АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН

АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН


Н.А.Морозов, П.С.Поливанов, М.Н.Тригони и другие о содержании в Алексеевском равелине

О заговоре С.Г.Нечаева в Алексеевском равелине 

Восточная часть Петропавловской крепости. 

Главнейшей государственной тюрьмой царской России долгое время был Алексеевский равелин, о жизни в котором не ведали даже те, кто служил в Петропавловской крепости. П.Е. Щеголев в своей книге «Алексеевский равелин» писал - Кто сидел там, этого не дано было знать не только чинам комендантского управления, но и тем, кто служил в этой самой тюрьме. Для заключения в эту наисекретнейшую тюрьму и для освобождения отсюда нужно было повеление царя Вход сюда дозволялся коменданту крепости, шефу жандармов и управляющему III отделением В камеру заключенных мог входить только смотритель и только со смотрителем кто-либо другой Попадая в эту тюрьму, заключенные теряли свои фамилии и могли быть называемы только номером.

Официальных сведений о состоянии Алексеевского равелина за последние 15 лет его существования (1870—1884 гг.) нам удалось найти очень мало. По-видимому, за этот период не было произведено в равелине каких-либо капитальных работ по его ремонту. Тот факт, что в 70-е годы число заключенных колебалось от одного до трех человек за год, не вызывал у администрации желания ремонтировать тюремные помещения. Можно предполагать, что часть зданий отапливалась нерегулярно, и это привело к образованию в камере сырости, о которой писали узники 80-х годов.

В августе 1881 года Александр III решил упразднить Алексеевский равелин, создав вместо него новую тюрьму на Шлиссельбургском острове. Конечно, такое решение царя о строительстве новой тюрьмы и начатая в том же 1881 году подготовка к этому снимали, с очереди вопрос о сколько-нибудь серьезном ремонте Алексеевского равелина.

Сведения о ремонте Алексеевского равелина имеются в двух делах крепости. Одно из этих дел сообщает о работах, произведенных по равелину в июле и августе 1881 года, когда в тюрьме содержались всего трое заключенных, но когда, очевидно, уже готовились к приему других. За указанные два месяца были исправлены пришедшие в негодность изразцовые печи и щели в них замазаны глиной.

Стекла в рамах были заменены матовыми, и тюрьма, окруженная высокими крепостными стенами, сделалась еще более мрачной. Обвалившаяся со стен штукатурка была подмазана. Здание снаружи было покрашено. По-видимому, здание находилось в состоянии такого разрушения, что был совершенно необходим хотя бы этот незначительный ремонт.

Некоторые очень краткие сведения о состоянии Алексеевского равелина имеются в другом архивном деле 1880—1882 гг.— «Опись инвентаря, находящегося в Алексеевском равелине». Однако эти сведения относятся к характеристике бытовой стороны заключенных.

Из этой описи видно, что в равелине и в указанные нами годы продолжали сохраняться с давних времен ручные и ножные кандалы и даже шейная цепь. Случаи употребления последней неизвестны.

В 1882 году, очевидно, по инициативе смотрителя Соколова по прозванию «Ирод», было сделано 16 железных накладок на 16 дверей одиночных камер и приобретено 16 замков для них.

В 1883 году в июне, т. е. за 14 месяцев до закрытия равелина, было закуплено 14 замков для запирания окон с наружной стороны. Смотритель Соколов чувствовал себя спокойно при этих замках на дверях и оконных рамах2.

Эти замки были излишней предосторожностью. Из равелина за все время его существования никто не убежал. Однако 16 июня 1881 г. произошел факт, возбудивший подозрение коменданта крепости. Комендант донес в министерство внутренних дел о задержании на крыше бастиона Зотова, выходящего к Алексеевскому равелину, неизвестного человека в военной форме, назвавшегося военным писарем и не давшего удовлетворительных объяснений своего нахождения на крыше бастиона. Арестованный был отправлен к градоначальнику, и дальнейшая судьба его неизвестна 

Указанные выше 16 накладок на двери тюремных камер и замки на рамы исчерпывают наши сведения о строительстве в Алексеевском равелине. Из приводимых ниже воспоминаний узника Поливанова мы узнаем, что накладки представляли собой металлические полосы шириною в ладонь. Эта тяжелая металлическая полоса накладывалась на дверь от одного косяка до другого и на одном из концов запиралась замком. Накладывание и снимание этой полосы производили большой шум. Если эти массивные полосы укрепляли тюремные запоры, то не укрепляли тюремного здания, разрушавшегося от страшной сырости в нем. Переполнение его узниками в период с 1882 до 1884 гг. не позволяло делать за это время больших исправлений, если даже они и были совершенно необходимы.

Здание Алексеевского равелина и после его закрытия в августе 1884 года просуществовало еще несколько лет, прежде чем было снесено в 1895 году. Это здание было снесено при царизме, и ему, таким образом, не пришлось дожить до революции и быть превращенным, как Трубецкой бастион, в Музей революции. На такое превращение это здание имело еще больше оснований, чем Трубецкой бастион, так как с ним связаны имена многих славных борцов против царизма.

Решение правительства закрыть тюрьму Алексеевского равелина вызывает вопрос: чем было вызвано это закрытие? В официальных материалах мы не нашли ответа на этот важный вопрос. Можно предположить, что несколько причин оказало здесь свое влияние. Не следует забывать, что Алексеевский равелин заменялся новой тюрьмой на Шлиссельбургском острове с 40 одиночными камерами и старой с 10 камерами. Равелин же с его 20 камерами был уже недостаточен ввиду роста революционного движения.

Нахождение в самом Петербурге важнейшей каторжной политической тюрьмы представляло несомненное неудобство: всегда существовала опасность сношения заключенных с посторонними лицами вне тюрьмы и возможности побега из равелина. Это подтвердилось сношениями Нечаева через жандармов с товарищами на свободе. Может быть именно эта причина имела в данном случае первенствующее значение. Тюрьма же на Шлиссельбургском острове, за несколько десятков верст от столицы, представляла особое удобство по своей изолированности от внешнего мира Вместе с тем эти десятки верст не затрудняли осуществления над нею постоянного контроля центра.

Едва ли антисанитарные условия старинного здания Алексеевского равелина, где заключенные почти неизбежно заболевали и многие умирали, играли какую-нибудь роль при решении вопроса о закрытии равелина, так как, несмотря на развитие заболеваний и смертности в 1883 году, правительство продолжало помещать туда политических заключенных и в 1884 году. Можно было бы сказать, что Алексеевский равелин не закрывался, а перемещался в Шлиссельбургскую крепость. В новую тюрьму переводили смотрителя Соколова, часть жандармов, всех узников. Передавалось новой Шлиссельбургской тюрьме также и имущество Алексеевского равелина, как об этом свидетельствует специальное архивное дело «О передаче вещей и имущества дома Алексеевского равелина в Шлиссельбургское жандармское управление».

С одной описью имущества Алексеевского равелина, как мы указали выше, нам пришлось познакомиться раньше в использованном нами архивном деле за 1880—1882 гг. Состав этого имущества с того времени в основном не изменился. В списке вещей, предназначенных для передачи в Шлиссельбургскую крепость, были перечислены обстановка тюремных камер, арестантская одежда, белье и обувь, кухонная посуда, немногие инструменты, столовая посуда, книги тюремной библиотеки, иконы и пр.

Особо должно быть отмечено наличие в списке вещей, подлежащих передаче в Шлиссельбургскую крепость, уже известных нам из предшествующего изложения, пяти ручных кандалов, восьми ножных кандалов и одной шейной цепи. Непонятно, почему не была уничтожЕна эта шейная цепь, употребление которой уже давно было отменено законом.

Говоря о состоянии Алексеевского равелина, нельзя обойти молчанием вопрос о библиотеке равелина. Этот интересный вопрос разрешился лишь теперь после нахождения нами каталога библиотеки. Один экземпляр такого каталога оказался в архивном деле о дознании относительно сношений Нечаева с революционерами на свободе, другой — в деле о сдаче имущества Алексеевского равелина в связи с закрытием тюрьмы этого равелина.

В списках книг библиотеки Алексеевского равелина перечислено 435 названий книг на русском языке, и притом многие из сочинений того или другого автора представлены полностью во многих томах, а книги религиозного содержания в нескольких экземплярах. Кроме книг на русском языке, в каталоге имеются 175 книг на французском языке, названия которых не приведены. Большое место по числу названий принадлежит книгам религиозного содержания (№ 298—345). Однако религиозная литература не вытеснила литературу научного характера и беллетристику. Книги по различным отраслям знания были представлены в библиотеке сочинениями наиболее крупных русских и иностранных авторов. Довольно полно была подобрана литература беллетристического содержания. Так, например, имелись полные собрания сочинений Байрона, Гете, Шиллера, Диккенса, Шпильгагена, Писемского, Мордовцева, Л. Толстого, Шекспира, Григоровича, Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Островского, Достоевского, Крестовского, Майкова, Потехина, Печерского, Станюковича, Глеба Успенского и других. Имелись сочинения Белинского и Добролюбова. В списке указаны многие книги по истории и в том числе труды: Соловьева, Шлоссера, Вебера, Гервинуса, Дрэпера, Маколея и др. Имелись сочинения по географии, ботанике, физиологии, математике и другим отраслям знания. В библиотеке имелись и выпуски «Курса уголовного права» проф. Таганцева, издания 1867 года. Подбор книг не носил систематического характера, но указывал на высокий уровень интересов читателей.

Значительное число книг было издано в 60-е и 70-е годы. Они поступили в библиотеку большей частью по просьбам Нечаева, как это мы увидим ниже из очерка о Нечаеве. Обращает на себя внимание наличие в списке полного комплекта «Вестника Европы» за 1876 год. Библиотека составилась частично из книг, принадлежавших самим заключенным, предоставившим их библиотеке при выходе из равелина, частично же библиотека пополнялась министерством внутренних дел по заявкам заключенных (например, Нечаева и Мирского). За последние четыре года существования Алексеевского равелина поступление новых книг прекратилось. К сожалению, в архивных делах нет никаких сведений о составе книг на иностранных языках. Следует предположить, что указание на наличие в библиотеке 175 книг лишь на французском языке не отвечает действительности; что, кроме книг на французском языке, должны были быть книги и на других иностранных языках. Наше предположение о нахождении в библиотеке книг на различных иностранных языках подтверждается включением в список словарей англо-русского, немецко-русского и др.

