Приговор в Лесном
август - сентябрь 1879 г.

"Нам выпало счастье —
Все лучшие силы в борьбе за свободу всецело отдать"
В.Н.Фигнер

В.Н.Фигнер:"После Воронежского съезда началась нелегальная жизнь моя. Я уехала в Петербург с Квятковским, который привез меня в Лесной, где вместе с С.Ивановой он держал общественную квартиру.

Квятковский всегда находил простых женщин, всецело преданных ему, и прислугой у нас в Лесном была немка, совершенно безопасная для того необычайного образа жизни, который на ее глазах мы вели совершенно откровенно.

Это была штаб-квартира землевольцев боевого направления. Стояло лето, и дачная местность представляла много удобств для подобной квартиры. Все мы были нелегальные, и множество лиц такого положения приходило к нам по делам, не возбуждая внимания, а в сосновом парке, на выходе, легко было устраивать собрания под видом невинной прогулки.

Мы так и делали: собирались на далекой окраине, куда публика не заглядывала, и располагались на сухом слое хвои среди сосен, где издалека можно было заметить всякого постороннего, если бы он случайно забрел сюда. Эти собрания начались вскоре после нашего приезда; но это были уже не собрания землевольцев, а только тех, кто присутствовал на Липецком съезде или был постоянным посетителем дачи. Тут на первых же порах Квятковский, Морозов и Михайлов стали жаловаться на сторонников деятельности в деревне, что они тормозят работу по террору. «Решение Воронежского съезда о цареубийстве, — говорили они, — надо выполнять, не теряя времени, иначе приготовления к осени, когда Александр II из Крыма должен возвращаться в Петербург, не будут сделаны. Между тем, для устройства покушений в нескольких местах по пути следования есть и достаточный запас динамита, и необходимый персонал». Но, как было раньше, так и теперь, по их словам, противники террора всячески оттягивают выполнение. Силы уходят на споры и внутренние трения; вместо того, чтобы действовать решительно и единодушно, в будущем предстоят колебания, уступки и компромиссы. Воронежский съезд не устранил, а только затушевал разногласия, и, чтоб не парализовать друг друга, лучше разойтись и предоставить каждой стороне идти своим путем.

Еще и еще говорили они на ту же тему, и возражений теперь не было: главные оппоненты — Плеханов, Попов, Стефанович — отсутствовали; Перовская и я, которые в Воронеже колебались, стараясь сохранить единство организации, перестали сопротивляться, когда дело коснулось практики и петербургские товарищи открыли нам, что все средства для покушений приготовлены и остается только осуществлять замысел, вместо того, чтобы стоять на мертвой точке. Общее настроение, очевидно, было за раздел. Вопрос о судьбе «Земли и Воли», о разделе был поставлен, наконец, ребром и решен утвердительно."

Л.Г.Дейч: "Неделя проходила за неделей в обсуждениях по группа - отдельно "террористы" и "деревенщики", - а также и в спорах одних с другими, и не видно было конца этому, когда, наконец, Желябов, А.Михайлов, Квятковский, Зунделевич и Тихомиров внесли предложение разделиться, так как эти непрерывные дебаты лишь тормозят работу сторонников обоих направлений. Наша группа, или фракция, охотно приняла это предложение, также признав, что полюбовный раздел лучше доброй ссоры." 

О.В.Аптекман: "...Я вернулся в Петербург. Здесь меня ожидал тяжелый удар: воронежское соглашение оказалось самым плохим из известных мне соглашений. Я застал полный разрыв среди товарищей, полный .раскол, выработаны уже были все пункты разделения. Я попросил познакомить меня с условиями разделения. Мне предъявили «федеративную конституцию» — так называли мы наш договор, выработанный обеими сторонами для урегулирования наших взаимных отношений. Согласно этому договору, общество «Земля и воля» с его органом того же названия прекращает свое существование. Ни одна из образовавшихся фракций — ни террористы, ни народники — не имеет права ни своей организации, ни будущему своему органу присвоить это название. Материальные средства распределяются поровну. Обе фракции обязуются друг другу оказывать всяческую поддержку.

