию подготовленной и полагаем, что теперь остается подготовить только самый переворот, который и будет началом революции. Переворот государственный — это наше «быть или не быть». Если он будет, то революция сразу приобретает правильное течение. Если его не будет, то революционное движение может заблудиться, извратиться и утратить большую часть своей полезности. Итак, наша цель — государственный переворот. Его нужно сделать. Отсюда вытекает вопрос организационный, самый важный из всех, без которого народовольство — фарс. Ведь смысл нашего существования в захвате власти (нами, повторяю, или чернорабочей массой, это все равно), в перевороте, который может быть только насильственным, а стало быть, требует силы и силы и еще силы. Собирание, развитие, организация активной силы составляют, значит, главнейшую нашу задачу. Этой цели подчиняется у нас все: программа, тактика, все интересы, все вопросы. Все, что мы делаем, делаем только для этого. Это вы должны глубочайшим образом понять, если хотите быть с нами. Вся наша деятельность есть старание собрать эту силу. Судить наши поступки можно только с точки зрения того, целесообразно ли данное действие в интересах собирания силы. Нужен ли террор? Нужны ли газеты? Нужно ли изменение программы? Нужна ли деятельность среди молодежи, среди рабочих, военных, крестьянства, в земстве, в интеллигенции и т. д.? На эти все и все подобные вопросы мы отвечаем: а сколько силы даст то или другое? Что даст более сил для совершения переворота (конечно, такого, как выше сказано), то и важнее. С этой точки зрения обсуждаем мы все, и каждый, кто поступает так же, — наш товарищ; каждый, кто не стоит на такой точке зрения, может быть скорее союзником, чем товарищем. Теперь, друзья, перейдем к частностям, к тем именно, о которых существуют недоразумения или которые вам неизвестны, может быть, хотя очень важны.
Прежде всего скажем о деятельности в народе. П[авел], между прочим, говорит в своей речи, что мы прежде считали возможным игнорировать народные массы, а теперь одумались. Стыдно говорить такие вещи! Незнание — не оправдание; тот, кто не знает, тот не должен и говорить. Вдумайтесь, друзья, в числа и факты и судите сами. Возьмите наши слова и наши дела. В своей пропаганде мы не игнорировали массы. Наша официальная программа составлена в сентябре—октябре 1879 г., т. е. буквально в момент землевольческого распадения. Эта программа составлялась коллегиально, а сверх того, рассылалась для обсуждения всюду, где мы имели зародыши своих кружков. ('.тало быть, она выразила общественное мнение партии в самый момент ее возникновения. Мы полагаем, что программа проникнута уважением к массе, сознанием всего громадного значения мисс.. Ото видно в каждой строчке. Деятельности среди рабочих там отводится самое видное место, деятельность в крестьянстве обозначена так, как это было и есть возможно. Другие официальные литературные работы— «Подготовительная работа парши» и «Программа рабочих-народовольцев» — обрисовывают роль массы и революции лучше, яснее, чем что бы то ни было в России до тех пор.
Итак-, мы утверждаем, что партия в своей пропаганде не игнорировала народных масс, а, напротив, понимала их значение лучше, чем другие. Она отрицала собственно те формы якобы деятельности в народе, которые (правильно или ошибочно) считала фразой, болтовней о народе. То же самое должно сказать и о нашей газете, хотя заметьте, что мы, как партия, б е з условно отвечаем только за официальные программы. Газетная статья находится под гораздо меньшим контролем, а потому легче может выражать индивидуальность того или другого автора. Тем не менее и газета вовсе не проповедывала игнорирование масс. Это чистая выдумка, доказываемая «выдиранием фраз», а не общим тоном и духом газеты.
Как бы то ни было, но об истинном смысле нашего слова лучше всего судить по делу.
Перейдем к делу. Наше положение было вначале, как известно вам, самое бедственное. Денег нет, людей нет, имени даже нет. В своей организационной работе мы были принуждены считаться с чрезвычайными трудностями. Старый дух партии относился с отвращением к нашей задаче, основанной на государственности; полное нежелание подчиниться и дисциплинироваться подрывало организацию; наконец, у нас не было никакого авторитета; при таких условиях мы должны были собирать силы, имея еще на руках страшно трудную задачу — дать урок деспоту. Понятно, что силы собирались крайне плохо и затем собранное поглощалось в огромном % задачей, хотя и частной, но неизбежной (Александр II). Можно ли, по совести, при таких условиях: обвинять нас, что мы не сделали того или другого? Мы, без сомнения, не сделали очень многого, но не потому, что не хотели, а потому, что не имели силы. На нет — суда нет.