Относительно судьбы библиотеки Алексеевского равелина после его закрытия мы нашли требование департамента государственной полиции представить ему список книг и передать книги начальнику Шлиссельбургского жандармского управления полковнику Покрошинскому2. Неизвестно, какие именно книги были в действительности переданы, но известно, что в этой крепости в первые годы после открытия в ней новой тюрьмы (в 1884 г.) администрация предпочитала выдавать заключенным книги лишь религиозного содержания. Так было и в Алексеевском равелине в последние годы перед его закрытием. Таким образом, состав библиотеки еще не определял объема использования ее узниками. Здесь все зависело от произвола администрации.

В воспоминаниях бывших узников равелина, в печати, а также и в предшествующих использованных нами архивных делах не встречалось указаний на существование в Алексеевской равелине подвальных казематов. В указанном выше архивном деле мы прочли: «В одном из подвальных казематов равелина» хранятся старые дела бывшего III отделения. Эти строки с несомненностью доказывают существование в равелине, кроме камер первого этажа, еще и подвальных казематов. До нас не дошли сведения о заточении в эти казематы. Можно предположить, что казематы были использованы в первые годы существования равелина, сведения о которых до нас не дошли. Во всяком случае знаменателен сам факт существования таких казематов.

Хранившиеся в одном из этих подвальных казематов 55 тюков дел III отделения были по распоряжению департамента полиции сожжены. Неизвестно, какие именно дела III отделения хранились в подвальном каземате равелина за семью дверями и семью замками.

Дела равелина в количестве 231 были сданы 29 сентября 1884 г. в департамент полиции. Этим закончилось существование этой государственной тюрьмы. Но история никогда не забудет страшного Алексеевского равелина.

 

УЗНИКИ АЛЕКСЕЕВСКОГО РАВЕЛИНА

Последний период истории Алексеевского равелина охватывает 1870—1884 гг. Из двух предшествующих томов нашего исследования известно, что история равелина записала на своих скрижалях много имен узников этого равелина. До 1870 года крупнейшие политические процессы дали своих представителей в казематы этого царского застенка: солдаты Семеновского полка, декабристы, петрашевцы, каракозовцы, писатели — революционные демократы сменяли друг друга.

На протяжении трех четвертей XIX века в истории русского революционного движения произошли большие изменения: развился и отжил свое время дворянский период революции, на смену которому пришел период разночинский. Этот период был представлен последними узниками равелина.

По своей революционной тактике эти узники представляли два крупнейших течения — пропагандистское и террористов. Поскольку те и другие были объединены в тайные политические партии и ставили своей задачей заговорщическую деятельность для ниспровержения самодержавия, они представлялись царскому правительству особенно опасными врагами. Это обстоятельство наложило свою печать на историю равелина, особенно за последние 5 лет его существования. Никогда за все предшествующее время режим равелина не был таким, каким он стал за 5 лет перед закрытием этой государственной тюрьмы в августе 1884 года. Читатель увидит ниже, что это был режим, рассчитанный на умерщвление узников.

Как ни краток период — 15 лет — он должен быть разделен на две части: первая из них охватывает 70-е годы, а вторая — период с 1880 по 1884 гг. В 70-е годы, когда в равелине число заключенных спускалось до одного и не превышало трех, произошли небывалые до того времени события: заключенный сюда Нечаев успешно вел пропаганду среди тюремных надзирателей, фактически отменив типические особенности тюремного режима, и завязал сношения с членами революционной партии на свободе. Наш последующий очерк о пребывании Нечаева в равелине и посвящен этим исключительным событиям.

Несмотря на то, что вторая часть исследуемого периода охватывает всего четыре года, она характеризуется жестоким режимом. Мы увидим ниже, что жестокости были проявлены не в бурных схватках тюремной администрации с узниками, а совершенно спокойно, продуманно и изощренно. Эти последние годы существования равелина заключили его историю.

Обращаясь к узникам Алексеевского равелина, мы даем их список за исследуемый период. О Бейдемане, стоящем первым в этом списке и пробывшем в равелине с 1861 по 1881 гг., дан очерк во втором томе. О Нечаеве и Мирском, осужденных — первый в 1873 году, а второй в 1879 году, мы даем особые очерки. Условия пребывания в равелине всех остальных узников были настолько сходны, что мы отвели этим заключенным 80-х годов один общий очерк.

В списке узников Алексеевского равелина за 1870—1884 гг. стоят имена 26 заключенных.

В списке заключенных в Алексеевский равелин в 1882—-1884 гг., приложенном к книге Поливанова «Алексеевский равелин» (изд. 1926 г.), ошибочно помещены трое: Долгушин А. В. переведен с Кары в Петропавловскую крепость в июне 1883 года, а 4 августа 1884 г, переведен в Шлиссельбургскую крепость; Клименко М. Ф., осужденный по процессу 17-ти, переведен в Шлиссельбургскую крепость; Малевский В. Е. переведен из Сибири в Петропавловскую крепость 31 июня 1883 г., а 4 августа — в Шлиссельбургскую крепость.

Из этого списка узников, приложенного к названной книге Поливанова, видно, что 14 заключенных были студентами высших или других учебных заведений. Один был помощником присяжного поверенного, один—лейтенантом флота, один — рабочим, один — служащим департамента государственной полиции. Из общего числа узников 17 были приговорены к смертной казни, а 4 — к бессрочной каторге. Из нашего списка 26 узников Алексеевского равелина видно, что поступили в равелин: один — в 1861 году, двое — в 70-е годы (1873 и 1879 гг.), 23 человека— в период с 1880 по 1884 гг. Наибольшие сроки пробыли в равелине Бейдеман (20 лет) и Нечаев (10 лет). Восемь человек провели в равелине меньше года (один из них умер), семеро переведены в Шлиссельбургскую крепость. Остальные провели в равелине от одного до трех лет, из них шестеро умерли здесь, а остальные переведены в Шлиссельбург.

СПИСОК ЗАКЛЮЧЕННЫХ В АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН В ПЕРИОД С 1870 ПО 1884 ГОД

Фамилия и имя

 

Время поступления

Время выбытия

1. Бейдеман Михаил

 

29/VIII 1861 г.

 

Переведен в Казанскую психиатрическую лечебницу 4/VII 1881 г.

 

2 Нечаев Сергей

 

28/1 1873 г.

 

Умер 21/ХI 1882 г.

 

3. Мирский Леон

 

 28/Х1 1880 г.

 

Переведен в Трубецкой бастион 26/VI 1883 г.

 

4. Ширяев Степан

 

 

10/Х1 1880 г.

 

Умер 18/III 1881 г.

 

5. Михайлов Александр

 

26/III 1882 г. 

Умер 18/III 1884 г.

 

6. Колодкевич Николай

 

Тогда же

Умер 23/VII 1884 г.

 

7. Фроленко Михаил

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

 

 

8. Исаев Григорий

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

9. Клеточников Николай

 

Тогда же

Умер 9/VII 1883 г.

 

 

10. Баранников Александр

 

Тогда же

Умер 6/VIII 1883 г.

 

11. Арончик Айзик

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 4/VIII 1884 г.

12. Морозов Николай

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

 

13. Ланганс Мартын

 

Тогда же

Умер 11/IХ 1883 г.

14. Тригони Михаил

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

15. Тетерка Макар

Тогда же

Умер 9/VIII 1883 г.

 

16. Иванов Игнатий

 

18/1Х 1882 г.

 

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 12/Х 1884 г.

 

17. Попов Михаил

18/IХ 1882 г.

 

 

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

 

18. Щедрин Николай *

18/IХ 1882 г.
 

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

 

 

19. Поливанов Петр

17/IХ 1882 г.

 

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

20. Геллис Меер *

Тригони сообщает, что Щедрин и Геллис Меер,
привезенные из Сибири, были оставлены
в Трубецком бастионе, но Поливанов
определенно указывает, что его соседом
по камере в равелине был Щедрин, с которым он перестукивался.

 

29/IV 1884 г.

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 4/VIII 1884 г.

21. Златопольский Савелий

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

22. Грачевский Михаил

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

23. Богданович Юрий

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 4/VIII 1884 г.

24. Буцевич Александр

 

Тогда же

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

25. Минаков Егор

 

 

29/IV 1884 г.

 

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 2/VIII 1884 г.

26. Мышкин Ипполит

Тогда же

 

Переведен в Шлиссельбургскую крепость 4/VIII 1884 г.

 

Из узников равелина, особенно замечательна судьба Нечаева, умершего в равелине после десятилетнего в нем пребывания.
 

НЕЧАЕВ

Во втором томе «Истории царской тюрьмы» указывалось, что к началу 70-х годов лишь один Бейдеман был узником Алексеевского равелина. 28 января 1873 г. в этот же равелин был заключен новый политический узник, имя которого было широко известно в то время в революционном движении — это был Сергей Нечаев. Для нас дело этого узника представляет выдающийся интерес не только в истории царской тюрьмы, но и в истории царского «правосудия». Отдельные черты этого-правосудия были выявлены нами в первом и втором томах «Истории царской тюрьмы» и во второй главе этого тома. Мы видели грубую, ничем не прикрытую заинтересованность Екатерины II, когда она расправлялась с Радищевым, Новиковым Кречетовым, княжной Таракановой и другими узниками Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей. Мы видели превращение императора Николая I в сыщика, следователя, судью и палача по делу декабристов и петрашевцев. Мы узнали в процессе Чернышевского об использовании подлогов, фабрикации фальшивых документов и вербовке лжесвидетелей. Всегда в этих случаях именем судебного приговора по указу «его величества» прикрывался произвол жестокой расправы самодержавия со своими врагами.

В процессе Нечаева царская власть не постеснялась повторить то, что она проделывала в предшествующих политических процессах: совершить ряд обманов и грубых насилий и заменить состоявшийся суровый судебный приговор еще более жестоким произволом державной воли.

Нечаев, угодливо арестованный швейцарским правительством и выданный русскому правительству как уголовный преступник, был приговорен к 20 годам каторжных работ, но Александр II росчерком пера заменил ссылку в Сибирь заключением в Алексеевский равелин и вместо 20 лет собственноручно написал «навсегда», подчеркнув это так безнадежно звучащее слово.