Я протестовал тогда энергично, как умел и понимал. Я говорил, что крайне неразумно, нерасчетливо расходиться нам в то время, когда наша партия еще недостаточно окрепла, когда мы еще не успели сорганизовать в народе достаточно солидную боевую партию, когда самое положение вещей — беспрерывная и неустанная борьба с правительством в той или другой форме— требует от нас большей концентрации сил и энергии..

Но эти резоны, к сожалению, не привели ни к чему. Одна часть ударилась исключительно в борьбу с правительством, считая ее злобою дня, другая, напротив, в силу естественной в таком случае реакции, стала вовсе отрицать необходимость в данный момент непосредственной борьбы с правительством и убеждала сосредоточить свои силы в народе.

Таким образом, разногласия о приемах борьбы перешли в разногласия принципиальные: одни предлагали политическую борьбу на первом плане, другие — экономическую.

Мне хотелось спасти, по крайней мере, орган. Я думал, если «Земля и воля» будет издаваться по той же программе, которая была выработана на конгрессе в Воронеже, то обе фракции будут удовлетворены. Незачем, стало быть, дробить материальные и литературные силы; незачем давать повод радоваться правительству; незачем, одним словом, вводить в смущение молодежь, рабочих и общество. Я высказал мои соображения и тем, и другим и предложил вести общий орган под тем же названием «Земля и воля». Предложение мое было принято. Переговоры по этому поводу и соглашение, буде оно состоится, возложены на специальную комиссию из 4-х человек — по двое с каждой стороны. Комиссия собралась. Пробным камнем для этого послужила передовая статья одного из редакторов террористической фракции (Н. Морозова). Статья была прочитана. Я не верил ушам своим. Это была апология террора и политики; террор не только возводится в систему, но и политика поставлена во главу угла программы. Переговоры оказались излишними. И мы пошли разными дорогами.

Так общество «Земля и воля», после трехлетнего существования, прекратило свою деятельность, прекратил, согласно договору, свое существование и орган «Земля и воля» Я долго не мог примириться с этим. Я глубоко уважал моих товарищей-землевольцев, а многих сердечно любил. И они вполне заслужили это. Со многими я работал с самого возникновения общества. Это были большие люди. Живи эти люди при иных политических условиях, они оставили бы глубокий след в теоретической и практической мысли нашей родины — в науке, литературе, искусстве и политике."

В.Н.Фигнер: "Для выработки условий с обеих сторон были выбраны представители. Шрифт, которым печатался партийный орган, достался сторонникам новой программы. Старая хозяйка типографии Мария Константиновна Крылова, которую, вероятно, благодаря имени, называли богородицей, была определенно против новшеств и осталась у сторонников старой программы. Запас шрифта, добытого Зунделевичем, был передан им, и они могли тотчас же организовать свою собственную печатню. Хозяйкой у новаторов намечалась Софья Иванова, знакомая с типографским делом, так как в свое время была наборщицей в типографии Мышкина в Москве. Малообразованная Грязнова, игравшая роль прислуги в типографии «Земли и Воли», переходила к нам, как к людям, которым она сочувствовала больше. В остальном персонале недостатка не было: хозяином согласился быть Бух, а Цукерман и «Пташка» взялись быть наборщиками. Денежные средства решили разделить поровну, но они были лишь в перспективе: большое состояние прежнего чайковца, члена «Земли и Воли» Дм. Лизогуба  состояло в имениях; полную доверенность на управление ими он дал Дриго, которому доверял безгранично. Ему он поручил продать все и деньги передать «Земле и Воле». Но Лизогуб уже несколько месяцев находился в тюрьме в Одессе. Осенью его казнили вместе с Чубаровым и Давиденко. А Дриго? Дриго изменил чести и продался правительству, надеясь сам воспользоваться богатством своего великодушного и доверчивого друга. Ал. Михайлов, через которого землевольцы вели денежные сношения с Дриго, не мог не только получить никаких сумм от Дриго, но чуть не попал в ловушку, устроенную предателем.

