Февральская прелюдия

Все издалека предвещало,
Что час свершится роковой,
Что выпадет такая карта...
И этот века час дневной -
Последний - назван первым марта.

А.Блок

В.Н.Фигнер: "С тех пор мы жили тревожной, лихорадочной жизнью: наступал третий месяц существования магазина сыров в доме Менгден. Хозяева магазина, Богданович и Якимова, с внешней стороны удовлетворяли всем требованиям свое­го положения — рыжая борода лопатой, широкое лицо цвета томпакового самовара, как, смеясь, говорил о себе Богданович, речь, сдобренная шуткой, меткая и находчивая (за словом в карман не полезет), делали Богдановича извне настоящим заурядным торговцем, а Якимова с ее демократической наружностью, с подстриженной «челкой» на лбу и вятским выговором на «о» была как нельзя больше ему под пару. Но насчет коммерции оба были слабы, и соседние торговцы сразу решили, что новопришельцы им не конкуренты. К тому же денег в январе — феврале у нас было мало, и закупка сыров была скудная. Как невелики были наши средства на это колоссальной важности дело, показывает, что когда в критическую минуту я достала 300 р. на покупку товара, то это было счастьем. Однако скудость запасов на первый взгляд не бросалась в глаза, как я удостоверилась, застав «Баску» в ее роли за прилавком, уставленным разными сортами сыра, когда, под видом покупательницы «рокфора», я подъехала к магазину, по поручению Комитета, и спустилась в полуподвальное помещение, в котором он находился, чтобы предупредить, что за магазином «следят» и к Суханову подле магазина пристал шпион, от которого он спасся, взяв лихача.

Хотя прилавок имел приличный вид, но бочки для сыров стояли пустые: они наполнялись землей из подкопа под улицу. Неумелость торговцев, как таковых, а быть может, слежка за кем-нибудь из тех, кто по ночам работал в подкопе (вероятно, за Тригони, который, как оказалось, жил в шпионской квартире на Невском), но только полиция обратила, наконец, внимание на это заведение."

Н.Рысаков: "Будучи уже нелегальным, я познакомился с человеком, которого мне назвали Захаром (А.Желябов). Мы имели продолжительный разговор о рабочем деле, который окончился тем, что для успешного рабочего движения необходима, по крайней мере, охрана его от шпионов, т. е. кроме агитации нужно посредством террористических действий защищать наше дело от покушений его расстроить. ...Когда же он сказал, что не откажусь ли я от каких-либо террористических действий, то я ответил, что нет. ...
Я.. не решался спрашивать про задуманное партией, считал это нескромным, да притом и не думал, чтобы партия доверилась мне настолько, чтобы могла безбоязненно открывать свои планы. Поэтому я спокойно по-прежнему занимался организацией рабочих кружков.
Дело по организации велось довольно успешно, что, кажется, и было причиной нового свидания с Захаром. Таких свиданий было несколько, однако не больше четырех.

Иногда с собраний с Захаром мы уходили вместе, и тогда велся разговор о покушении на жизнь Государя Императора, но так общо, что ничего определенного о способах и месте действия вынести из него было нельзя. Он говорил, что все средства уже испробованы,— остается путь открытого нападения. Я с этой мыслью был вполне согласен, и она нравилась мне больше, чем все прежние способы..."

А.Желябов: "Когда нападение на Александра II было поставлено Исполнительным комитетом ближайшей практической задачей, приблизительно в конце января, был сделан вызов добровольцев из боевых комитетских дружин. В числе прочих рвался на это дело и Рысаков. Я, будучи ближайшим агентом Исполнительного комитета и в то же время членом дружины рабочей, рекомендовал Исполнительному комитету Рысакова с наилучшей стороны. Рысаков был зачислен в группу по данному предприятию. Мне было поручено Исполнительным комитетом действовать вместе с группой. Последовал ряд собраний для обсуждения плана нападения: места, времени, средств нападения, распределения сил и т. д. Вызванные из разных дружин, члены данной группы должны были ознакомиться между собой, сблизиться, возыметь доверие друг к другу. На это, впрочем, требовалось не много времени; больше времени уходило.на ознакомление группы со средствами нападения, в частности с метательными снарядами.
С этой целью на собрания являлся техник; он подробно разбирал разные системы снарядов; указывал все “за” и “против” каждой системы; знакомил с условиями пользования ими."

