Воронежские прения

24 - 28 июня 1879 г. Воронежский съезд
Воронеж

Пассионарность - это способность и стремление
к изменению окружения,
или, переводя на язык физики,
- к нарушению инерции агрегатного состояния среды.

Л.Н.Гумилев

М.Ф.Фроленко: "...Совершается покушение. Происходит неудача. Как быть дальше? Оставить ли это дело и вернуться к прежним делам или же докончить то, что было начато?

Члены партии «Земля и воля», стоявшие и раньше за соловьевское предприятие, теперь и подавно находили обязательно нужным довести дело до конца, так как наступившая реакция, по их мнению, настоятельно этого требовала.

Совершенно иначе посмотрели на это возражавшие раньше. В реакции они увидали подтверждение своих опасений, и к тому же, если соловьевское дело еще можно было объяснить как личное предприятие, то ничем подобным нельзя будет отговориться, раз дело поведут члены партии за ее счет и от ее имени.

Споры поднялись снова. Товарищеские, даже дружеские отношения мало помогали прийти к соглашению, а потому решили созвать общий съезд членов общества «Земля и воля» и отдать этот вопрос на его рассмотрение. Это было тем более необходимо, что в спорах, при более подробном и всестороннем рассмотрении вопроса, для всех ясней и ясней становилось, что тут дело идет уже не об единичном факте, не об одном Александре II, а намечается целое новое направление, могущее передвинуть центр деятельности землевольцев вместо деревни в города, а это уж касалось всей программы, и отдельная группа ие имела никакого права вносить подобные изменения. Это мог сделать только общий съезд. Его и устроили, поручив некоторым подыскать место и собрать всех к известному сроку, ставя условием, чтобы место сбора находилось вблизи деревенских поселений, дабы деревенским деятелям удобней было отлучиться на короткое время. Таким местом мог быть Тамбов или Воронеж. Тамбов скоро оказался неудобным, и поэтому остановились на Воронеже. Воронеж представлял то удобство, что туда много приезжало богомольцев. В нем, как известно, находится знаменитый Митрофаньевский монастырь, и приезд нескольких лишних десятков людей никого не мог удивить."

О.В.Аптекман:"...Время настало до того горячее, что в такой момент идти врозь казалось совершенно безумием. Мысль о том, что необходимо спеться, сговориться, все более и более овладевала землевольцами. И ярким выразителем этой назревшей потребности явился М. Р. Попов. Он списался с «центром» и одновременно предпринял окружное путешествие по всем тем местам, где «жили-были» землевольцы.

В пользу съезда высказались все землевольцы.

В Тамбове уже собрались многие, особенно те, которые жили в этой губернии. Там уже в то время—в начале июня — находился сам М. Р. Попов, «Титыч», Мощенко, В. Н. Фигнер, «Егорыч» («Юла» тож), Юрий Богданович и пишущий эти строки. Съезд был первоначально намечен здесь, в Тамбове, но по непредвиденным обстоятельствам, о которых в своих воспоминаниях в «Былом» говорит М. Р. Попов, его (съезд) пришлось перенести в Воронеж, куда должны были собраться все к 20 июня..."

Н. Морозов  - О. Любатович: "Если приедешь до 17 июня, то поезжай сейчас же в Липецк и жди в такие-то часы в парке; если приедешь после 17-го и до 24-гo, то поезжай в Воронеж и жди там-то."

М.Р.Попов: "«Сначала я избрал местом съезда землевольцев Тамбов, в предместье которого, в одном уединенном месте, куда можно было ехать по реке Цне, и предполагались заседания съезда., В Тамбове уже были: Вера Николаевна Фигнер, Титыч (Тищенко), Иосиф Васильевич (Аптекман), Хотинский, Девель. Из Воронежа и Саратова должны были приехать: Сергеич (Харизоменов), Юрист (Преображенский), Щедрин, Пресняков. Многие из Саратова не могли приехать, так как им нельзя было бросить места, и поручили свои голоса мне и Юристу, Но съезд в Тамбове не состоялся по следующим независящим обстоятельствам. Находившиеся летом в Тамбове землевольцы для обмена мыслей по вопросам, подлежащим обсуждению на съезде, собирались в том уединенном месте, где предполагались и заседания съезда. Отправляясь однажды на двух лодках по Цне в это место, мы не приняли во внимание, что по дороге туда на реке Цне есть загородное место для прогулок тамбовцев, и упросили Евгению Николаевну Фигнер (теперь Сажина) спеть нам «Бурный поток», который она очень хорошо пела. Она начала петь и своим пением вызвала на берег Цны гуляющих тамбовцев, которые и провожали наши лодки по берегу Цны. Эти неведомо откуда взявшиеся в Тамбове люди вместе с певицей привлекли и внимание полиции. Дело кончилось тем, что на возвратном пути полиция нас проследила и к некоторым из нас, человекам трем, явилась и потребовала, паспорта. Паспорта, конечно, были подложные, и обладателям их пришлось на другой день выехать, оставив паспорта полиции. Значит, Тамбов был скомпрометирован как место съезда."
На Воронежском съезде еще присутствовал А.Баранников и отсутствовал С.Ширяев