Так, насколько я помню, наши прежние товарищи по «Земле и Воле» не получили ничего, а у нас оставался ресурс — 23 000 руб., обещанные и действительно переданные нам супругами Якимовыми, которые сочувствовали террору. Кроме того, Зунделевич передал нам 8 тыс. руб., которые хранились у него, как предназначенные Лизогубом специально на террористические дела.

По соглашению, ни одна из двух фракций, на которые распалась «Земля и Воля», не должна была пользоваться прежним названием, уже завоевавшим известность и симпатии в революционных кругах: обе стороны оспаривали друг у друга это право, и ни одна не хотела уступить другой всех преимуществ продолжателя и наслед­ника раньше действовавшей организации. 

Сторонники старого направления, сосредоточившие свое внимание на аграрном вопросе и экономических интересах крестьянства, приняли название «Черный Передел», а мы, стремившиеся в первую очередь к ниспровержению самодержавия и замене воли одного — волей народа, взяли название «Народная Воля».

Так, по выражению Морозова, мы разделили и самое название прежней организации: чернопередельцы взяли «Землю», а мы — «Волю», и каждая фракция пошла своей дорогой.

 После того как раздел стал совершившимся фактом, квартира в Лесном была ликвидирована. С. А. Иванова устроилась с типографией в Саперном переулке, а я, под именем Лихаревой, поселилась вместе с Квятковским на той квартире, на которой в ноябре того же года он был арестован (Лештуков пер., д. 13, кв. 22).

Эта квартира должна была служить местом наших собраний; на ней мы обсуждали и приняли ту программу Исполнительного Комитета партии «Народная Воля», которая была потом опубликована.

Первоначально Морозов прочитал программу, принятую на Липецком съезде,
но она не удовлетворила присутствующих, и Тихомирову было поручено написать другой проект, который он вскоре и представил. Мы были все единомысленны, поэтому прения шли быстро, гладко, без многословия, которое вообще было несвойственно нашим деловым заседаниям."

М.Ф.Фроленко: "До сих пор все шло гладко, хорошо, рознь в основных вопросах на время была заглушена, но вот люди разъехались. Каждый пошел по своему пути, путь этот оказался длиннее, чем предполагалось, и достигнутое соглашение стало давать трещины с каждым днем все больше и больше. На практической почве появились поводы к неудовольствию, к взаимным упрекам, и при розни в принципиальных вопросах продолжать совместную работу делалось трудней и трудней.

...Денежные средства доставать от сочувствующих людей в городах было легче, чем в деревне. К тому же и городские члены обнаруживали в этом отношении больше энергии. Получают они, положим, деньги с условием, чтобы все они пошли на террористические дела. По условию, в силу Воронежского соглашения, их, однако, надо бы делить в известной пропорции как на деревенские дела, так и на городские. Но денег мало, получались-то обыкновенно не бог знает какие суммы. Как тут быть? Делить или пустить в одно какое-либо предприятие? Городские предприятия более настойчиво требуют трат, и притом сейчас, неотложно. Деревня может подождать — так рассуждают горожане, и деньги тратятся на город и в город. Поселенцы, узнав об этом, конечно заявляют свое неудовольствие: им тоже ведь необходимы деньги для расширения дел. Поэтому, раз им попадают деньги в руки, они считают себя уже вправе тратить их на себя, не делясь с городом. С обратной стороны получают упреки. Другая сторона недовольна.

Далее — типография общая, но в ней, положим, наборщики или хозяева народники. Приносят статью от горожан. Начинается критика: в словах, фразах, между строк находят несогласие с программой «Земли и воли». Отказываются набирать и печатать.

Поднимается спор; начинают убеждать, толковать, что тут нет ничего против программы. Делаются с общего согласия исправления, поправки. Статья выходит, но чего это стоит? Раз, другой, третий такая история — и в конце полный разрыв. «Да лучше полюбовно разойтись, чем враждуя, ссорясь дружить»,— заговорили все в Питере и решили разделиться."