Н.Рысаков: "Мне помнится, что каким-то революционным изданием указывалось на исключительность настоящего года, на голод, язву на скот и т. д.... партия надеялась на восстание не позже итого года — весны и лета, потому что слышал от Желябова, что среди студенчества и интеллигенции проводится мысль о баррикадах, — те же мысли за последнее время агитировались и среди рабочих... Желябов, кажется, сказал, что упустить подобный год было бы для партии непростительною глупостью, не сделав всего возможного от нее, ведущего к восстанию... Последний факт покушения должен быть удачен во что бы то ни стало...

Более опытные революционеры, например, Желябов, утверждали, что одного удара недостаточно, необходим целый ряд их... Для меня теперь вполне ясна мысль, выраженная на квартире Перовской, что после папаши нужно приняться за сынка ... "

Е.Сидоренко: "В феврале наши наблюдения были прекращены, и я стал думать уже более конкретно о приблизившемся моменте для окончательного выбора места и спрашивал себя, что мне будет поручено дальше."

Н.Рысаков: "...За неделю или полторы до 1 марта, я заметил в действиях своих товарищей некоторую лихорадочность, что объяснялось тем, что начались частые и усиленные аресты. “Нужно спешить”,— сказал Захар мне на одном из свиданий, и, получив мое согласие на участие в покушении, он начал говорить о способах совершения покушения. Я узнал, что действие будет произведено посредством взрыва, посредством какого-нибудь метательного снаряда.

Приглашение принять участие в покушении было сделано недели за две до 1 марта Андреем Желябовым, утвердительно на него отвечали Тимофей Михайлов и я, Котик же хотя и изъявил свое согласие, но на него мы не рассчитывали, тем более что агитационная группа могла значительно уменьшиться и, стало быть, и рабочее движение остановиться или пойти слабее, а в такое время, когда покушение должно было совершиться, нужно было больше усилий, чтобы удержать за собой все прежде сделанное и воспользоваться новым настроением умов.

На предыдущей неделе, т. е. до 1 марта, мы встречались раза два по трактирам, причем я получил от него...  нож, узнал о месте действия. Захар мне сказал, что у меня будет товарищ по делу, с которым меня познакомит в скором времени и с которым мы должны будем действовать в воскресенье на Екатерининском канале, а до этого он свел меня на конспиративную квартиру, объяснив, что в ней можно укрыться после факта.

Утром в какой-то из средних дней недели, в четверг или пятницу, он познакомил меня с товарищем по делу в трактире, которого назвал Михаилом (И.Емельянов), прибавив при этом, что “это, впрочем, все равно”. Разговор во время свидания велся о предстоящем факте, опять было упомянуто о времени и месте действия и даже о способах, но действительно в очень общих чертах.

...Мы не могли точно сообразить, как должен быть направлен удар, и порешили кидать под передние ноги лошадям, потому что экипаж может накатиться на самый снаряд, а стало быть, удар будет самый верный.
Причем, не надеясь на его силу, мы думали, что первый снаряд, вернее всего, убьет лошадь, так как они его растопчут. Тут же были назначены свидания на следующие дни, именно на воскресенье и понедельник."

Во вторник или среду собралась агитационная группа и обсуждала рабочие дела исключительно, но так как состав ее был неполный, то, не решая многих вопросов, перешли к ближайшему действию — к покушению. Михайлова на этом собрании не было."

Н.Рысаков: "В первый раз собрались вечером на квартире по Тележной улице мы, добровольцы, т. е. Котик (И.Гриневицкий), я, был, кажется, Тимофей Михайлов, не помню, был ли тут Михаил (И.Емельянов)...