Н.А.Морозов: "В Воронеж мы приехали 24 (?) июня и застали там всех представителей народничества из провинции. Главнейшая их часть были пропагандисты из Саратовской губернии, вместе с которыми приехали и мои давнишние друзья, Вера Фигнер и Софья Перовская, занимавшие тогда нейтральное положение между двумя фракциями "Земли и Воли".

В.Н.Фигнер:"...С первой же встречи в Воронеже мой давний друг Морозов делал всякие подходы, чтоб привлечь меня в свою тайную группу... Но я не поддавалась."

Л.А.Тихомиров: "...На Воронежском съезде Желябов в частных беседах склонял кое-кого на свою сторону. Особенно хлопотал он около Софьи Перовской». Но в то время Перовская еще крепко стояла за свои взгляды, и не раз Желябов говорил, пожимая по обыкновению плечами: „Нет, с этой бабой ничего невозможно сделать".

Н.А.Морозов: "Собрания общества были назначены на лесистых островах реки Воронеж, вниз по ее течению, и в прилегающих к ее берегам лесах. На них мы появлялись, точно так же как и в Липецке, под видом гуляющих горожан, в лодках или пешком по берегу."

М.Ф.Фроленко: "Съезд происходил в лесу за городом. Там в то время начали устраивать сад для гулянья, и за этим садом шел нерасчищенный лесок, в котором и происходили дебаты."

О.В.Аптекман: "Всех заседаний конгресса было 8—10, по два заседания в день. Заседания происходили на открытом воздухе, то в одном из самых уединенных и живописных уголков Ботанического сада, то в архиерейской роще, то на лодках на реке Воронеже. Чаще всего, если не ошибаюсь, мы собирались в Ботаническом саду.

Недалеко от лужайки в Ботаническом саду, на которой мы заседали, расположены были несколько столетних дубов, укрывавших нас от постороннего взгляда. Александр Квятковский вырезал на одном из гигантов-дубов следующие слова: «Здесь заседал конгресс землевольцев», далее следуют: месяц, число и год. Этот дуб, вероятно, и теперь находится там, как немой свидетель одного из самых драматических моментов в жизни землевольцев. На этой исторической поляне много было передумано гордых дум, много было пережито и выстрадано...

На этой именно поляне Морозов, если не ошибаюсь, прочел полученное нами из Киева письмо-завещание нашего милого, дорогого Валериана Осинского."

Н.А.Морозов: "С тяжелым чувством пришла наша группа на первое из заседаний этого съезда, где мы ожидали себе исключения. Особенно тяжело чувствовал себя я как главный обвиняемый. Но в то же время внутреннее чувство говорило мне, что как бы ни отнеслись ко мне товарищи по "Земле и Воле", я не мог ни писать, ни поступать иначе. Я чувствовал, что поступал во всех наших столкновениях не так, как было выгодно лично для меня, а так, как находил полезным для успеха освободительного движения, и говорил в своих статьях все, что думал, не заботясь о том, окажется ли это ортодоксальным с точки зрения окружающих меня, или подвергнется их осуждению. Притом же я знал, что если буду исключен, то со мною удалятся и наиболее близкие для меня товарищи, и мы сейчас же начнем свою новую деятельность."

А.Квятковский: "Воронежский съезд даже не знал о тех решениях, которые были приняты в Липецке."

В.Н.Фигнер: "Теоретические разногласия, личное раздражение и взаимное недоверие, опасение обеих сторон, как бы противники не взяли верх, скрытое существование в недрах одного тайного общества другого, вдвойне тайного, общая настороженность в виду угрожающего конфликта — вот напряженная атмосфера, в которой собрался этот революционный съезд, первый как по времени, так и по общероссийскому характеру своего состава.

Но как только съезд открылся, стало очевидно, что взаимные отношения горожан и землевольцев деревни далеко не так обострены, как можно было ожидать, судя по бурным стычкам в Петербурге."

Н.А.Морозов: "На Воронежский съезд нас собралось человек двадцать пять. Здесь были почти все члены "Земли и Воли". Остальные три или четыре прислали свои мнения письменно.