Процесс Нечаева был одним из самых крупных в эпоху 70-х годов. Личные качества Нечаева, его железная воля и талант пропагандиста выдвинули его процесс, а затем и его десятилетнее пребывание в Алексеевском равелине на первое место в истории 70-х годов. В историю Алексеевского равелина он вписал необычные страницы своим поразительным успехом пропаганды среди жандармов равелина, он завязал регулярные сношения через жандармов с партией «Народная воля». В стенах равелина он занимался тем же, за что попал в равелин. Его сношения с комитетом партии «Народная воля» были исключительным явлением во всей истории этого политического застенка. Но за время пребывания Нечаева в крепости были и другие факты, доказывающие его исключительный характер. Например, ни раньше, ни позднее не было случая такого продолжительного заковывания в ножные и ручные кандалы, как это было применено к Нечаеву: он был закован в ручные кандалы более двух лет. Точно так же мы не знаем других случаев, чтобы ставился специальный часовой под окном одиночной камеры равелина, как это было сделано в отношении Нечаева. Только о нем одном доставлялись шефу жандармов еженедельные доклады вместо обычных месячных ведомостей с фамилиями содержащихся узников. Все это показывает, что пребывание Нечаева в равелине дало для истории царской тюрьмы немало материала.

Переходя к описанию пребывания Нечаева в Алексеевском равелине, мы имеем все основания сказать, что условия этого пребывания составили историю самого равелина за 70-е годы. Хотя в эти же годы там содержался и Бейдеман, но историю равелина «делал» один Нечаев. Никогда не была так кипуча и разнообразна событиями жизнь равелина, как при Нечаеве, а между тем в это время почти два десятка камер пустовало. Дошедшие до нас архивные материалы, собранные Щеголевым после Октябрьской революции и опубликованные им в обширной статье, исчерпывающе знакомят нас с этим периодом истории равелина 1.

Нечаев вошел под своды Алексеевского равелина 28 января 1873 г. Комендант крепости дал смотрителю специальную инструкцию об условиях содержания нового заключенного в крепости. В ней не только повторялись прежние правила о хранении ключей от камер, о входе сторожей в камеры лишь в присутствии смотрителя, о наблюдении за прочностью замков, решеток и пр., но делались и новые добавочные предписания. Новшеством явилось предписание коменданта ставить на ночь часового к окну с наружной стороны камеры Нечаева. Эта предосторожность была, конечно, излишней, так как в истории равелина не было ни одного случая побега из этой крепости. Но распоряжение коменданта показывает, какое значение придавалось охране нового узника. В целях самой строгой охраны заключенного инструкция требовала на каждый вывод Нечаева из камеры на прогулку или в баню разрешение коменданта и напоминала смотрителю, чтобы и он сам не выходил из крепости без такового.

Этим не исчерпывались принятые комендантом меры предосторожности и предотвращения побега Нечаева или сношения с ним посторонних лиц. В марте 1873 года были установлены для равелина четыре новых должности так называемых присяжных унтер-офицеров. Для Петропавловской крепости двенадцать таких должностей были введены еще 23 февраля 1870 г., три года обходились в равелине без ;этих «присяжных», но заключение в равелин Нечаева вызвало у осторожного коменданта и у III отделения решение использовать и этих новых стражников. По своему служебному положению они являлись наблюдателями за часовыми и ответственными перед смотрителем за точное исполнение всех правил равелина. Вместе с тем они до некоторой степени служили контролем над самим смотрителем. На их обязанности лежало находиться в камере заключенного всякий раз, когда туда входили лица, имеющие на то право. Только по особому распоряжению смотрителя «присяжный» должен был выйти из камеры заключенного при посещении ее другим лицом.

III отделение, охраняя Нечаева в Алексеевской равелине, пошло еще дальше. В добавление к обычным месячным ведомостям о заключенных в равелине шеф жандармов приказал, как говорилось выше, доставлять ему каждую неделю сведения о Нечаеве за истекшие 7 дней. Это также было новшеством, так как таких донесений ни о ком ранее не делалось. Их не делалось ни о ком и позднее, вплоть до закрытия равелина.

К сожалению, Щеголеву удалось найти лишь некоторые из указанных еженедельных донесений. Это тем более обидно, что они дают обильный материал о пребывании Нечаева в равелине.

Первое из этих донесений охватило время с 2 по 9 февраля. В нем сообщалось, когда заключенный вставал утром и ложился вечером. Сообщалось, что в течение всего дня он читает «Военный сборник» за 1869 год, часто ходит по комнате и редко ложится на кровать. Отмечались даже мелкие подробности, как, например: «В последнее время стал более приветлив, лицом веселее и начал смотреть в глаза, тогда как прежде избегал встреч, отвечал отрывисто, резким тоном, с опущенными глазами и понуренной головой». Очень подробно и собственными словами Нечаева передана в донесении просьба Нечаева, заявленная им на словах смотрителю, о предоставлении ему книг и письменных принадлежностей для научной работы. Он мотивировал это боязнью сойти с ума без всякой работы. Второе донесение за неделю, с 9 по 16 февраля, снова повторяло сведения, когда Нечаев ложился спать и когда вставал. Опять сообщалось о чтении «Военного сборника» уже за 1870 год, о хождении по камере, о хорошем сне и аппетите. Оба эти донесения были доложены царю. Это дает основания предполагать, что от него самого исходила мысль об этих еженедельных докладах о заключенном. Подтверждением нашего предположения служит тот факт, что донесения пересылались царю даже за границу. Можно удивляться такому интересу Александра II к человеку, запертому им навсегда в стенах равелина.

Письменные принадлежности и затребованные книги Нечаев получил через месяц. Нужные ему сочинения на русском и иностранном языках закупались для него в книжном магазине. Письменные принадлежности давали возможность Нечаеву делать выписки из прочитанных книг и заниматься литературной работой. Так продолжалось три года. В первых числах февраля 1876 г. у Нечаева были забраны не только принадлежности для письма, но и все. то, что он успел написать за три года своего заключения. Такова была воля Александра II. Нечаев был лишен предоставленного ему права чтения за обращение к царю с просьбой о пересмотре его дела. В своем прошении Нечаев настаивал на полной незаконности судебного приговора, на неправильности выдачи его швейцарским правительством, подчеркивал ручательство царя «своим императорским словом» перед швейцарским правительством за правильность и «беспристрастность суда» и напоминал, что тогда же, во время суда, он отказывался признать его правильность и назвал Московский окружной суд «Шемякиным судом». Не забыл Нечаев напомнить царю слова его указа о правде и милости в судах.

Ни содержание обращения узника к царю, ни самый тон его не могли быть приятны тому, по чьему указу был совершен этот «Шемякин суд». Но кара, постигшая автора записки, была чрезмерно жестокой. Душевное равновесие Нечаева было совершенно нарушено. В первую же ночь после отобрания у него бумаг он разразился криками и бранью и выбил из окна своей камеры 12 стекол. За это на него надели смирительную рубашку, привязали к кровати, а затем заковали в ножные и ручные кандалы. В ножных кандалах он оставался три месяца, а ручные были сняты с него через два года.

Отобранные у Нечаева бумаги были изучены в III отделении и по повелению царя сожжены, но с их содержанием нас знакомит до некоторой степени докладная записка об их просмотре, составленная для шефа жандармов и, очевидно, для самого царя. Из нее видно, чем занимался Нечаев в своей одиночной камере. Приходится пожалеть, что это творчество узника не сохранилось. Оно представляло бы особый интерес и для истории Алексеевского равелина, так как среди уничтоженных произведений был очерк «Впечатление о тюремной жизни (живая могила)». Содержание этого очерка в записке не приведено, но само его заглавие говорит о многом. Среди других работ автора названы «Письмо из Лондона», «Политические думы», «О задачах современной демократии» и статья «О характере движения молодежи в конце 60-х годов». Среди уничтоженных произведений было значительное число беллетристических, в том числе романы из жизни эмигрантов, из быта студенческих кружков, из времен падения второй империи во Франции и др. Автор докладной записки особо отметил наброски Нечаева: «В царстве буржуазии» — падение Коммуны — и «В бельэтаже и мансарде» — приготовление к действию интернационалки (так в подлиннике.— М. Г.). Наибольшее число бумаг пришлось на записи в связи с прочитанными книгами. Автор докладной записки пытался дать и характеристику личности Нечаева. Характеристика включает в себя большей частью отрицательные черты, но вместе с тем подчеркивает изумительную настойчивость и силу воли Нечаева.

Эти последние качества Нечаев особенно проявил в борьбе за право чтения книг и пользования письменными принадлежностями. III отделение, хотя и предоставляло узнику немецкие и французские книги, но сделало смехотворную попытку снабдить его книгами религиозного содержания. Так, в марте 1878 года III отделение предложило коменданту «незаметным образом» подложить в камеру Нечаева книги духовного содержания. Эта попытка вызвала резкое раздражение Нечаева на целый день. Раздражение возросло еще и потому, что книг для чтения у него почти совсем не было, а присылавшиеся из III отделения не удовлетворяли его ни по количеству, ни по качеству. После одной из таких присылок сильный духом Нечаев был даже доведен до слез, как об этом сообщил смотритель. Он целый день не принимал пищи. Уже несколько лет лишенный бумаги, он прибегнул к оригинальному протесту. В апреле 1880 года на стене своей камеры он написал обращение к Александру II. По словам коменданта, оно было нацарапано чайной ложкой на стене, окрашенной охрой, а по словам «Вестника народной воли», написано кровью. В этом обращении он писал, что III отделение, лишая его новых книг и журналов, обрекает его на безумие, и заканчивал так: «Я уведомляю вас, государь, что III отделение канцелярии вашего величества может лишить меня рассудка только вместе с жизнью, а не иначе».

В то же время Нечаев начал голодовку, продолжавшуюся 5 суток и закончившуюся его победой. Ему было доставлено 10 иностранных книг и каталог французских книг. Он продолжал борьбу и дальше, понимая, что прекращение этой борьбы вызовет задержку в доставке новых книг. Его настоянию будущие узники равелина были обязаны приобретением для библиотеки равелина книг на сумму около 700 руб. Но и эта присылка не уменьшила энергии Нечаева в борьбе за чтение книг.