Пришел Желябов и сказал, что придет еще один человек, который объяснит нам некоторые снаряды, посредством которых возможно совершить покушение. Назвал человека этого техником, который действительно вскоре явился.
Мы сидели в угловой комнате, а техник (Н.Кибальчич) разделся в первой от кухни, поэтому, принес ли он что с собой, вроде банок, пакетов или иных значительных вещей по объему, никто из нас видеть не мог. Сейчас же он принялся за объяснение устройства метательных снарядов, что я описывал по памяти прежде. При объяснении не было никакого снаряда, а техник пользовался чертежами, причем производил незначительные опыты, показывающие нам, что вещества, заключенные в банке, горят мгновенно, сжигая их отдельно в очень малых количествах.
По окончании лекции зашел разговор о количестве гремучего студня, причем техник сказал, что готового имеется не больше 20—25 ф[унтов], но, кажется, добавил, что можно приготовить и больше, потому что кто-то из присутствующих заявил желание иметь малые снаряды для самозащиты. Очевидно, что из имеющегося вещества можно было приготовить снарядов 4—5, если по 5—6 фунтов каждый.

Затем Желябов торопился куда-то и посоветовал нам расходиться поодиночке."

А.Желябов: "Последнее собрание группы, на котором присутствовал я, было, насколько помню, во вторник; на нем не был поставлен определенный план действий."

Н.Рысаков: "На квартире мы условились, чтобы встретиться где-либо, так как необходимо испробовать снаряд на практике. Назначена была для этого, помню, пятница, ресторан Детроа, куда бы мы собрались обедать, причем техник просил, чтобы на пробу шло не больше 4 чел., считая его, чтобы не обратить внимания многочисленностью лиц; место пробы было не назначено, но предполагалось, что должно быть пустынное, поэтому необходимо возможно меньшее число пробующих. Пробовать пожелали Котик, Михайлов и я.

В пятницу в 1 ч. дня собрались у Детроа, и техник заявил, что пробный снаряд не готов совершенно, а поэтому и пробовать не стоило, так как он не даст верного представления об истинных качествах снаряда. Решили отложить пробу на субботу, техник указал место за Смольным монастырем, перейдя реку, как удобное.

Поэтому в субботу утром, в 9 час., по сделанному в пятницу у Детроа условию, означенные лица встретились на углу Невского и Михайловской, сели в конку, имея с собой снаряд, похожий на те, которые были потом, но только вместо студня был песок; нужно было удостовериться только в том, что ломаются ли легко трубки при ударе и производит ли серная кислота желаемое действие, т. е. выливается ли она из сломанных трубок.
Приехав до берега реки Невы, мы перешли ее, шли по противоположному берегу, удаляясь от реки довольно долго по дороге, ведущей не знаю куда. Место мне это совершенно незнакомо, поэтому точных указаний дать не могу. Наконец, выбрав по дороге довольно пустынное место, заготовили снаряд, и Тимофей Михайлов бросил его на дорогу; произошел звук от взрыва гремучей ртути (около 72 золотника), отбросившего крышку от банки. Затем вернулись по боковой дороге в город.

...Мы пришли вновь на конспиративную квартиру для каких-то указаний от Желябова, и так как он долго не приходил, то я упрекнул его за это, а когда сказали, что он совсем не придет, то я сказал по этому поводу что-то, рассердившее окружающих, и кто-то, не Геся ли Гельфман, сказал мне, что если не придет, то, значит, занят.

Уходя, техник просил нас не ходить в такие места, где можно быть арестованным. “Обыкновенно в такие минуты аресты как-то возможнее”,— пояснил он. Окончательно решили прийти на квартиру в воскресенье, 1 марта, чтобы получить снаряды и необходимые указания."

Отчет об агентурном наблюдении, 26 февраля: "Утром сего числа была у Тригони какая-то молодая дама, лет двадцати, блондинка, лицо круглее, как бы опухлое, в круглой бархатной шляпке с серым пером, пальто коричневое с отделкой вроде котиковой. Она по выходе от Тригони поехала до Адмиралтейской площади и у магазина Дациаро, очевидно, кого-то ожидала с час времени.