Как только мы поздоровались друг с другом и расположились в кружок на раскинутых пальто и на стволе лежащего дерева, поднялся Александр Михайлов и заявил, что здесь в Воронеже есть несколько человек, уже давно работавших вместе с "Землей и Волей", хотя и не принадлежащих к ее составу.

— Было бы очень желательно знать и их мнение в наших спорных вопросах, — закончил он. — Это Фроленко, Колодкевич и Желябов, только что приехавшие в Воронеж. Я предлагаю принять их в члены Земли и воли.

Вся наша группа поддержала его предложение, так как нам хотелось иметь для себя побольше сторонников. Именно потому мы и привезли с собою этих трех человек, которых знали почти все в "Земле и Воле". Отправляясь на заседание, мы их оставили ждать в отдалении.

Народническая группа тотчас же предложила принять троих и с их стороны. Оказалось, что те тоже ждали по другую сторону леса.

Мы едва удержались, чтобы не рассмеяться при виде такого соответствия, и тотчас согласились на их кандидатов, а они на наших. И те и другие были немедленно приведены на заседание."

О.В.Аптекман: "Особенно резким, энергичным и непримиримо-последовательным противником террора, или дезорганизации, как тогда еще выражались, был Плеханов.

— Чего добиваетесь вы,— обратился он прямо с вопросом к террористам,— на что вы рассчитываете?

— Мы получим конституцию,— неожиданно в пылу спора выпалил Михайлов,— мы дезорганизуем правительство и принудим его к этому!

Произошло полное замешательство. Плеханов горячо возражал, что дезорганизаторская деятельность наша только приведет к усилению правительственной организации, что в окончательном результате борьбы победа окажется на стороне правительства, что единственная перемена, которую можно с достоверностью предвидеть, это — вставка трех палочек, вместо двух, при имени «Александр»; что, дальше, стремиться народнику-революционеру к конституции почти равносильно измене народному делу. Желябов поставил вопрос ребром и решил его прямо без обиняков: надо-де совсем отказаться от классовой борьбы, выдвигая в этой борьбе на первый план политический ее элемент. Тихомиров старался всячески смягчить, сгладить эти резко столкнувшиеся противоречия и разногласия. В конце концов соглашение все-таки было достигнуто и я думаю, что буду близок к истине, если я выражу окончательное на этот счет постановление конгресса в такой форме: политический террор, как форма борьбы, признается лишь как крайняя и исключительная мера для данных специальных случаев."

Л.А.Тихомиров: "Политики» стремились сохранить единство «Земли и Воли». Поэтому, товарищи убеждали А. Желябова не ставить вопроса слишком резко. Он соглашался, но вместе с тем вообще замолчал на собраниях..."

Н.А.Морозов: "Тогда Плеханов, поднявшись со своего места и прислонившись к стволу большого дерева, сказал:

— Я прежде всего прошу Морозова прочесть свою статью в “Листке “Земли и Воли” по поводу политических убийств.

Уже давно готовый к этому, я вынул из кармана соответствующий номер “Листка” и твердым по внешности голосом прочел свою статью, хотя и очень волновался внутренне.

— Вы слышали, господа, — сказал Плеханов. — Это ли наша программа?"

О.В.Аптекман: "Покончивши с программой во всех ее частях, приступили к обсуждению вопроса об органе. Постановили, чтобы «Земля и Воля» сохранила то направление, которое выражено в исправленной и дополненной на конгрессе программе. Тогда Плеханов попросил слова. Он начал с того, что прочел вслух некоторые места из вышеупомянутой уже нами статьи «Листка Земли и Воли» по поводу покушения на жизнь Дрентельна, а именно те места, которые наиболее ярко рисуют возведенное уже в систему террористическое направление органа...

Плеханов стал зачитывать наиболее одиозные, с его точки зрения, места из передовой статьи второго номера «Листка», Политические убийства характеризовались там не только как «единственное средство самозащиты», но и как «один из лучших агитационных приемов», способ заставить «содрогаться всю систему», «самое страшное оружие для наших врагов», «одно из главных средств борьбы с деспотизмом». И как венец апофеоза террору: «Политическое убийство — это осуществление революции в настоящем».

Окончив чтение, обратился ко всем членам конгресса с вопросом,— считают ли они, товарищи, что редакция имеет право и впредь высказываться в таком духе? Снова началась сказка о белом бычке, снова завязался горячий спор, произошла схватка между Плехановым и остальными членами редакции, с одной стороны, и террористами и «деревенщиной» — с другой. Спору не предвиделось конца. Президент поставил вопрос на голосование. Слабым большинством голосов было решено, что, принимая во внимание особенности данного момента, редакция это право имеет.