В 1881 году в Алексеевский равелин было переслано много книг, указания на которые не встречаются в мемуарах бывших узников этого равелина. Например, были посланы сочинения Гете, Писемского, Достоевского, Толстого, Григоровича, Майко;ва, Байрона, Шиллера, Лермонтова, Потехина, Станюковича, Диккенса, Добролюбова, Шпильгагена, Белинского, Островского, Жуковского, Шлоссера и др. Эти книги вошли в список книг библиотеки Алексеевского равелина. Вероятно, с 1882 года пользование узником этими книгами прекратилось.

Совсем не достиг успеха Нечаев в борьбе за возвращение ему письменных принадлежностей и бумаг. Запрещение царя осталось в силе. Когда была сделана попытка снабдить узника вместо бумаги грифельной доской, он написал на этой доске свой протест и отправил ее обратно коменданту, а свои записи пытался делать на стене камеры. В августе 1880 года на листе бумаги, выданном ему для составления списка книг для чтения, он написал обращение в департамент государственной полиции с протестом против не удовлетворявшей его доставки книг и запрещения с 1876 года письменных занятий. Он написал, что проводит «скучно мучительные дни хождения из угла в угол по каземату, как зверь в своей клетке», а еще более мучительные ночи «в слушании безумных воплей несчастного соседа,, доведенного одиночным заключением до ужасного состояния», и боится, что такая же участь ждет и его. Он не получил письменных принадлежностей из департамента полиции, но сумел получить их от охранявших его часовых. На этом совершенно-исключительном факте мы и остановимся.

В самом деле, нет ничего более поразительного, чем превращение часовых строжайшей государственной тюрьмы Алексеевского равелина в пособников узника при установлении его сношений с внешним миром. Этот факт становится тем более удивительным, что заключенный сносился с исполнительным комитетом партии «Народная воля», что эти сношения продолжались несколько месяцев и велись самым регулярным образом. При этом не один и не двое часовых равелина сделались пособниками тайной переписки, а значительное число их. Можно сказать, что охрана равелина оказалась под начальством Нечаева. В задачи истории царской тюрьмы не входит выявление талантов Нечаева как пропагандиста, поэтому скажем только, что он действовал с упорством, энергией и настойчивостью, применяя разнообразные подходы к каждому человеку.

Напоминаем, что инструкция равелина запрещала часовым отвечать на какие бы то ни было вопросы заключенных. При таких-то условиях Нечаев заставил часовых не только говорить, но и действовать. Связь Нечаева с часовыми началась с 1877 года. Узник сумел так расположить некоторых из них в свою пользу, что они стали приносить ему купленные на собственные деньги газеты или что-нибудь из пищи. В своих сношениях с часовыми Нечаев проявил себя политическим пропагандистом, каким он и был до ареста. Он говорил о тяжелом положении крестьян и солдат, о предстоящей революции, об отобрании земли от помещиков для раздела ее между крестьянами, о передаче фабрик и заводов рабочим. Сам, Нечаев в письме к исполнительному комитету партии «Народная воля» так характеризовал солдат, среди которых вел пропаганду «...в бога они не верят, царя считают извергом и причиной всего зла, ожидают бунта, который истребит все начальство и богачей и установит народное счастье всеобщего равенства и свободу».

Первоначально Нечаев установил сношения с вновь заключенным в равелине 28 ноября 1879 г. Мирским, стрелявшим в шефа жандармов Дрентельна. Позднее при помощи тех же часовых он установил сношения со Степаном Ширяевым, заключенным в равелин 10 ноября 1880 г. по процессу 16-ти. От этого последнего он узнал нужные ему адреса, и вскоре из Алексеевского равелина к революционерам на свободе и от них к узнику в равелин начала регулярно поступать корреспонденция. Таким образом, через 7 лет после того, как Нечаев был заключен в равелин, где для его содержания были установлены исключительные меры предосторожности, рушились все преграды, отпали все запреты и фактически началось сношение Нечаева с волей.

Совершенно изменилась жизнь Нечаева в равелине. Он с захватывающим интересом относился к работе среди солдат и жандармов. Стала интересна и жизнь этих сторожей равелина. В дежурной комнате они обсуждали политические вопросы, читали прокламации и свежие номера «Народной воли», даже учились шифрованному письму. Они охраняли Нечаева от неприятных неожиданностей, когда тот писал свои записки на волю. Сам узник использовал отдельных жандармов и часовых по-разному. Одним он поручал сношения и внутри и вне равелина, Другим — только сношения внутри равелина с заключенными Мирским и Ширяевым. Ни один из этих жандармов и часовых не оказался предателем. Гнуснейшую роль предателя выполнил Мирский, который также был узником равелина. Он совершил это предательство, выдав тайну готовившегося побега Нечаева. В своих письмах из равелина Нечаев касался нескольких тем. Он не только обдумывал планы побега, но и составлял проекты различных способов революционного воздействия на широкие народные массы. Практического значения его проекты не получили не только потому, что они были очень спорны с точки зрения революционной этики партии «Народная воля», но и потому, что исполнительный комитет «Народная воля» был в то время занят подготовкой покушения на жизнь Александра II. Сам Нечаев признавал, что приготовлению к такому покушению должны быть отданы все силы партии и что только после этого может быть начато дело его освобождения из крепости. Разгром правительством партии «Народная воля» после 1 марта 1881 г. оставил Нечаева в стенах равелина. Вскоре совершилось предательство Мирского. Можно предположить, что Нечаев был сдержан в своих сношениях с Мирским, который и не был в курсе подробностей сношения Нечаева с волей и не знал точно, как должен был совершиться побег из равелина. По-видимому, Мирский делал свои сообщения постепенно и начал их с доноса о будто бы возможном нападении на равелин с реки. Во всяком случае комендант крепости узнал о возможности побега раньше, чем о том, что команда равелина находится на стороне Нечаева.

Начиная с 16 ноября в течение целого месяца комендант предпринимал меры предосторожности против побега из равелина, но не подозревал никого из своих подчиненных в каких-либо отступлениях от правил службы.

В половине декабря в равелине произошло небывалое событие: все жандармы, в числе 5 унтер-офицеров и 29 рядовых, были арестованы и сами оказались узниками Петропавловской крепости. Одновременно была смещена вся остальная команда (не менее 75 человек) и отстранен от должности смотритель равелина. Постепенно возрастая, число арестованных жандармских унтер-офицеров и рядовых достигло 681. Таковы были в цифрах итоги деятельности узника, который по первоначальным планам правительства должен был содержаться в равелине в исключительно строгих условиях. Когда Александру III была представлена докладная записка по этому делу, он сделал на ней следующую надпись «Более постыдного дела для военной команды и ее начальства, я думаю, не бывало до сих пор». Такое содержание резолюции показывало степень раздражения и вместе с тем требовало, чтобы виновным не было пощады.

Преданные суду 24 человека были осуждены за несоблюдение особых обязанностей караульной службы, и 19 человек были признаны виновными в государственном преступлении. Приговором военного суда подсудимые были присуждены к различным наказаниям и в том числе в дисциплинарные батальоны. Смотритель равелина был приговорен к ссылке на житье в Архангельскую губернию, а его помощник Андреев заключен в Екатерининскую куртину на восемь месяцев 1.

Хотя все без исключения преступления осужденных были связаны с деятельностью Нечаева, на суд он доставлен не был, фамилия его не была названа, вместо нее постоянно упоминалось «арестант № 5». Камера Нечаева была под номером 5 и была тем местом, откуда исходили и куда сходились все пути сношения с волей и где узник вел энергичную работу.

После обнаружения деятельности Нечаева он 29 декабря 1881 г. был переведен в камеру № 1. Она находилась в так называемом малом коридоре лицевого фасада. Этот коридор был совершенно изолирован от большого коридора. В нем были три камеры, из которых одна — № 2 — была дежурной комнатой жандармов. Таким образом, была исключена возможность сношения с другими заключенными в какой бы то ни было форме, Нечаева перестали выводить даже на прогулки. После рассмотрения в военном суде дела по обвинению жандармских унтер-офицеров и рядовых равелина (с начала июня) директор департамента полиции Плеве уведомил коменданта, что министр внутренних дел нашел совершенно правильным одеть Нечаева в каторжную одежду, давать ему простую пищу и лишить чтения книг, кроме евангелия и библии.

Правительство нашло «совершенно правильным» ускорить смерть Нечаева. Уже через пять с половиной месяцев оно добилось этого. 21 ноября 1882 г. Нечаев умер. Ночью его тело было тайно вынесено из камеры, где он был заживо погребен, и передано полицейскому приставу для погребения как труп «неизвестного» на кладбище вне крепости.

Царское правительство сделало все возможное, чтобы убить Нечаева. Умерщвление Нечаева администрацией равелина было вполне сознательным. Это документально подтверждается донесением тюремного врача, который лишь за 12 дней до смерти Нечаева нашел необходимом предоставлять ему ежедневную прогулку и для лечения по пол-бутылке молока. Трудно предположить, чтобы тяжко больной узник мог прогуливаться. Лишение прогулок в течение долгого времени и скудная пища в условиях полной изоляции привели узника к смерти.

О жизни Нечаева после суда над часовыми и перевода его в камеру № 1 в малом коридоре сведений почти нет. Нужно полагать, что заключенный особенно тяжело переносил свою полную изоляцию, так как перед этим его жизнь в равелине была наполнена и общением с волей, и пропагандой среди часовых, и чтением книг.

Почти 10 лет заточения Нечаева в Алексеевской равелине вписали, как мы видели, совершенно особую страницу в историю равелина. Ее особенность заключается в том разрушении жестокого режима, которого узник добился не от высшего начальства крепости, не от министра, не от царя, а от солдат и жандармов равелина. Удесятеренная жестокость этого режима после осуждения солдат и даже сознательное доведение тюремной администрацией Нечаева до преждевременной смерти не уничтожают этой особенности.