Перейдя затем к магазину, по Невскому же встретилась с двумя, по-видимому, гимназистками; с ними отправилась к Эрмитажу, но как таковой был закрыт, то вернулись, посидели около Александровского сада, пошли в Исаакиевский собор, очевидно, только для препровождения времени и пробыли тут более часа. Затем направились в 1-ю роту Измайловского полка в дом № 18, в тот самый, где был вчера Тригони. Меры к положительному выяснению личности упомянутой женщины приняты. По приходе в дом № 18 по 1-й роте Измайловского полка дамы, бывшей у Тригони, с нею на лестнице встретился мужчина высокого роста, брюнет, который и помешал агенту проводить даму до дверей (И.Гриневицкий)".

В.Н.Фигнер: "27 февраля, вечером, к Тригони, занимавшему комнату на Невском у г-жи Миссюра, явилась полиция и арестовала как его, так и Андрея Желябова, сидевшего у него. Известие об этом несчастьи, громом поразившее нас, было принесено Сухановым утром 28 февраля к нам на квартиру у Вознесенского моста. 

Причиной этого злополучного ареста, по одной версии, был донос из Одессы, но, может быть, он исходил из меблированных комнат, где прислуга подслушивала у дверей, как я однажды заметила, да и хозяйка (Миссюра) вела себя очень подозрительно, без всякой нужды провожая посетителей Тригони с лампой в руке, когда вечером лестница была еще освещена.

В то же время по городу разнесся слух, что полиция считает себя на следах чрезвычайного открытия, и назывался тот самый участок в котором находился магазин Кобозева. Молодежь передавала о подслушанном разговоре дворника дома Менгден с полицейским о каком-то обыске в этом доме, а явившийся Кобозев рассказал о посещении лавки какой-то якобы, санитарной комиссией под руководством инженера Мравинского. Дело висело на волоске: «Это что за сырость?» — спросил пристав, указывая на следы влажности подле одной из бочек, наполненных сырой землей! «На масленице сметану пролили», — ответил Богданович. Загляни пристав в кадку, он увидал бы, какая сметана была в ней. Мравинский подошел к деревянной обшивке под окном, прикрывавшей ход в подкоп. Он подергал ее... она не поддалась! «Зачем эта обшивка?» -спросил он. «От сырости», — ответил Богданович (магазин был в полуподвальном этаже).

В задней комнате, в которой было складочное место, по углам лежала большими кучами земля, вынутая из подкопа. Сверху ее прикрывали солома, кокс, рогожа и был наброшен половик. Достаточно было приподнять их, чтобы открытие было сделано. Мравинский даже толкнул кокс ногой. Но все миновало, и этот осмотр, подробности которого были какой-то счастливой игрой в «быть или не быть», по словам Богдановича, даже легализировал магазин, так как подозрительного в нем ничего не было найдено. Но мы, слушатели, были поражены, как громом. Было ясно, что дело, давно задуманное, с трудом и опасностью доведенное до конца, — дело, долженствовавшее закончить двухлетнюю борьбу, связывавшую нам руки, может накануне своего осуществления погибнуть." 

А.В.Якимова: "Я вернулась, кажется, через час после этого визита. При входе кого-либо в магазин всегда раздавался звонок (помещение не отапливалось, мы сидели в комнате и выходили только при звонке), при звуке которого и в этот раз Кобозев, увидев меня в окно двери, выскочил из комнаты вприпрыжку и вприпляску мне навстречу, говоря: “У нас был обыск”.
Я думала, что он сошел с ума, так странно было видеть его пляшущим и говорящим об обыске. “Если бы это был обыск, ты бы теперь не плясал тут”, - сказала я ему. Рассказав мне подробно обо всем случившемся, он отправился на Вознесенский проспект, в квартиру Исаева и В. Н. Фигнер, сообщить о происшедшем."