Результаты голосования привели в ярость Плеханова. Точно ужаленный вскочил он с места и разразился страстной, едкой филиппикой против конгресса. Раз конгресс того мнения, говорил Плеханов, что «политическое убийство — это осуществление революции в настоящем», то это значит, что общество «Земля и Воля», как носительница и выразительница революционно-народнических идей, перестает существовать, и это надо сказать прямо, открыто надо заявить об этом. А так как он, Плеханов, продолжает стоять на старой народнической точке зрения, то он не считает возможным оставаться в организации. И он оставил конгресс."

Н.А.Морозов: "Наступило тяжелое молчание, продолжавшееся с полминуты. Но вдруг оно было прервано одобрительным возгласом Фроленко, что именно так и нужно писать передовые статьи в революционных органах.

Плеханов побледнел, как полотно, и сказал взволнованным голосом:

— Неужели, господа, вы все так думаете?

Не нашлось ни одного голоса, который осудил бы мою статью. До такой степени мысли, выраженные мною в ней, были подготовлены жестокими гонениями того времени на всякую попытку деятельности в народе.

Только Попов спросил меня:

— Признаете ли вы это общим методом?

Я ему ответил, что считаю такой способ допустимым только в периоды политических гонений, когда всякие другие средства борьбы с произволом являются практически невозможными.

— Как только будет обеспечена свобода слова и низвергнут абсолютизм, сейчас же нужно будет действовать исключительно убеждением.

Кто-то из саратовцев, которых мы считали крайними врагами нового пути, сказал:

— В нашей старой программе Земли и воли допускаются на равных правах как политическая деятельность в городах, так и пропаганда социалистических идей в народе.

Все, за исключением четырех человек, согласились, что так и должно быть и что в моих статьях нет никаких противоречий со старой программой общества.

Мы, липецкие, с изумлением переглянулись между собою. Приехав в Воронеж, мы ожидали совсем не этого. Наше положение как уже сорганизованной группы стало делаться затруднительным: мы оказались тайным обществом в тайном обществе!

Плеханов некоторое время стоял молча. Отношение деревенских членов Земли и воли к новому направлению было для него, очевидно, совершенно неожиданно.

— В таком случае, господа, — сказал он, наконец, глухим, печальным, не своим голосом, — здесь мне больше нечего делать. Прощайте!

Он медленно повернулся и начал удаляться в глубину леса. Мне показалось, что он с усилием держится на ногах.

Разрыв с привычным товарищем по деятельности был страшно тяжел, несмотря на все теоретические и практические разногласия. У меня в горле сделались спазмы и к глазам подступили слезы.

“Вот он идет, — мелькнуло у меня в голове, — куда-то в глубину неведомого леса, одинокий, без сторонников. Что с ним будет, что он будет делать ?”

Мы, ожидавшие изгнания, вдруг оказались победителями, а он, считавший себя все время победителем, оказался неожиданно побежденным."

Г.В.Плеханов: "То собрание, на котором заговорили об этих статьях (в «Листке «Земли и Воли») и на котором я заговорил о своем выходе из «Земли и Воли» происходило в роще, называемой «Архиерейским садом», и до него у нас уже было несколько собраний на островах. На этих собраниях обсуждались самые серьезные вопросы нашего тогдашнего движения.

Морозов как нельзя более ошибается, воображая, что я ехал на Воронежский съезд с уверенностью в победе. Нет, этой уверенности у меня тогда не было... Позиция «дезорганизаторов» была сильна именно своей односторонностью. Тому, кто убежден, что «террор есть революция в действии», так же трудно запутаться в противоречиях, как трудно было запутаться в них тому администратору, который твердил одно слово «жарь»! Наши народники не отличались такой односторонностью. Но беда их в том и заключалась, что их тактическая многосторонность была совершенно эклектической: они признавали и террор, и агитацию в народе, совершенно не замечая того, что при данных условиях надо было выбирать или агитацию в народе, или террор, который грозил поглотить все наши силы и средства. Я видел этот тактический эклектизм наших народников и понимал, что при его наличности нечего и думать о том, чтобы привести из Воронежа решительное осуждение террора. Вопрос для меня сводился лишь к тому, чтобы свести до возможного минимума затрачиваемые на него силы и средства. Поэтому мое положение совершенно лишено было того трагизма, который видит в нем теперь задним числом Морозов. Впрочем Морозов — поэт...