19-е ноября нас было на секунду поправило. О нас заговорили как о чем-то существующем. Но в то же время провалы типографий и пр[очего] выхватили у нас множество людей и средств. Только 5-е февраля поставило нас окончательно на ноги. Россия признала, что мы есть. Только с того момента мы получили некоторую возможность действовать согласно со своими стремлениями. Напоминаем, друзья, еще раз, что мы представляем не просто направление, а практическую задачу и организацию. Но организация во имя неизвестного бога, это — истинная мука, толчение воды в ступе. Повторяем, что ответственности за свои действия мы подлежим только с того момента, когда заработали себе какое ни на есть имя, известность чего-то, реально существующего. И это случилось только с февраля 1880 г., или через 5—6 месяцев после возникновения народовольства как особенной партии. И что же? Мы действительно всю весну 1880 г. очень деятельно работали среди рабочих в С.-П[етербурге], побуждая к тому же и все наши провинциальные кружки. К осени 1880 г. в С.-П [етербурге] у нас уже были сотни рабочих, человек 30 интеллигенции было направлено нами в эту сферу, в числе их самые талантливые и ценные из наших товарищей. Зимою 1880 г. у нас были основаны рабочая типография и «Рабочая газета» — первая, между прочим, в России по времени. В провинциальных городах, где были только народовольцы, везде шла деятельность и среди рабочих, иногда, как в Одессе, составляя главную массу всей революционной работы.
Итак, пустая болтовня о том, будто бы народовольцы игнорируют народ, не имеет никаких реальных оснований, кроме того, что люди, распускающие подобные слухи, были просто дети в революции и не умели примирить народовольческого отрицания некоторых форм деятельности в народе с деятельностью все-таки среди масс. На самом деле объяснение этого очень просто. Мы собираем активную силу. Где она есть, мы ее берем, где нет — туда не суемся. Здесь, кстати, будет уместно сказать о крестьянстве. Мы, собственно, почти ничего в нем не делали, если не считать прокламаций да очень робких помышлений о нар [одном] терроре. Но это не значит, что мы принципиально отказались от подобной деятельности. В этой, как и во всякой другой среде, мы руководимся тем соображением: чтобы силы затрачивались производительно, окупались получаемыми результатами. Но такой исход обусловливается двумя обстоятельствами: 1) характером объекта действия; 2) количеством затрачиваемой силы. Ясно, что если бы могли пустить в крестьянство целую армию, то ого бы можно было сдвинуть. Но, к несчастью, для того чтобы крестьянскую скалу низвергнуть на правительство, нужны пуды пороха, а у нас его только несколько фунтов. Это вышел бы не нарыв, а фейерверк. Но по мере того как возрастают наши силы, у пас открывается более возможности воздействовать на крестьянскую среду, особенно в те минуты, когда она революционно возбуждена, или там, где она более сорганизована. Вообще наша тактика по отношению к народу — это наиболее экономно и скоро Подготовить «содействие перевороту», о котором говорит программа. Необходимая (где возможно) организация, необходимое (где возможно) влияние на массы, популяризация партии как «щетинной и благожелательной народу силы» (см. опять программу) — все это мы преследуем насколько хватает силы, но •тогда имея мерилом полезности работы государственный переворот. Так мы всегда смотрели на работу в массах, так смотрим и теперь. Фактически же действовать в крестьянстве нам до сих приходилось очень мало, теперь же несколько больше. Перейдем теперь к другому вопросу, возбуждающему, кажется, толки за границей, именно о нашем политическом радикализме и социализме. П[авел] здесь опять ошибается в своей речи, будто мы были политические радикалы, а теперь перестали. Мы какие были, такие и есть, т. е. не радикалы и не социалисты, а просто народовольцы. Задачи наши заключают в себе элементы политического радикализма, так же как и социализма, и иначе быть не может. Что касается до Земского собора, то мы не понимаем, как можно серьезно сбиваться по поводу внешнего агитационного приема. Ведь мы Земского собора требуем у правительства, а не у жизни, не у революции. У революции мы требуем, конечно, побольше, а чего — см. опять в прогр[амме] И[сполнительного] к[омитета] (содержание нашей пропаганды) и прогр[амме] рабочих. Не можем же мы требовать у правительства, чтобы оно вот так же, по-нашему непременно и устроило. Это было бы настолько же неполитично, как и бесполезно, и вообще мы вовсе не желаем пугать умеренных. На все свое время. В настоящее время единственно чего мы можем требовать — это апелляции к народу. А чего мы желаем достигнуть от этой апелляции — этого незачем кричать на весь свет. Мы никого не надуваем, но без нужды колоть умеренным глаза их будущей судьбой — это совершенно бессмысленно. А между тем толки о нашем конституционном радикализме и пр[очем] возникают именно потому, что люди не хотят понять разницы между заговором и пропагандой.