Д.А.Милютин: "У нас постоянное осадное положение"

П.А.Кропоткин: "В феврале 1881 года Лорис-Меликов доложил, что Исполнительный комитет задумал новый заговор, план которого не удается раскрыть, несмотря на самые тщательные расследования. Тогда Александр II решил ей звать род совещательного собрания из представителей от земств и городов. Постоянно находясь под впечатлением, что ему предстоит судьба Людовика XVI, Александр II приравнивал предполагавшуюся «общую комиссию» тому собранию нотабелей, которое было созвано до Национального собрания 1789 года. Проект должен был поступить в Государственный совет; но тут Александр II стал снова колебаться. Только утром первого марта 1881 года, после нового, серьезного предупреждения со стороны Лорис-Меликова об опасности, Александр II назначил следующий четверг для выслушивания проекта в заседании Совета министров."

Александр II: "Да ведь это Генеральные штаты!"

Александр II - вел. кн. Константину Николаевичу, 28 февраля: "Как жаль! Там будет, вероятно, оппозиция со стороны Победоносцева".

Цесаревич Александр:"Что за беда, тем лучше. Разные взгляды могут только способствовать разъяснению вопроса..."

С.М.Кравчинский: "Перед нами брошюрка, "Конституция графа Лорис-Меликова", дающая несколько драгоценных указаний относительно состояния умов и истинных намерений правительства.

Так называемая "конституция" сводилась к созыву совещательных комиссий в две инстанции, из коих первая (предварительная комиссия) имела быть назначенной целиком самим правительством, а во вторую (общая комиссия) допускался некоторый процент представителей, назначаемых земскими собраниями под охраной губернаторов. Эти комиссии не имели ни права почина в выработке законов, ни выбора предметов обсуждения, ни даже самостоятельного исследования. Все это предоставлялось теперешним министерствам на старых началах. Роль комиссии сводилась к разработке представленных министрами проектов, которые теперь обсуждаются в министерских канцеляриях. Затем эти проекты с министерским "заключением" поступали обычным порядком в Государственный совет, который оставался в своем теперешнем составе и удерживал не особенно великое право представлять свои разглагольствования и умозаключения на усмотрение государя. Последний сохранял безусловное право вязать и разрешать, соглашаться с большинством, или с меньшинством, или с "особыми мнениями" любого из им самим выбранных советников.

Легко видеть, что эти комиссии ничем существенным не отличались от какой-нибудь Кахановской комиссии или от комиссий сведущих людей, которыми впоследствии граф Игнатьев забавлял Россию. Тех же щей, да пожиже влей.

Самодержавие оставалось в полной силе, - царь имел возможность во всякое время придать какой ему угодно ход событиям, направить куда ему угодно работы комиссии, сузить или расширить их область, продлить или вовсе их уничтожить - как ему заблагорассудится.

Лорис-Меликову удалось склонить Александра II на сторону своего проекта, только доказав ему, как дважды два четыре, что это не etats generaux и что его "суверенитет" остается в полной неприкосновенности. И это было, несомненно, так. Но лиха беда начать. Несомненно также и то, что в общей комиссии заключался зародыш "etats generaux". При тогдашнем настроении общества и печати комиссия могла под предлогом обсуждения того или другого хотя бы из министерских проектов выступить с планом коренных реформ по государственному управлению; могла потребовать постоянной палаты выборных, ответственности министров, урегулирования того же "суверенитета".

В.Н.Фигнер: "...Все было против нас: нашего хранителя — Клеточникова — мы потеряли; магазин был в величайшей опасности; Желябов, этот отважный товарищ, будущий руководитель метальщиков и один из самых ответственных лиц в предполагаемом покушении, выпадал из замысла: его квартиру было необходимо тотчас же очистить и бросить, взяв запас нитроглицерина, который там хранился; квартира на Тележной, где должны были производиться все технические приспособления по взрыву и где сходились сигналисты и метальщики, оказалась, по заявлению ее хозяев, Саблина и Гельфман, сделанному накануне, не безопасной, — за ней, по-видимому, следили, и в довершение всего мы с ужасом узнаем, что ни один из четырех снарядов не готов... А завтра — 1 марта, воскресенье, и царь может поехать по Садовой... Мина в подкопе не заложена."