..Морозов ошибочно считает себя центральной фигурой в среде тогдашних «дезорганизаторов». Вот почему он думает, что если бы стали исключать из общества «Земля и Воля» «дезорганизаторов», то первой жертвой этой строгой меры сделался бы он, Морозов. На самом деле, ни о каком исключении «дезорганизаторов» не было и речи, и тем менее могла быть речь об исключении Морозова, роль которого в наших глазах всегда была второстепенной, если не третьестепенной. Правда, что на съезде мы хотели поднять вопрос о том, насколько соответствует программе нашей организации напра­вление некоторых статей, напечатанных Морозовым в «Листке Земли и Воли». Направление это выражалось одной его фразой: «террор есть революция в действии». ..Мы, разумеется, не могли согласиться с этим. Хотя у Морозова речь шла собственно о завоевании политической свободы, но и в этом случае задача революционного действия, — если уж признавать таковое, что резко противоречило нашему тогдашнему бакунизму, — представлялась нам гораздо более широкой. Я возражал Морозову, что на кончике кинжала нельзя утверждать здания парламента. Я и некоторые другие мои единомышленники надеялись, что нам удастся привезти из Воронежа резолюцию, осуждающую такое неслыханно-узкое понимание революционного действия. Но никому из нас не приходило в голову добиваться исключения Морозова за эту фразу. Если он опасался этого, то это был напрасный и притом поистине фантастический страх.

...Мысль о выходе из „Земли и воли" вовсе не явилась в моей голове так внезапно, как можно подумать на основании воспоминаний Морозова. Выход этот был для меня заранее обдуманным средством подтолкнуть народников к более решительной борьбе с террористами. ...Я был готов к поражению..."

Н.А.Морозов:" — Господа! Нужно его возвратить, — воскликнула Вера Фигнер.

— Нет, — ответил Александр Михайлов взволнованным голосом, — как это ни тяжело, но мы не должны возвращать его.

Четверо из петербургских сторонников Плеханова, особенно резко возражавшие против покушения Соловьева, вскочили со своих мест, чтоб итти за ним, но потом снова сели, тихо переговариваясь между собою. Ни один из них не удалился с собрания вслед за Плехановым.

Кто-то предложил решить голосованием, считать ли теперь Плеханова принадлежащим к организации. Значительное большинство высказалось за то, что его нужно считать добровольно выбывшим из Земли и воли. Если он вновь пожелает возвратиться, то нужно будет отнестись к нему, как ко всякому другому поступающему, т. е. потребовать у него согласия на программу и устав и подвергнуть баллотировке по общим правилам. Так печально закончилось первое заседание Воронежского съезда Земли и воли."

Г.В.Плеханов: " Если Морозов думал, что наши разногласия выражаются антитезой: или террор, или убеждение, то он просто-напросто ничего не по­нимал в тактике общества «Земля и Воля». Это общество было обществом бунтарей, стремившихся вызвать путем агитации массовое движение в народе. Стало быть, спор между нами мог быть выражен формулой: или агитация в массе, или террор. Но об этом до сих пор забывают те, которым хочется изобразить тогдашних «народников» в виде «культуртрегеров».Возвращаясь к моему поражению на Воронежском съезде, замечу, что еще до приезда в Воронеж наших «дезорганизаторов» я почти не сомневался, что мне придется понести его. Как вели себя наши народники, покажут следующие два факта. ...Преображенский был тогда ярым народником и в качестве такового противником террора. Естественно было поэтому, что мы ожидали от него на съезде энергичной поддержки в нашей борьбе с «дезорганизаторами». Однако он на съезд не явился. Почему? Потому, — писал он нам, — что у него завязалось интересное дело с либералами и он считал необходимым продолжать его во что бы то ни стало. Вы спросите, какое значение могли иметь либералы для человека, который, в своем качестве правоверного народника, отрицал террор именно потому, что он был одной из разновидностей политической борьбы? На это я вам отвечу, что тут действительно нет ни одного атома логики, но что именно логики-то и недоставало в эклектических рассуждениях о тактике большинства тогдашних наших народников. Другой пример. Когда я заговорил с Николаевым о том, что нам надо высказаться против террора, так как террор грозит поглотить все наши средства и силы и тем заставит нас отказаться от нашей агитационной деятельности в крестьянстве, то он с жаром принялся успокаивать меня: «Напрасно ты беспокоишься, — говорил он. — Как можно нам отказаться от наших старых задач? Вали валом по-прежнему, вот и все». И как я ни старался показать ему, что «дезорганизаторы» вовсе не расположены «валить валом по-прежнему», он, что называется, «ухом не вел». «Это тебе так кажется», — возражал он. Я знал, что мне не только «кажется», но вместе с тем я видел, что от Николаева энергичной и последовательной поддержки нам не дождаться. Да и от одного ли Николаева? ...С. Перовская говорила, что в принципе она не одобряет террора, но раз начатые террористические предприятия должны быть закончены. Тщетно возражал я ей, что мы не можем закончить эти предприятия иначе, как отказавшись от всякой деятельности в крестьянстве, она до конца съезда держалась своего эклектического взгляда. И так было почти со всеми. Можно ли было при таких обстоятельствах рассчитывать на победу?