А.Д.Михайлов - М. Ф. Фроленко: "Старались, делали все, но, ей же богу, под конец стало невмоготу и гораздо лучше разделиться, чем выносить тот ежедневный ад, который вытекает из различия взглядов!".

В.А.Анзимиров: "Желябов до конца был против разделения партий и всячески старался предупредить раскол."

Н.А.Морозов: "Когда мы вернулись в Петербург, некоторым из нас казалось, что все недоразумения улажены и что распадение общества ограничилось выходом из него одного Плеханова. Но это было не так. Не прошло и двух недель, как оказалось, что наши прежние оппоненты в петербургской группе держатся от нас обособленной компанией. К ним присоединились под влиянием Стефановича также и Дейч и Вера Засулич. Переход Засулич к народнической группе был нам особенно тяжел. Мы провели ее на Липецком съезде в полной уверенности, что она будет сторонницей нового способа борьбы, в котором мы тогда видели все спасение России от губившего ее абсолютизма. Но она была чрезвычайно дружна со Стефановичем и Дейчем и, перейдя вместе с ними к нашим противникам, вдруг окружила их особенным ореолом в глазах благоговевшей перед ней учащейся молодежи.

Стефанович начал вербовать себе сторонников среди лиц, имевших темные сношения с Землей и волей, и завербовал в том числе хозяйку нашей типографии Крылову. В один прекрасный день она заявила, что, пока она находится в типографии, она не позволит печатать ни одной статьи в новом направлении, так как гражданская свобода будет способствовать развитию буржуазии и таким образом пойдет во вред рабочему народу.

— В ваших статьях, — твердила укоризненно она мне, — даже не упоминается о простом народе, не говоря уже о социализме. Нельзя же все писать только о политической борьбе, не упоминая о социальной.

Все мои усилия переубедить ее оказались тщетными, так как она не была самостоятельной мыслительницей, а отстаивала лишь то, что ей внушали люди, под влияние которых она попадала. Не чувствуя себя в силах серьезно возражать на мои доводы о необходимости гражданской свободы даже и для самой социалистической деятельности в народе, она впадала в истерику. В конце всех переговоров с нею мне приходилось бегать за холодной водой, чтобы успокоить ее хоть немного.

Мой соредактор Тихомиров и сам Александр Михайлов тоже пробовали говорить с нею, но бросили все попытки еще задолго до меня ввиду их бесполезности.

Благодаря такому положению дел в типографии издание “Земли и воли” оказывалось фактически неосуществимым, несмотря на то, что все остальные наборщики стояли за новое направление.

Целых два месяца после Воронежского съезда вся деятельность нашего тайного кружка уходила на улаживание ежедневно возникавших внутри его недоразумений между двумя фракциями, собиравшимися отдельно в окрестностях Петербурга. Всякая идейная и практическая деятельность совершенно прекратилась. Несмотря на все усилия соединить несоединимое, у нас ничего не выходило. Все связующие нити между двумя группами рвались, как паутина, при первой попытке начать какое-либо серьезное дело. У большинства товарищей все более и более терялась ровность характера. Стали возникать несправедливые нарекания одних лиц на других и интриги одной фракции против другой.

К октябрю 1879 года взаимные недоразумения дошли до такой степени, что не оставалось ничего другого, как назначить уполномоченных для осуществления раздела. Обе фракции были объявлены независимыми обществами, действующими вполне самостоятельно, без права называть себя Землей и волей. Устав Земли и воли, все ее печати и документы остались в нашем распоряжении как у большинства, а капиталы общества было решено разделить поровну.

Фактически все они (за исключением средств Лизогуба, погибших для организации после его казни) отошли к фракции Стефановича и Плеханова, так как у них оказались почти все состоятельные члены общества, которые и передавали туда то,, что им принадлежало. Их группа назвала себя "Черным переделом" в знак того, что ее главная цель — передел всех земель в России начерно между общинниками-крестьянами.