 

МИРСКИЙ

28 ноября 1879 г. в Алексеевский равелин был заключен Леон Мирский. В то время там находились двое уже известных нам узников: Бейдеман и Нечаев. Мирский был доставлен сюда из Трубецкого бастиона после приговора над ним Петербургского военно-окружного суда к смертной казни за покушение на убийство шефа жандармов Дрентельна. Мирский подскочил на лошади к окну кареты Дрентельна и выстрелил в него, но промахнулся. Ему удалось скрыться, и он был арестован только несколько месяцев спустя. При аресте он оказал вооруженное сопротивление.

Несмотря на двадцатилетний возраст, у него было уже революционное прошлое: за пропаганду и за содействие побегу из Киевской тюрьмы трех политических он был заключен в эту тюрьму, а потом перевезен в Петропавловскую крепость. Отсюда он был освобожден на поруки в январе 1879 года, а через два месяца стрелял в Дрентельна. Приговоренный к смертной казни, он подал просьбу о помиловании, и смертная казнь была ему заменена пожизненной каторгой.

Уже после замены смертной казни каторгой Мирский, находясь в Трубецком бастионе, обратился к коменданту крепости с просьбой прислать ему православного священника, так как католический ксендз не удовлетворяет его.

К смертной казни он был приговорен еще раз в 1906 году карательной экспедицией генерала Реппенкампфа за редактирование верхнеудинской газеты. И на этот раз смертная казнь была заменена для него бессрочной каторгой в Акатуе. Отсюда он был направлен на поселение и умер уже после революции, в 1919 или в 1920 году.

Этот человек, дважды приговоренный к смертной казни, отбывавший каторгу в самых суровых сибирских тюрьмах — на Каре и в Акатуе, оказался предателем Нечаева. За это предательство правительство заплатило ему льготными условиями содержания в Алексеевской равелине и сокращением срока пребывания там.

Нечаев имел с Мирским сношения через тюремную стражу. По предположению Щеголева, ни Мирский, ни Нечаев не были полностью откровенны друг с другом. Однако Мирский в общих чертах знал о замыслах Нечаева и сообщил о них коменданту. Щеголев привел исчерпывающие доказательства этого, опубликовав собственноручные письма предателя, найденные им в архивном деле.

Из этих писем видно, что между политическим арестантом и комендантом крепости установились отношения, совершенно необычные для государственной тюрьмы. Обращения Мирского были не официальными заявлениями, а именно частными письмами. В одном из писем содержится указание, что Мирский считал себя вправе рассчитывать на особое внимание к нему тюремной администрации. Когда смотритель равелина изъял из библиотеки значительную часть книг, Мирский выразил в письме к коменданту удивление: «Неужели после всего случившегося нужно принимать против меня такие предосторожности...». Он напоминал, что в свое время решился «оказать великодушному правительству посильную услугу и сделал в этом отношении все, что только мог». Со своей стороны комендант объяснял министру внутренних дел удовлетворение просьбы Мирского важностью услуги, оказанной последним правительству.

Противно перечитывать некоторые письма предателя с его просьбами. Так, в одном из них он просил коменданта давать ему, как это было ранее, по воскресеньям десерт в виде пары апельсинов, кисти винограда или ягод, а также предоставлять табак более высокого качества. Очевидно, апельсины и табак он включил в те «тридцать серебренников», за которые он продал Нечаева. Однако сам он прикрывал свое предательство, конечно, не материальными выгодами, а «искренним своим раскаянием». «Познав бога, я всей измученной душой возлюбил царя. Горькие слезы раскаяния и угрызения совести побудили меня хоть чем-нибудь ознаменовать свое нравственное перерождение».

Есть основания предполагать, что «услуги» Мирского продолжались в равелине и позднее. Иначе трудно поддается объяснению посещение его в камере министром внутренних дел, а также начальником секретного отделения отдельного корпуса жандармов Судейкиным. В то время здесь уже содержались народовольцы. Можно предполагать, что министр и Судейкин интересовались последними.

26 июня 1883 г. Мирский был переведен из Алексеевского равелина в Трубецкой бастион, а затем — в Дом предварительного заключения и отправлен на Кару.

Он находился в равелине на особо льготных условиях. Во всяком случае он пользовался правом чтения журналов и закупки иностранных книг. Перевод из равелина на Кару был облегчением участи Мирского, но это облегчение было слишком далеко от помилования, на которое он рассчитывал.

Условия пребывания Мирского в равелине после его предательства носят совершенно исключительный характер: его кормили апельсинами, виноградом и ягодами, когда другие умирали от цинги и голода. Конечно, здесь проявился безграничный произвол, характерный для режима равелина. Мы не знаем других случаев такого питания узников. И те льготы, которые были предоставлены Мирскому относительно чтения книг и журналов, были также совершенно исключительными.

Такое положение Мирского в тюрьме тем более должно быть отмечено, что 80-е годы были периодом самого жестокого тюремного режима за все время существования равелина.

 

НАРОДОВОЛЬЦЫ В АЛЕКСЕЕВСКОМ РАВЕЛИНЕ

За последние 5 лет существования Алексеевского равелина (1880—1884 гг.) через него прошло 23 узника, бывших большей частью членами партии «Народная воля». Несмотря на такое значительное число узников, они почти совсем не оставили сведений о своем пребывании в равелине. Это объясняется очень просто: наибольшая часть этих узников погибла в самом равелине и в Шлиссельбургской крепости, куда они были

переведены из равелина. В нашем дальнейшем изложении мы используем, во-первых, найденные архивные материалы и, во-вторых, воспоминания бывших узников.

До настоящего времени в печати почти не появлялось сведений из официальных источников о пребывании узников в Алексеевском равелине за последние 5 лет его существования. Дела, найденные нами в архиве этого равелина за указанный период и относившиеся к отдельным узникам, очень кратки. Ширяев был первым из народовольцев, заключенным в равелин. После приговора к смерти он был заключен в каземат нижнего этажа Екатерининской куртины. Он был переведен в Алексеевский равелин в ночь на 10 ноября 1880 г. с соблюдением строжайшей тайны и помещен в камеру № 13. В списке вещей нового узника дан, между прочим, перечень книг, принадлежащих ему, и в том числе указаны без наименования авторов такие сочинения, как «Воспитание умственное, нравственное и физическое», «Сравнительная статистика России», т. I, «Экономический быт землевладельческого населения в России», «Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах», учебник по немецкому языку, Новый Завет и др.

Из дела не видно, были ли допущены эти книги в одиночную камеру Ширяева. Во всяком случае Ширяеву не были переданы ни письма матери, ни письма и деньги, посланные ему в крепость его другом Анной Долгоруковой. Он был совсем отрезан от общения с внешним миром, но, как нам уже известно, Нечаев установил сношения с Ширяевым через жандармов.

Уже через несколько месяцев после заточения Ширяев заболел туберкулезом. Однако в названном архивном деле о его заболевании указано лишь в том документе, в котором сообщалось в министерство внутренних дел о смерти Ширяева. Смерть Ширяева последовала в 6 часов утра 18 августа 1881 г. «от бугорчатого воспаления всего левого легкого». По приказанию департамента государственной полиции труп умершего был с соблюдением полной тайны перенесен, жандармами в казематы нижнего этажа Екатерининской куртины и в 12 часов ночи отдан полиции для погребения на одном из городских кладбищ. Таким образом, труп Ширяева оказался в казематах той самой куртины, откуда за 10 месяцев перед тем, после объявления ему отмены смертного приговора, он был переведен в Алексеевский равелин, где изо дня в день в течение этих месяцев совершалась над ним смертная казнь.

Следующие по времени архивные материалы об узниках Алексеевского равелина относятся к 1882 году. В указанном году 26 марта, как всегда, в полночь в пустовавшие камеры равелина были доставлены один за другим с соблюдением строжайшей тайны 11 узников Трубецкого бастиона. Этими узниками были: Михайлов, Колодкевич, Фроленко, Исаев, Клеточников, Баранников, Арончик, Морозов, Лангас, Тригони и Тетерка. Перевод заключенных был совершен по высочайшему повелению. Департамент полиции отдал специальное распоряжение об особо строгом содержании Михайлова. Ему была отведена камера, изолированная от других, в малом коридоре, где была камера № 1 — Нечаева. Было запрещено выводить их обоих на прогулку, а остальных выпускать на прогулку по мере возможности поодиночке, но не более чем на полчаса каждого.

Так как после долгого перерыва Алексеевский равелин 27 марта 1882 г. вновь заполнился значительным числом узников, то департамент полиции предписал новые условия питания узников. Они должны были получать на обед щи или суп с 1/4 фунта мяса, а в постные дни — гороховый суп. На второе блюдо должна была подаваться гречневая каша. Черного хлеба полагалось два с половиной фунта. На ужин в 7 часов должна была выдаваться та же каша, к обеду и ужину — по кружке квасу.

Из приводимых нами далее воспоминаний заключенных мы узнаем, что эта пища выдавалась в совершенно недостаточном количестве и плохо приготовленная, а в хлебе находили червей. Однообразие питания и недостаточность его привели очень скоро к развитию цинги, к заболеванию туберкулезом и к возрастанию смертности.

Выдающимся событием этого 1882 года в равелине было разрешение свидания Тригони с матерью. Оно произошло в Екатерининской куртине через решетку, в присутствии администрации, под усиленным ее наблюдением. Было предписано сообщить в департамент полиции, о чем говорили мать и сын на свидании и как оно прошло. Комендант специальным рапортом дал требуемые сведения, указав, что разговор касался исключительно семейных и хозяйственных дел.

Другим выдающимся событием было поступление в равелин в этом же 1882 году нескольких новых узников. Так, 18 сентября были приняты в равелин доставленные с Карийской каторги Иванов, Попов и Щедрин.

Совершенно исключительный факт обнаружился в отношении Щедрина. На Каре он был прикован к тачке, и она была вместе с ним отправлена в Петербург. В пути по распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири Щедрин был освобожден от тачки, которая одновременно с ним была доставлена в Алексеевский равелин.

Вследствие поломки тачки Щедрин находился некоторое время в своей одиночной камере без нее. Но после исправления он был вновь к ней прикован. Только 5 октября 1882 г. Щедрин был освобожден от тачки.

Алексеевский равелин был заполнен к концу сентября 1882 года. В шестнадцати камерах содержались узники, две были заняты жандармами, в двух были склады хозяйственных принадлежностей. Смотритель Соколов не смог поэтому немедленно выполнить приказания о помещении в равелин Поливанова, осужденного в Саратове за попытку освободить политического заключенного .