Повторяю, я был вполне готов к поражению. Самая сильная опас­ность для нашей старой тактики заключалась, по моему тогдашнему мнению, не в том, что могли возразить против нее «дезорганизаторы», а в том, что большинство народников совершенно не понимало, какие решения должны быть приняты на съезде для защиты этой тактики. Если память меня не обманывает, то я еще до приезда террористов из Липецка решил, что я выйду из «Земли и Воли», если народники не откажутся в Воронеже от своего вредного эклектизма. Положение дел был таково, что надо было отказаться или от террора, или от агитации в народе. Террористы поняли это и потому отказались от агитации. Народникам тоже следовало понять это и отказаться от террора. Но они этого не понимали и потому продолжали «признавать» и террор, и агитацию. Именно потому они не решились осудить мысль Морозова о том, что «террор есть революция в действии». Но как бы там ни было, а мысль о выходе из «Земли и Воли» вовсе не явилась в моей голове так внезапно, как это можно подумать на основании воспо­минаний Морозова. Выход этот был для меня заранее обдуманным средством подтолкнуть народников к более решительной борьбе с террористами. И дальнейшие события показали, что мой расчет не был ошибочен."

Н.А.Морозов:"Очутившись неожиданно в большинстве, мы назначили новое собрание только через день. Отсрочка эта была для нас совершенно необходима для того, чтобы обсудить свое положение. Постановления Липецкого съезда предполагали, что мы будем после Воронежского съезда совершенно самостоятельной группой, а этого не вышло."

Собравшись на следующий день особо в лесу, мы решили не уходить из "Земли и Воли", но просить о том, чтоб Исполнительный комитет во всех своих практических делах пользовался полной автономией и имел свой особый печатный орган.

Все это и было нами получено на следующем заседании Воронежского съезда.

Нам дали не только полную автономию, но и право принимать на свой риск в Исполнительный комитет новых членов, не принадлежащих к Земле и воле.

Единственным условием по отношению к этим лицам было не сообщать им интимных подробностей о деятельности Земли и воли, пока они не будут приняты в ее члены. Таким образом, все, что мы постановили на Липецком съезде, было нежданно легализировано в Земле и воле, хотя все остальные члены Воронежского съезда даже и не подозревали о наших совещаниях В Липецке.

Воронежский съезд был закрыт двадцать четвертого июня, после третьего заседания, где были приняты в Землю и волю, по моему предложению, Вера Засулич и несколько других членов, рекомендованных различными лицами; из них Стефанович, тотчас же присоединившийся к группе народников, сильно способствовал потом окончательному распадению Земли и воли. Он был тогда очень властолюбив.

На этом же последнем заседании были разрешены и некоторые второстепенные вопросы: пересмотрен устав Земля и воли и выбрана распорядительная комиссия из трех лиц для заведывания практическими делами. Я по-прежнему был оставлен хранителем печати и всех документов общества, а также и его денежных сумм. Редактирование журнала “Земля и воля” было снова поручено мне и Тихомирову."

О.В.Аптекман:" На другой день, во время заседания конгресса, Плеханов прислал собранию протест, составленный спокойно, сжато и выразительно. ...Протест, само собою, остался без действия. Работа конгресса продолжалась своим чередом. Дело теперь стало за редакцией органа.

В редакции остались два прежних редактора, оба террористы: Н. Морозов и Л. Тихомиров. Нужен, по меньшей мере, еще один. «Деревенщина», естественно, хотела, чтобы в редакцию попал ее сторонник. Кто-то — кажется, Тихомиров — предложил меня. Редакция сочувственно отнеслась к этому предложению и настаивала на моем назначении. Я наотрез отказался. Вместо меня был выбран другой, Преображенский, прямолинейный народник.

И дело уладилось."

Резолюция съезда: «Так как русская народно-революционная партия с самого возникновения и во все время своего развития встречала ожесточенного врага в русском правительстве, так как в последнее время репрессалии правительства дошли до своего апогея, съезд находит необходимым дать особое развитие дезорганизационной группе в смысле борьбы с правительством, продолжая в то же время и работу в народе, в смысле поселений и народной дезорганизации».