Пункт третий. Федерализм и якобинизм. Мы, собственно говоря, не федералисты. Нам кажется, что большие государственные союзы выгоднее малых. Чем больше народ, тем он сильнее, независимее, тем удобнее ему самостоятельно развиваться. Сверх того, необходимость правильного госуд[арственного] хозяйства стоит в полном противоречии с существованием слишком мелких госуд[арственных] единиц. Область, -составляющая один экономический район, поступила бы очень глупо, разделившись на несколько государств по национальностям. Но с развитием культуры со временем весь земной шар составит один экон[омический] район, и поэтому наши идеалы вовсе не рисуют нам раздробление, напр[имер] России. Тем не менее излишне прибавлять, что определение своей принадлежности к тому или другому государству зависит всецело от самого народа. Принцип «Нар [одной] воли» несовместим с насильственным подавлением национальностей, особенно таких, как напр [имер] Польша, которых историческое прошлое заставляет стремиться к независимости. Итак, мы не препятствуем кому бы то ни было отделяться, но нельзя не заметить, что вопрос этот до такой степени неразре[шим] (кроме Польши), до такой степени сочиненный, что и говорить о нем не стоит в сущности.
Что касается нашего якобинизма, то опять не знаем, как сказать. Беда с этими иностранными словами. Поэтому мы лучше объясним вам. Во-первых, слово «якобинизм» в России очень загажено болтунами, а потому, что бы оно ни означало, мы себя якобинцами называть не согласны. Затем, мы по убеждениям и стремлениям государственники, т. е. признаем за элементом государственным, элементом политической власти огромную важность. Это сила, а потому она должна быть умно организована. Госуд[арственная] власть была, есть и будет, вероятно, всегда. Поэтому мы обращаем на ее организацию такое же внимание, как на организацию экон [омических] отношений. Революция совершится только тогда, когда власть эта будет в хороших руках, а посему мы и стремимся захватить ее, так как народ, п о к а он раб тысячи других условий, ее все равно не удержит. Если бы госуд[арственный] переворот дал нам власть, то мы ее не выпустили бы до тех пор, пока не поставили бы прочно на ноги народ. Значит ли это, что мы якобинцы? Но что касается дальнейшего, то мы это народное опекание в вечную систему не вводим, и, как только народ прочно утвердится, мы сочтем долгом созвать Земский собор и пр. Но если мы даже якобинцы, то этого не проповедуем, потому что это была бы болтовня. Этим мы могли бы только вооружить против себя и дать повод к обвинению в деспотизме. Зачем же говорить? Для того чтобы идея не пропала? Но тут нет никакой идеи. Каждый честный и сильный человек без всякой идеи не отдаст власти, ежели она к нему попадет, иначе, как в надежные руки. Стало быть, об этом толковать бесполезно и только вредно.
Теперь еще вопрос о терроре. Вопрос этот страшно запутали у вас Морозов и Тарновский. Но вы сами виноваты. Вольно же всякой брошюре, которую кому вздумается написать, придавать программное значение. У нас есть программа, официально утвержденная. У нас есть газета. Там значение террора вполне объяснено и исчерпано. Что касается Мор[озова], то он именно по поводу своих взглядов на террор и разошелся с нами. Против его брошюры мы даже хотели возражать, да решили, что не стоит. Вообще но вопросу о терроре отсылаем всецело к пр[ограмме] И[сполнительного] к[омитета], где значение террора вполне исчерпано, хотя в немногих словах. Мы ему и придаем как раз такое значение, ни больше, ни меньше.
Теперь не мешает сказать еще несколько слов о внутренней организации партии, какую мы ей стараемся дать. Единомыслие к этом отношении особенно важно. Централизация, дисциплина, выборы сверху (т. е. пополнение группы высшего порядка членами группы низшего порядка путем выбора первого, а не последнего) —вот основы нашей организации. Как личности (агенты), так и кружки (местные и специальные группы) одинаково подчинены этим правилам. Вообще вся система имеет целью создать сильный центр, усилить Комитет. Местные и специальные группы в пределах своего ведения, однако, вполне самостоятельны и подчинены Комитету только в главных делах. Вообще Комитет, как центр (по системе), имеет у себя в прямом ведении все те силы, которые необходимы для произведения переворота; местные организации имеют в своем ведении всю работу, которая имеет целью поддержать переворот. По принципу: Комитета сорганизовать боевую силу, а также утилизировать в целях переворота все созданное местными группами; местные группы главным образом вырабатывают людей, создают связи в обществе, в народе и т. д.
Мы, разумеется, не можем предусмотреть всего, что может быть вам интересно или неизвестно. Но во всяком случае вы, конечно, согласитесь, что для совместного действия нужно ясно понимать друг друга. Поэтому мы готовы будем ответить на ваши запросы. Лучше столковаться заранее, чем расходиться после необдуманного сближения, тем более что в большинстве случаев это расхождение даже прямо невозможно.
Настоящее письмо адресуется лишь поименованным лицам, так же как и дальнейшая переписка этого характера (если она будет). Затем просим уничтожить. Насчет таких вещей, как захват власти и т. п., просим не распространяться в публике, по крайней мере от нашего имени. Вообще мы очень бы желали, чтобы нас не характеризовали публично без предварительного соглашения. Затем, друзья, прощайте. По получении вашего ответа мы, вероятно, обратимся к некоторым из вас с некоторыми просьбами и поручениями.
Конец 1881 г.