Поливанов был временно помещен в Трубецком бастионе в изолированной камере. Соколов же спешил приготовить для него камеру в равелине, и 17 ноября Поливанов стал узником равелина.

В 1883 году смотритель Соколов с полным спокойствием и равнодушием сообщил о трагических событиях в равелине. Один за другим умирают заключенные: 13 июля 1883г.— Клеточников, 6 августа 1883 г.— Баранников, 9 августа 1883 г.— Тетерка, 11 сентября 1883г.— Ланганс, 18 марта 1884 г.— Михайлов. О смерти каждого заводилось особое дело. В этих делах нет никаких сведений о ходе болезни: администрацию интересовала не болезнь заключенного, а лишь смерть его. В донесениях сообщалось о дне и часе смерти, о причине ее. Причина смерти почти всегда была одна и та же — туберкулез.

Мы уже знаем, что Ширяев умер в 1881 году от туберкулеза легких. У Клеточникова смерть последовала от «бугорчатого страдания кишечного канала», у Баранникова — от скоротечной легочной чахотки, у Тетерки—от изнурительной лихорадки, у Ланганса — от «бугорчатой легочной чахотки» и у Михайлова — от «острого катарального воспаления легких». Каждое дело заканчивается сообщением одного и того же содержания. Так, например, в деле Михайлова сообщалось, что труп его перенесен в пустой каземат нижнего этажа Екатерининской куртины под замок «с постановкой у дверей ружейного часового». Даже труп узника Алексеевского равелина переносился в одиночную камеру, запирался на замок и охранялся вооруженным часовым.

Тайно ночью приводили заключенного в Алексеевский равелин, тайно ночью выносили из равелина труп умершего и ночью же, в полной тайне, хоронили этот труп на кладбище так, чтобы никто не знал могилы революционера.

Собственное платье заключенного и другие вещи, кроме денег, часов, креста и очков, сжигались, а перечисленные вещи и деньги пересылались в департамент полиции. Родные и близкие умершего заключенного о смерти его не извещались.

Только теперь, после Октябрьской революции, представилась возможность установить время и причины смерти узников Алексеевского равелина.

В том же 1883 году, когда одиночные камеры Алексеевского равелина освобождались вследствие смерти заключенных, освободилась еще одна камера в результате тяжелого душевного заболевания заключенного Иванова. Он был переведен в Трубецкой бастион 5 сентября 1883 г. и позднее перевезен в Казанскую психиатрическую лечебницу.

Освободившиеся в Алексеевском равелине одиночные камеры долго не пустовали. По высочайшему повелению 29 апреля 1884 г. сюда перевели 7 осужденных из Трубецкого бастиона: Меера Геллиса, Савелия Златопольского, Михаила Грачевского, Юрия Богдановича, Александра Буцевича, Егора Минакова и Ипполита Мышкина. Перевод ссыльно-каторжных политических революционеров в «тюрьму смерти» был мотивирован переполнением Трубецкого бастиона подследственными политическими. В действительности был произведен отбор тех приговоренных к каторжным работам политических узников, которых царизм считал наиболее опасными своими врагами и для которых заключение в Алексеевский равелин должно было быть замаскированной смертной казнью.

Таковы архивные материалы об узниках Алексеевского равелина в самые последние годы перед его закрытием. Материалы не полны, но мы считали необходимым привести их, поскольку они оставались не использованными в литературе. Характерно, что личные дела узников не раскрывают особенностей пребывания в равелине того или другого заключенного. Однообразный тюремный режим не давал материалов для записей в личные дела заключенных. Мы увидим ниже, что воспоминания бывших узников Алексеевского равелина свелись в значительной степени к описаниям болезней и смертей в равелине.

Хотя Алексеевский равелин и позаботился своим убийственным режимом замкнуть уста тем, кто мог бы рассказать о нем, ко это ему не вполне удалось, и до нас дошло описание режима равелина за 1882—1884 гг., сделанное Фроленко, Поливановым и Тригони.

Материальные и моральные условия этого режима в 80-е годы были самыми тяжелыми за все время существования Алексеевского равелина. Они могли привести лишь к преждевременной смерти или тяжелому заболеванию. Жизнь и здоровье заключенных ежечасно подтачивались сыростью каземата.

По описанию Фроленко, сырость сказывалась на всем. Она успевала покрыть налетом пол камеры за ночь, когда по нему не ходил заключенный. Краска на полу, у стен, где она еще сохранилась, легко размазывалась от этой сырости. Соль в солонке превращалась в соляной раствор. Прогнили матрацы, набитые волосом. Можно предположить, что в 70-х годах, когда в Алексеевском равелине было занято заключенными лишь от одной до трех камер, остальные не отапливались или отапливались мало. Поэтому ужасная сырость, свойственная и раньше Алексеевскому равелину, развелась теперь до невероятных размеров. В камере Поливанова плесень коркой покрывала тюремные стены так, что они казались окрашенными черной краской от пола на два аршина в высоту. При такой сырости в камере не было к тому же достаточного количества света и свежего воздуха. Окно было тщательно закрашено белой краской, а вместо форточки в верхней части рамы была вставлена узкая жестяная труба с густым ситечком на внешнем конце, затянутым паутиной. К этому следует добавить, что некоторых узников только через 5 или 6 месяцев после заточения в равелин стали выводить на 15-минутные прогулки. Лишь позднее время прогулок было увеличено до 45 минут.

Питание заключенных было недостаточным, а хлеб оказывался с примесью куколя и даже с червями. Но первый день пребывания в равелине Фроленко и 9 других заключенных, поступивших сюда ночью 26 марта 1882 г., составил исключение, рассчитанный как будто на то, чтобы заставить узников потом сильнее почувствовать тягость тюремного режима. Фроленко вспоминал, что в первый день утром ему был подан чай с булкой и черный хлеб. На обед подали большие порции щей с мясом и жаркого и, как помнилось Фроленко, даже сладкое блюдо. При этом были поданы салфетки и серебряная ложка. Вечером был подан чай, потом ужин. Это было в субботу накануне пасхи. Узники предполагали, что еще лучше будет их питание в воскресенье. Они ошиблись. Утром вместо чая оказалась вода с куском ржаного хлеба и маленькой творожной пасочкой. За обедом подали щи, а вместо жаркого — жидкую кашу. Деревянная ложка заменила серебряную, салфетка исчезла. Трудно подыскать какие-нибудь объяснения этой резкой перемене питания, кроме указанного нами желания администрации заставить узников -пережить горькое чувство издевательства над ними. Такое предположение тем более вероятно, что в этот же день заключенные были переодеты в одежду каторжников.

Тригони, поступивший в Алексеевский равелин одновременно с Фроленко, нарисовал совершенно такую же картину перемены тюремного режима за первые сутки пребывания заключенных в тюрьме. Он также испытал разницу питания в субботу и воскресенье и издевательство переодевания его из одежды, выданной в субботу, в другое платье ровно через сутки. Он вспоминал, как был приятно удивлен, получив «белье, прекрасное, из тонкого холста, черный новый, удобный халат, а обувь — полуботинки, даже щегольские». На следующий день, как раз в пасхальное воскресенье, все это было отобрано и заменено, как и у Фроленко, бельем из дерюги, грубым арестантским платьем и старыми котами. Не надо думать, что такое изменение питания и одежды на вторые сутки заключения в равелин было связано с вступлением приговора в силу. Он вступил в силу много ранее, еще во время пребывания заключенных в Трубецком бастионе. Таким образом, никаких оправданий изменению питания и одежды с формальной стороны подыскать нельзя.

Этот же узник познакомил нас с внешним видом тюремной камеры в Алексеевском равелине в 1882 году. Ее стены были окрашены в желтую краску. Оконная рама была обычного размера, как в жилых зданиях, но стекла в раме были матовые. Вся обстановка камеры состояла из дубовых стола и стула, деревянной кровати с матрацем, простыней, одеялом и подушкой и выносного стульчака. Вода для умывания приносилась утром, а впоследствии были поставлены металлические умывальники. Обстановка дополнялась керосиновой лампой.

Мы не будем воспроизводить уже известное нам описание внешнего вида Алексеевского равелина, но отметим несколько указаний автора о садике перед равелином. Нам кажется, что не следует упускать и мелких штрихов бытовой стороны Алексеевского равелина, сведения о котором сохранялись в тайне, чего бы они ни касались. В этом садике заключенные появлялись на короткие минуты и не каждый день. Заключенные черпали здесь хоть немного сил для поддержания разрушавшегося здоровья. Поливанов дал очень подробное описание этого садика летом и зимой. Недаром заключенные называли его уменьшительным именем «садик». Он представлял собой небольшой треугольник, растительность его состояла из четырех яблонь, десяти высоких, но не толстых берез, одной липы, одной маленькой елочки и кустов бузины, сирени, малины, смородины. В садике было две клумбы с чугунной скамейкой у каждой из них. Узникам эта растительность представлялась пышной и богатой. Зимой для прогулки была очищена от снега узкая прямая дорожка, по которой и прохаживался взад и вперед заключенный. Впрочем, разрешалось садиться и на скамейку. Позднее, с наступлением теплой погоды, у этой скамейки насыпалась куча песку, и заключенным разрешалось пересыпать ее с места на место, но запрещалось посыпать им дорожки из опасения, что заключенные установят между собой общение путем использования каких-либо фигур из песка по дорожкам.

Никакой физический труд в Алексеевской равелине не допускался. Запрещение физического труда находилось в полном соответствии со всем режимом Алексеевского равелина. Трудно описать этот режим, потому что он был слишком однообразен и бессодержателен. Отличительную особенность его и составляла бессодержательность. Царское правительство позаботилось, чтобы жизнь в одиночной камере равелина была полностью изолирована от всяких внешних впечатлений. В первую очередь режим был направлен на то, чтобы не дать заключенным пищи для какой-нибудь умственной работы, а вместе с тем и не дать им возможности заниматься каким бы то ни было физическим трудом, хотя они и были приговорены к каторжным работам.