О.В.Аптекман: "Раскол этот отнюдь не был вызван необходимостью. Ни общая ситуация— особенно обострившаяся тогда борьба между единственно борющимися в тот момент общественными силами: революционными группами — с одной стороны, и правительственной организацией — с другой, — ни взаимные отношения членов общества „Земля и воля"... ни какие-либо существенные разногласия принципиального и тактического характера на самом деле не вызывали неизбежно этот раскол. Тогда ...раскол казался будто неизбежным: страсти разгорались, вмешивалось много субъективных моментов, начиная с уязвленного самолюбия и кончая личной антипатией (...исключительно среди редакторской группы „Земли и воли")"

М.Ф.Фроленко: "...На Воронежском съезде А.И.Желябов выступает как резкий сторонник нового направления."

М.Р.Попов:"Желябов прямо, без малейших уступок развил перед съездом свои взгляды.

Помню, когда Желябов стал развивать программу политической борьбы, как единственной, соответствующей переживаемому Россией моменту, я возразил ему, что свести всю деятельность нашей организации на политическую борьбу легко, но едва ли так же легко будет указать предел, дальше которого итти социалистам непозволительно.

Но едва Желябов, чтобы ответить мне, успел сказать:—-не нами мир начался;—не нами и кончится,— как вмешался Фроленко и сказал:—По-моему и ты, Андрей, и ты, Родионыч, оба вы говорите ерунду, не имеющую отношения к делу. Пред нами вопрос, как быть с раз начатым делом, и этот вопрос мы и должны решать, - а как будет потом, нам скажет будущее." 

А.Желябов:"Я знаю много очень умных, энергичных, общественных мужиков, которые теперь сторонятся от мелких дел, потому что крупного общественного дела они в себе не выработали, не имеют, а делаться мучениками из-за пустяков не желают: они люди рабочие, здоровые, прелесть жизни они понимают и вовсе не хотят из-за пустяков лишиться всего, что имеют. Конституция дала бы им возможность действовать по этим мелочам, не делаясь мучениками, и они энергично взялись бы за дело. А потом, выработавши в себе крупный общественный идеал, не туманный, как теперь, а ясный, осязательный, и создавши великое дело, эти люди уже ни перед чем не остановятся — станут теми героями, каких нам показывает иногда сектантство. Народная партия образуется именно таким путем.

...Революционеры должны оставить мысль о классовой борьбе.  Предлагаю ...временно отказаться от социалистической программы и все силы и средства партии употребить исключительно на политическую борьбу."

Г.Гольденберг:"...Желябов понимал, что для нормального развития социальной идеи в России мало тех немногих прав, которые обыкновенно подразумеваются при конституционном образе правления."

Н.А.Морозов,  из записной книжки, Воронеж. съезд, июнь 1879 г.:"Обязательные постановления съезда "Земли и Воли" 19 июня в Воронеже. Так как Русская народно-революционная партия с самого возникновения и во все время своего развития встречала ожесточенного врага в русском правительстве, так как в последнее время репрессалии правительства дошли до своего апогея, съезд находит необходимо дать особое развитие дезорганизационной группе в смысле борьбы с правительством, продолжая в то же время и работу в народе в смысле поселений и народной дезорганизации."

Резолюция съезда о денежных средствах:"Деньги, добытые чрез террор, отдаются в распоряжение распорядительной комиссии, которая с совещательным голосом решает внести ли оставить эти деньги или в секретный фонд Исп. Комитета или предоставить в распоряжение администрации 3емли и Воли как специальные средства."

О.В.Аптекман: "Далее на съезде обсуждалось отношение организации к «Лиге цареубийств». Под «Лигою цареубийств» я, для наглядности, разумею ту группу террористов, в которую, ради целей цареубийства, вошли «Исполнительный Комитет» общества «Земля и Воля» и другие террористы-цареубийцы".

«Деревенщики» заколебались, и большинством было решено оказать будущим организаторам покушения содействие и деньгами, и людьми. Террористы торжествовали."

Заявление террористической группы на съезде: "Объявляем что террористическая группа состоит не из нас одних и поэтому не имеет права проводить кого угодно, без общего согласия.

О.В.Аптекман: "Просмотрели устав и проверили кассу. Решено было, чтобы не больше 1/3 имеющихся сумм, тратилось на террористическую деятельность. Остальные же 2/3 предназначаются исключительно для деревенской деятельности. Террористы слабо возражали против этого. Они хорошо знали, что никаких дел в деревне не предвидится, что людей для этого нет, а стало быть, все это останется мертвой буквой, деньги же по-прежнему можно будет тратить на террор. И они не ошиблись. Чтобы покончить с конгрессом, я должен сказать, что на одном из первых еще его заседаний было предложено и принято обеими сторонами — террористами и народниками — много новых лиц в общество.