Мы же назвали себя партией Народной воли в знак того, что непосредственная наша цель есть замена существовавшего самодержавного режима представительным, основанным на проявлении воли сознательного населения страны. Эта воля должна была решить потом все политические и социальные вопросы при свободном представительном правлении.

Пользуясь уже готовым липецким уставом, мы сейчас же начали свою деловую и литературную деятельность в этом духе.

Не прошло и двух недель, как из вновь устроенной тайной типографии в Саперном переулке был выпущен первый номер “Народной воли”.

При разделе Земли и воли нам не досталось ни копейки из ее материальных средств, но мы были полны энергии и энтузиазма. К нам сейчас же присоединилось несколько человек из молодежи, принесших вместе с собою и небольшие средства на практические дела.

Мы вдруг, казалось, ожили.

Нас по-прежнему было лишь несколько человек на всю многомиллионную Россию, но мы были теперь дружны, наши личные отношения стали безоблачны, наши руки не были связаны, а ничего другого нам и не было нужно в то время.

У моих товарищей не хватало дней для осуществления всего задумываемого, которое казалось им так важно и так нужно.

А я... Я тоже жил, как и они, со страшной жаждой сделать как можно более в области свободной журналистики до того неизбежного момента, когда судьба снова ввергнет меня в темницу и, как я думал, закончит на эшафоте мою жизнь."

26 августа 1879 г на очередном собрании в Лесном Исполнительный комитет "Народной Воли" официально вынес смертный приговор Александру II.

Решение ИК "Народной Воли" от 26 августа 1879 г.:"...Царь Александр II главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств, должен быть казнен."

В. Донецкий: "Государь был самого большого роста, стройный, с величественной и полною жизни осанкой. У него были большие голубые глаза, в которых ясно светились доброта и кротость, как выражение его ангельской души, что также было видно и на устах его, в чуть заметной, но никогда не сходившей улыбке. Лицо его было овальное и несколько загорелое, опушенное густыми темными бакенбардами и большими закрученными усами".

А.Ф. Тютчева: "Он был красивый мужчина, но страдал некоторой полнотой, которую впоследствии потерял. Черты его лица были правильны, но вялы и недостаточно четки; глаза большие голубые, но взгляд маловыразительный; словом, его лицо было маловыразительно и в нем было даже что-то неприятное в тех случаях, когда он при публике считал себя обязанным принимать торжественный и величественный вид. Это выражение он перенял у отца, у которого оно было природное, но на его лице оно производило впечатление неудачной маски. Наоборот, когда... находился в семье или в кругу близких лиц и когда он позволял себе быть самим собой, все лицо его освещалось добротой, приветливой и нежной улыбкой, которая делала его на самом деле симпатичным... Это двоякое выражение его лица отражало до известной степени двойственность его натуры и его судьбы... Его основной дар - было сердце, доброе, горячее, человеколюбивое сердце, которое естественно влекло его ко всему щедрому, великодушному, и оно побуждало его ко всему, что его царствование создало великого. Умом, который страдал недостатком широты и кругозора и к тому же был мало просвещен, он не был способен охватить ценность и важность последовательно проведенных мм реформ, которые сделали его царствование одним из наиболее славных и прекрасных эпизодов в истории нашей страны".

А.П.Корба: "Я помню незабвенное время, когда несколько дней подряд не снимался с очереди вопрос об Учредительном собрании. Как известно, по плану, выработанному тогда Исполнительным комитетом партии «Народная воля», власть, присущая Учредительному собранию, основывалась на всенародном избрании его участников. Население, посылавшее в него своих представителей, должно было знать заранее, что все постановления Учредительного собрания будут обязательны для всей страны. Между прочим, обсуждался случай, как поступать партии, если народ окажется недостаточно подготовленным, чтобы оценить блага республиканского образа правления, и Учредительное собрание вновь восстановит свергнутое партией самодержавие. Теперь трудно проследить все прения, возникшие по этому поводу, но они завершились единогласным решением членов комитета: «В видах избежания анархии в стране ни в коем случае не нарушать и не умалять верховной власти Учредительного собрания, а, следовательно, признать даже царское правительство в случае, если оно будет восстановлено Учредительным собранием, но сохранить за партией право пропаганды республиканской идеи и это право oтстаивать всеми доступными партии средствами."