Александр II:«Поздравьте меня вдвойне: Лорис мне возвестил, что последний заговорщик схвачен и что травить меня уже не будут!..»

В.Н.Фигнер: "Среди этих-то обстоятельств 28 февраля мы, члены Исполнительного Комитета, собрались на квартире у Вознесенского моста. Присутствовали не все, так как для оповещения не было времени. Кроме хозяев квартиры, меня и Исаева, были: Перовская, Анна Павловна Корба, Суханов, Грачевский, Фроленко, Лебедева; быть может, Тихомиров, Ланганс... Взволнованные, мы были одушевлены одним чувством, одним настроением. Поэтому, когда Перовская поставила основной вопрос, как поступить, если завтра, 1 марта, император не поедет по Малой Садовой, все присутствовавшие единогласно ответили: «Действовать. Завтра во что бы то ни стало действовать!» Мина должна быть заложена. Бомбы должны быть к утру готовы и наряду с миной или независимо от нее должны быть пущены в ход. Один Суханов заявил, что он не может сказать ни да, ни нет, так как снаряды еще никогда не были в действии.

Было около трех часов дня субботы.

Исаев был немедленно отряжен в магазин зарядить мину; квартира Желябова и Перовской, с помощью Суханова и военных, была очищена, и Софья Львовна перешла к нам. Не успели оповестить не только всех членов, но даже сигналистов Садовой улицы, но роли последних, как и метальщиков, были заранее определены, и свидание на воскресенье со всеми ими уже условлено.

С пяти часов вечера три человека должны были явиться на нашу квартиру и всю ночь работать над метательными снарядами. Это были: Суханов, Кибальчич и Грачевский. До восьми часов вечера на квартиру беспрестанно заходили члены Комитета то с известиями, то по текущим надобностям, но так как это мешало работе, то к восьми часам все разошлись, и на квартире остались, считая меня и Перовскую, пять человек. "

Александр II, 28 февраля:"В 11 часов доклады Милютина, Гирса, Лориса. Три важных ареста: в том числе и Желябов".

Лафертэ - Долгорукая: " Накануне (31 марта) в полдень, в субботу Лорис-Меликов явился в Зимний дворец для занятия государственными делами с императором, и вот что послужило темою их беседы: 

...Только что был произведен арест Желябова, за которым последовал его допрос. Все ответы преступника были доставлены Лорис-Меликовым в их письменном изложении императору, но кроме обстоятельств, тогда уже известных, Желябов отказался отвечать на все вопросы прокурора Судебной Палаты и даже заявил, что он напрасно теряет время на постановку ему вопросов. Однако преступник прибавил, что, невзирая на его арест, покушение на жизнь его величества все же безусловно будет произведено.

Под влиянием столь определенной и столь смелой угрозы Желябова, Лорис-Меликов, в присутствии наследника престола, уговаривал государя не ездить на следующий день на развод войск..."

В.Н.Фигнер: "Уговорив измученную Софью Львовну прилечь, чтобы собраться с силами для завтрашнего дня, я принялась за помощь работающим там, где им была нужна рука, хотя бы в неопытная: то отливала грузы с Кибальчичем, то обрезывала с Сухановым купленные мной жестянки из-под керосина, служившие оболочками снарядов. Всю ночь напролет у нас горели лампы и пылал камин. В два часа я оставила товарищей, потому что мои услуги не были более нужны. Когда в восемь часов утра Перовская и я встали, мужчины все еще продолжали работать, но два снаряда были готовы, и их унесла Перовская на квартиру Саблина на Тележной; вслед за ней ушел Суханов; потом я помогла Грачевскому и Кибальчичу наполнить гремучим студнем две остальные жестянки, и их вынес Кибальчич."