В таком реорганизованном виде общество «Земля и воля» представляло собою довольно солидную революционную силу. Все, что было лучшего в революционной среде, независимо от окраски, примкнуло к обществу.

Желание действовать сообща было преобладающим. Ни террористы, ни народники не хотели разбрестись врозь в эту тяжелую годину существования революционной партии."

Запись голосований на съезде о терроре и об административном центре:"

19 июня

Преобладание террора—13.

За центр с решающим значением —15, против 2, отказались 2.

Имеет ли право апеллировать к общественному решению — 17. 2 за . кончено. (решение принято)

За 3 кандидатов — 16.
За 2 кандидатов — 13.
За явное голосование — 8.
тайное—...

Силы террористов.

 Идут на деревню: Егорыч — (О. Е.Николаев), Родионыч—(М. Р. Попов), Н. А. Короткевич и Игнатов = 4 + 5 — Щедрин.

За город 25.

В.Н.Фигнер: "На кого думает опираться революционная партия, — спрашивал на съезде Желябов, — на народ или на либеральную буржуазию, которая сочувствует ниспровержению абсолютизма и водворению политической свободы?” “Если первое, то уместен и фабричный, и аграрный террор, — говорил он, — если ж мы хотим искать опоры среди промышленников, земцев и деятелей городского самоуправления, то подобная политика оттолкнет от нас этих естественных союзников”. И он указал, что в Черниговской и Таврической губерниях, в Киеве и Одессе есть деятели, которые в видах общности политических целей ищут сношений с революционной партией. Так, Осинский, тогда уже казненный, имел в Киеве довольно обширные связи с либеральными кругами, и было заметно. что он сам уклоняется от социализма к программе чисто политической. А в Одессе в то время в городской думе существовала большая группа интеллигентов, которая устраивала собрания и обсуждала ни более, ни менее, как проекты конституции. “Парижская Коммуна”, — назвал эту думу Панютин, правая рука генерал-губернатора Тотлебена, и летом того же 1879 года не преминул разгромить этих преждевременных конституционалистов, отправив лидеров в отдаленные места Сибири.

На вопрос Желябова последовал единодушный ответ, что мы будем опираться на народные массы и сообразно с этим строить свою программу, теоретическую и практическую."

А.Михайлов: "Хотя Воронежский съезд решил вопрос о борьбе с правительством удовлетворительно, но постепенно несогласное меньшинство выдвинуло параллельно с «Народной Волей» и свою программу «Черного Передела».

В.Н.Фигнер: "Вместо резкой критики и нападений обнаруживался дух миролюбия и терпимости: отрицательное отношение деревенских землевольцев к политическому террору явно преувеличивалось петербургскими противниками его. Постановления съезда носили компромиссный характер. Тяжело было расколоть организацию, разойтись с товарищами в разные стороны: всем хотелось сохранить единство, все боялись потери сил от разделения.

В общем, съезд прошел бледно; он не был решающей битвой, как этого ждали петербургские члены. У собиравшихся в Липецке еще не было категорического желания самим порвать с остальными товарищами, но они воспользовались Воронежским съездом, чтоб сделать смотр всем работникам общества, узнать настроение их для того, чтоб привлечь, кого можно, в свои ряды, если в будущем придется прибегнуть к решительному шагу — расколу партии."

А.Квятковский: "...Покончивши с выработкой программы, съезд приступил к вопросу о повторении покушений на государя... Можно задать вопрос, что же побудило собравшихся заниматься рассмотрением этого. Я напомню ...те ужасные события, бывшие в мае и апреле месяцах, — те события, которые взволновали все общество, тот ряд казней в Петербурге: Соловьева, Дубровина, на юге: Осинского, Брантнера и других, ту массу молодых сил, брошенных по всевозможным тюрьмам, те тысячи сосланных в Сибирь административно и на каторгу, чтоб было совершенно понятно, почему съезд занимался обсуждением цареубийства. Да, действительно, я признаю, что съезд ...решил, но только в принципе, повторить факт 2-го апреля. Но решение это было условно. Именно решено было, что это решение должно перейти к осуществлению на практике, если приговоры имеющих быть в июле новых политических процессов будут столь же жестоки и снова будут вешать десятками революционеров.

И, действительно, совершенные казни 8 человек в Киеве и Одессе произвели такое потрясающее впечатление на всех революционеров всех оттенков, что партия „Народной Воли" немедленно занялась на практике исполнением решения Липецкого съезда."

Л.А.Тихомиров: "ИК  воображал в 2-3 года довести  монархию до капитуляции  именно путем  тeppoристического "штурма".