Однообразие составляло характерную черту режима большинства тюрем исследуемого периода. Но в Алексеевской равелине однообразие было проведено с удивительной, небывалой полнотой. Каждый день тюремного пребывания являлся точной копией других таких же дней. Жизнь каждого заключенного в равелине повторяла с поразительной точностью существование всех остальных узников его. Мы знаем, что это требовалось от каждой тюрьмы, но ни в какой другой русской тюрьме не удалось провести подобный режим в такой степени, как в Алексеевском равелине. Он обязан этим смотрителю Соколову, с именем которого связана не только история Алексеевского равелина последних лет его существования, но также и история новой тюрьмы в Шлиссельбургской крепости.

Историк царской тюрьмы не может обойти молчанием деятельность этого тюремщика. Мы не знаем ни одного другого тюремщика, «слава» которого могла бы сравняться со «славой» Соколова, или «ирода», как его прозвали заключенные. Он стяжал себе «славу» своей деятельностью в обеих названных нами тюрьмах — в Алексеевском равелине и в новой тюрьме Шлиссельбургской крепости, куда он перешел в августе 1884 года. Поэтому, характеризуя Соколова, нам приходится в этом очерке об Алексеевском равелине основываться на результатах его деятельности и в Шлиссельбургской крепости.

Имя Соколова стало известно широким кругам лишь много лет спустя, после прекращения его служебной карьеры; тайна, окутывавшая Алексеевский равелин и Шлиссельбургскую крепость, сохраняла в секрете имя Соколова. Когда явилась возможность появления в печати воспоминаний бывших узников государственных тюрем, каждый автор уделил внимание и этому бездушному палачу. Его роль и создании тюремного режима Алексеевского равелина и Шлиссельбурга была исключительно велика.

Матвей Соколов родился в мещанской семье в 1834 году. Образование у него низшее, он кончил школу кантонистов'. Рано начал военную службу рядовым и уже на семнадцатом году служил в полку. Он принимал участие в усмирении польского восстания и был награжден орденом. Вскоре после этого Соколов переходит в жандармерию. Очевидно, на этом новом поприще он оказался вполне на своем месте. Мы не знаем совершенных им «подвигов», но они, несомненно, были, так как об этом говорит перевод Соколова «по высочайшему повелению» в 1866 году на службу в III отделение для исполнения особых поручений с зачислением в жандармский дивизион.

В 1880 году этот бывший кантонист уже имел чин штабс-капитана. После раскрытия действий Нечаева Соколов был назначен в Алексеевский равелин водворить «порядок» и в мае 1882 года ' был утвержден в должности смотрителя этого равелина. Так началась карьера этого тюремщика, и его характерна стику нам дали сами узники. Стоит на ней остановиться.

Как мы уже знаем, Соколов был совсем необразованны» человек. Его служба в армии, а затем в жандармерии нисколько не подняла уровня того образования, с которым он вышел 16 лет отроду из школы кантонистов. Такая служба лишь выработала из него служаку, готового без всяких рассуждений исполнять приказания своего начальства. Главной чертой его характера и были исполнительность и готовность всегда с точностью сделать все, что ему прикажет сделать начальство. Такое слепое повиновение было девизом его жизни. Это было его философией, По словам В. Фигнер, Соколов говорил: «Если прикажут говорить заключенному «ваше сиятельство» — буду говорить «ваше сиятельство»; если прикажут задушить — задушу».

Добавим, что никто не приказывал ему говорить с заключенными почтительно, так же как 'ему не отдавались и прямые,, откровенные приказания душить узников. Но у этого необразованного жандарма было достаточно природной смекалки, чтобы догадаться, что он поставлен на роль душителя в тюрьме. Е. Е. Колосов отметил способность Соколова находить у каждого заключенного наиболее чувствительные, болезненные места. Тогда он начинал методически играть на них, доставляя своей жертве настоящие мучения. Колосов называет такую наблюдательность Соколова тонкой, находящейся в полном противоречии с его примитивной грубостью.

Узники оценивали Соколова как жестокого палача, служившего царю не за страх, а за совесть. В самом деле, он не пропускал мимо своих рук ни одного дела, так или иначе касавшегося тюрьмы. Он проводил в ней дни и ночи. Например, в новую тюрьму Шлиссельбургской крепости он аккуратно являлся в промежуток между девятью часами вечера и шестью часами утра четыре раза. Он сам ловил заключенных на перестукивании.

Волкенштейн вспоминала, как Соколов совершенно неожиданно для заключенных поймал их на перестукивании в пасхальное утро на рассвете, когда его совсем не ждали. По словам Фигнер, этот тюремщик любил свое ремесло и был настоящей сторожевой собакой, цербером, подобным трехголовому псу у ворот Тартара.

Для установления убийственного режима в Алексеевском равелине и в Шлиссельбургской крепости Соколов располагал хорошо подобранными жандармами. Они были достойны своего начальника. Казалось бы, что Соколов должен был вполне доверять им. Но он никому из них ни в какой степени не доверял. Это было основным правилом его управления тюрьмой. Поэтому он не допускал в камеру к узникам без себя ни жандармов, ни докторов. Например, в Алексеевском равелине он присутствовал при утренней уборке каждой камеры. Он неустанно, с напряженным вниманием следил за жандармами и узниками при раздаче последним пищи три раза в сутки. Он сам приходил с жандармами за заключенным, чтобы вести его на прогулку, и на прогулке каждый заключенный и стражники находились под бдительным наблюдением Соколова. Сам же он отводил заключенного после прогулки обратно в камеру. При его участии жандармы отводили или уволакивали провинившегося из камеры в карцер. Он был, так сказать, непременным ассистентом тюремного врача при посещении больных узников и старался возможно реже допускать такие посещения. Наконец, под его же наблюдением труп умершего выносили из тюрьмы. На все это у него хватало сил и времени. Это был человек с воловьими нервами. Он спокойно наблюдал, как на его глазах один за другим сходили с ума и умирали люди в своих одиночках. Его натура находилась как бы в соответствии с тем железом и камнем, из которого была сооружена государственная тюрьма.

В своей деятельности начальник тюрьмы Соколов руководствовался очень простым правилом: проводить принцип одиночного заключения для каждого узника без всякого послабления. Для этого он ни перед чем не останавливался и не щадил ни других, ни самого себя. При этом он не боялся, что превышает предоставленные ему права, но и не стеснялся исполнять обязанности, непосредственно на нем не лежавшие. В Алексеевском равелине, например, он допускал врача к заключенному лишь убедившись, что заключенный заболел. Он собственноручно запирал и отпирал двери тюремных камер.

В 1887 году Соколов был уволен в отставку после самоубийства Грачевского в Шлиссельбургской крепости.

Новорусский, после освобождения его в 1905 году из крепости, разыскал в Петербурге Соколова, пытаясь собрать у него сведения о бывших узниках крепости. Но старый тюремщик остался верным себе и не поведал тайн крепости, охранять которые поставил его Александр III.

Когда перечитываешь воспоминания о пребывании в Алек-сеевском равелине в период 80-х годов, то видишь, что ни Соколов, ни его надзиратели не дрались, не ругались, а со стороны заключенных не было общих протестов или бурных выступлений кого-нибудь из них в отдельности. Соколов не избивал, а убивал введенным им режимом. Воспоминания Поливанова, Фроленко и Тригони сводятся к описаниям, как болели и умирали узники в Алексеевской равелине. Собственно же о режиме авторы воспоминаний могли лишь сказать, что они были лишены света, воздуха, всякого общения, книг, кроме религиозных, физической работы, свиданий и переписки с родными. Другими словами, они были лишены всего необходимого для продолжения жизни. Для сохранения такой жизни у некоторых из них не хватало сил, уже истощенных предшествующими годами борьбы.

К сожалению, в архиве Алексеевского равелина почти не сохранилось за этот период (1880—1884 гг.) дел, которые бы проливали свет на режим в равелине. Из имеющихся воспоминаний более полными являются воспоминания, составленные Поливановым после его перевода в Шлиссельбургскую крепость и позднее опубликованные им. Однако, оценивая степень полноты этих воспоминаний, следует помнить, что жизнь узников равелина была очень однообразна и их внимание останавливалось на таких явлениях, которые кажутся маловажными. Мы не упустим их, так как они помогают нам уяснить особенности тюремного режима Алексеевского равелина.

Поливанов был помещен в камеру № 5. Рядом с ним, в камере № 4, был помещен на два месяца раньше Щедрин (18 сентября 1882 г.). Щедрин был приговорен к повешению в 1881 году по делу «Южнороссийского союза рабочих» в Киеве и вместо смертной казни отправлен в Сибирь. Во время пребывания в Иркутском остроге за нанесение удара по лицу чиновнику министерства внутренних дел он был снова приговорен к смертной казни, замененной приковыванием к тачке. Щедрин был отправлен на Кару, откуда после неудачного побега 8 карийцев был заключен в Петропавловскую крепость.

Поливанов находился в полной изоляции от внешнего мира До тех пор, пока между ним и Щедриным не установились сношения путем перестукивания. В своих воспоминаниях он описал жестокого Соколова, его помощника Яковлева, столь же бездушного и грубого тюремного врача Вильямса. Несмотря на опухоль руки у Поливанова, тюремный врач отказал ему в помощи. Миссия этого врача отнюдь не заключалась в оказании серьезной помощи заболевшим узникам. Он не принимал мер к улучшению санитарных условий равелина.

Поливанов еще до своего общения с Щедриным догадался, что он попал в Алексеевский равелин. Он убедился в правильности своего предположения, когда на простыне увидел клеймо «А. Р. 1864 г.», а на миске — «А. Р. 1819 г.».

Обеденная посуда не выносилась из камеры, и узники сами должны были мыть ее холодной водой, потому посуда не могла находиться в надлежащей чистоте. В находившуюся в камере металлическую кружку Поливанов отжимал воду из тряпки с подоконника. Он вел ежедневно подсчет собранной таким образом воды, которую сливал в раковину рукомойника. Кроме этого «занятия», было еще лишь одно: подметание пола шваброй. Можно себе представить волнение узника, когда он услышал призывный стук в стену из соседней камеры. Началось перестукивание с Щедриным.