Н.А.Морозов, из записной книжки, июль - август 1879:
Распределение сил террористов для предприятий осени 1879 г.

а) Существование организации решено.

За: Мойша, я, Михайла, Ольга, Марья Николаевна,

Катерина Дмитриевна.

§ 1 — все.

§ 2 — ибо действуют во имя интересов и во имя требований заключающихся в его историческом девизе Земля и Воля  — все.

б)

Лев, Семен, Андрей
Софья Перовская 15
Анна Павловна—А. П. Корба 11
Сестра Марии Николаевны  26
Исаев

Демка

Алхимик — (Л. Н. Гартман)

Андрей Пресняков

Галина (Г. Ф. Чернявская)

Евгения (Е. Н. Фигнер)

Галдовский

в)

Морозов  + + + + 4
Василек? +г + + + 4
Колоткевич + + + + + + +7
Степан + + + + 4
Оль га + + 2
Аркадий + + + +
....+ + + + + 9
Семен + 1
Вера +1

5000

— 3000—200 Андрей
(— 200 Андрей)

— 1000 Мошка
------------------------
=1000

г)

Морозов  + + + +
Василек? + +
Степан + + + + +

Степан, Аркадий, Колоткевич

Паспортная система — Галдовский.

Мойша занят.

Москва Софья Перовская (и Дворник временно) Алхимик Степан

Юг —Семен? + Баска?

Сев. дор. дело —Веру или Марью Николаевну — Катерину Дмитриевну, Акулину — А. Б. Арончик,
Григория, Ольгу.
Южн. дор. дело—Галина


д)

Денег наличных — 8 1/2

Василий? 5 тысяч

Залог — 1 т.

Пан. — 1т. сентябрь

Игнатов—4 или 0 сентябрь

Катерина Дмитриевна — 1 или 2 неизвестно когда

Мария Николаевна — 1 или 2 неизвестно когда

Степан —1 ? т. или 30 т. ?

Циц. ? — 1 т. — 15 т.?

Южн. дор.: Крым - 0

Моск. дор.—3—4
Московск.
Против— I Ал.

Рекогносцировка на Варш. дор.
Сев. дор. дело — 500. Степан 500.

е)

Литература

Я, Ольга 3 .
Типография — 3 — Катерина Михайловна, Катерина Дмитриевна, Иван Васильевич

Администрация — 2
Крымск. дор. — 2 (Михайла и Желябов)
Моск, дор. —3
Южн. Ден. ? дело — 1 женщина
Сев. дор. дело —2.

ж)

Москва Алхимик + С. Перовская + Дворник Степан

Крым Семен — Баска

Сев. дор. Вера Николаевна, Катерина Дмитриевна, Акулина, Ольга или Анна Павловна

Южн. дор. Галина

Варш. дор. Семен

Д.А.Милютин, из дневника, лето 1879 г.: "...Я нашел в Петербурге странное настроение: даже в высших правительственных сферах толкуют о необходимости радикальных реформ, произносится даже слово «конституция»; никто не верует в прочность существующего порядка вещей".

Цесаревич Александр, из дневника:"...Самые ужасные и отвратительные годы, которые когда-либо проходила Россия,— 1879 и начало 1880".

О.В.Аптекман: "Над городом нависли свинцовые тучи..., все замерло, точно объятое столбняком. Работали и боролись только террористы...”

Листовка ИК "Народной Воли", ноябрь 1879 г.: "Александр II — главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств. 14 казней тяготеют на его совести, сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении... Если б Александр II... отказавшись от власти, передал ее всенародному Учредительному собранию... тогда только мы оставили бы в покое Александра II и простили бы ему все его преступления".