Поливанов считал, что перестукивание в равелине проходило удачнее, чем в Трубецком бастионе и в Шлиссельбургской крепости. Жандармам, которые были не в мягкой обуви, с трудом удавалось неслышно подкрасться к «глазку» тюремной камеры и поймать заключенного за перестукиванием. Еще более трудно это было сделать Соколову, который носил сапоги со скрипом и шпоры. За перестукиванием оба соседа проводили целые часы и вели споры о революционной тактике. Поливанов узнал от Щедрина о судьбе многих товарищей и о тех ударах, которые были нанесены революционному движению. Общения »с другой соседней камерой у Поливанова не могло быть, так как она была занята цейхгаузом.

От Поливанова мы узнали о подробностях прогулок узников. Все время два надзирателя безостановочно ходили по одной из сторон тюремного садика — один навстречу другому, не упуская из поля зрения находившегося в садике заключенного. Соколов постоянно, через особое окошечко в стене, проверял, не совершаются ли какие-нибудь нарушения при прогулке. На прогулки Поливанова водили лишь через день.

Во время прогулок в камере производился обыск и осмотр. В один из таких осмотров Соколов обнаружил отпечаток уха на покрытой плесенью стене: узник прижимался ухом к стене, чтобы лучше слышать стук товарища. Соколов перевел Поливанова в камеру № 3, соседнюю с камерой № 2, где помещались жандармы.

Здесь Поливанов провел восемь месяцев в совершенном одиночестве, иногда по целым месяцам не произнося ни слова. Для чтения ему была дана еще во время его пребывания в камере № 5 библия. Очень редко ему удавалось, встав на подоконник, глядеть в форточку через дырочки, пробитые в железном листе для притока воздуха, что было единственным развлечением. Перестукиваться было не с кем. Такое одиночество привело узника к душевному заболеванию, от которого он, впрочем, через некоторое время излечился. Однако это заболевание приводило его дважды к неудавшимся попыткам самоубийства.

Кроме душевного заболевания, началось и другое. Плохое питание привело к тяжелой форме цинги. В это время уже несколько заключенных были больны этой болезнью. В период 1881—1884 гг. из 24 узников Алексеевского равелина умерло 7 человек.

Поливанов, Фроленко и Тригони сообщают, что заболевание цингой было общим уделом узников.

Широкое развитие цинги угрожало оставить равелин без заключенных вследствие их вымирания. Было несколько улучшено питание и увеличено время для прогулок.

Несмотря на все меры Соколова помешать заключенным общаться между собой, некоторым узникам удавалось сноситься друг с другом. Поливанов после перевода его в камеру № 15 (это была третья камера, занимаемая им в равелине) установил сношения с товарищами путем отметки букв в книге из тюремной библиотеки. За это время Мышкину удалось переписываться с некоторыми товарищами посредством записок. Узники писали коротенькие записки на оторванных из полей книги ленточках. Вместо карандаша пользовались обугленной спичкой. Такие записочки удачно прикреплялись к ручке лопаты, остававшейся в садике, где совершались прогулки узников. Получение такой записки было огромным событием в жизни узника Алексеевского равелина.

Заключенные не встречались друг с другом ни в коридорах, ни на прогулках.

Таковы сведения об Алексеевской равелине за последние годы его существования до начала августа 1884 года. Авторам воспоминаний больше не о чем было писать. Сама краткость этих жутких воспоминаний говорит о превращении заточения в этом равелине в мучительную смертную казнь.

В то время как узники Алексеевского равелина проводили в этой тюрьме страшные годы, новый император строил для них на Шлиссельбургском острове новую тюрьму. Она должна была быть таким же местом медленной казни, каким был Алексеевский равелин. Мы узнаем об этом в главе о Шлиссельбургской крепости. Указанные нами авторы воспоминаний об Алексеевском равелине и особенно Поливанов писали, как их перевозили из одной тюрьмы в другую. Их заковывали в ножные кандалы, а руки сцепляли короткой цепью. Поочередно их выводили из равелина и доставляли на баржу, в устроенные в ней одиночные чуланы. Пароход речной полиции доставил эту баржу с узниками к Шлиссельбургскому острову. Шестнадцать человек из Алексеевского равелина и шестеро из Трубецкого бастиона 2 и 4 августа 1884 г. были переправлены таким образом в новую тюрьму.

Однако Алексеевский равелин настолько оправдал возлагавшиеся на него царизмом надежды, что новая тюрьма на Шлиссельбургском острове имела его своим прообразом. Смотрителем в ней оставался «ирод» Соколов. В историю тюрьмы вписывались новые страницы.

Здание Секретного Дома будет снесено в конце 19 века, а на его месте, словно скрывая даже его фундамент, строится здание для Военно-морского архива.


Зотов бастион

У Никольской куртины. Он был построен под присмотром дядьки и воспитателя Петра I московского думного дьяка Аникиты Моисеевича Зотова.

Санкт-Петербургская крепость возводилась по всем правилам военно-инженерного искусства. При ее строительстве были использованы последние достижения западноевропейской фортификации. Главная крепостная ограда следовала береговой линии, не оставляя и клочка суши для высадки неприятельского десанта. Выдвинутый вперед бастион увеличивал зону боя. Ни один вражеский корабль не мог подойти к крепости на расстояние выстрела, а ее орудия контролировали невский фарватер. Вся система крепости давала возможность без потерь вести оборону от любого неприятельского нападения. Прорытый внутрь крепости канал давал защитникам крепости неограниченный ресурс питьевой воды.

Стены бастиона, высотой до 12 метров, сложены из кирпича. Они состоят из двух частей: обращенной на протоку наружной стены, которую называют эскарповой. Ее толщина достигает от 3 до 8 метров. Внутренняя или валганговая стена, выходящая внутрь крепости, имеет толщину кирпичной кладки до 2 метров. Кстати, это хорошо можно видеть по окнам, прорезающим толщину стены. Амбразуры имеют форму стрельчатых ниш.

Внутри, за  большими полосатыми воротами находятся казематы. В зависимости от своего назначения они были охранительные и оборонительные. Как указывалось в документах «… охранительные казематы служат хранилищам запасам огнестрельным … и продовольственным…,для житья гарнизона». Оборонительные казематы предназначались для размещения орудий и стрелков. Размеры двухъярусных казематов были довольно внушительны – длин колебалась от 12 до 16 метров,  а ширина от 3 до 6.

Помимо оборонительных и охранительных казематов, в крепости имелись также пороховые погреба-тайники. Они размещались в фасах бастионов. На Зотовом бастионе справа от центра можно видеть два проема, выходящие внутрь крепости – окно и дверь». Это и есть пороховые камеры.

В центре бастиона расположен пологий подъем наверх – аппарель. По ней закатывали на крепостные стены орудия. Все бастионы Петропавловской крепости, кроме парадного Нарышкина,  имели такие аппарели. В систему крепостной ограды был также включен и потайной ход – сортия. Она давала возможность узким коридором выходить из каземата к наружной стене крепости.  В крепости таких ходов было два, один из них находится как раз в Зотовом бастионе.

Со временем казематы Зотова бастиона стали также местом заточения узников, причем «особо опасных преступников», к коим относили «врагов престола, Отечества и веры православной».

К числу особо опасных несомненно относили казнокрадов. С ними поступали весьма жестко. Одними из первых заключенных в крепости в 1717 году стали 22 матроса с корабля «Ревель», арестованные по адмиралтейскому делу о казнокрадстве. В 1738 году кабинет-министр Артемий Волынский, руководитель заговора против Бирона, всесильного фаворита императрицы Анны Иоанновны, был заключен в Петропавловскую крепость, а спустя два года обезглавлен на Сытном рынке. Сам же Бирон, арестованный фельдмаршалом Минихом после смерти императрицы, находился  в крепости до отправки в ссылку. А когда в результате дворцового переворота на престол вступила Елизавета Петровна, будет арестован и Миних. Кстати, он участвовал в строительстве крепости, продолжая работу Доменико Трезини.

Зачастую в число особо опасных преступников попадали литераторы – их произведения приравнивались к особо опасным политическим преступлениям. Несвоевременность их мыслей вызывала серьезный гнев властей. Так в 1726 г. В крепости находился Иван Тимофеевич Посошков, автор «Книги о скудости и богатстве». Его книга была первой экономической критикой существующего строя. Автора «вознаградили» заключением в крепости, где он и умер после 5 месяцев ареста. Стоит упомянуть и еще одного литератора. В 1790 году Александр Николаевич Радищев арестован за свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву». Императрица Екатерина II, ознакомившись с ее содержанием, сочла, что «… сочинение сие возмутительно и преступно…, автор ставит целью приведение народа в негодование против начальников и начальства». Приговор суда – смертная казнь. Однако императрица проявила милосердие – Радищев был помилован и сослан в Ислимский острог в Сибири на 10 лет.
Арестанты крепости являли собой пёстрый калейдоскоп самых разных и удивительных судеб.

Места заключения в крепости никогда не пустовали. Но были случаи, когда тюремные помещения не могли вместить всех узников. Впервые это произошло в связи с «семеновской историей». В 1820 году одновременно в крепости оказались 1500 солдат Семеновского полка. Они были арестованы за объявленный ими протест против грубой муштры и жестокого обращения с нижним чинами полкового командира. Солдат разместили в оборудованных под казармы казематах куртин. Сырость, полуголодное существование, чрезвычайная теснота привели к такому количеству болезней, что в крепости был создан специальный лазарет для семеновцев. Про приговору зачинщиков должны были прогнать шесть раз сквозь строй (6 тысяч ударов шпицрутенами), затем сослать на каторгу в рудники. Весь полк в старом составе был расформирован. Даже стихийное выступление в армии было событием беспрецедентным. Потому, видимо, один из современников писал: «это послужит преддверием важным и небывалым событиям». Это события не заставили себя ждать. В 1825 году в стенах крепости содержались декабристы, участники восстания на Сенатской площади. Коменданту крепости велено было держать арестантов как «злодеев», а декабрист Зубков в мемуарах потом напишет: «Изобретатели виселицы и обезглавливания – благодетели человечества, придумавший одиночную камеру – подлый негодяй».

Для декабристов было определено 11 разрядов виновности, пятеро руководителей восстания поставлены вне разрядов и осуждены на смертную казнь. Приговоренные к смерти провели последнюю ночь в казематах Кронверкской куртины, а утром повешены на правому валу кронверка.

Иоанновский равелин

На стене левого полуконтргарда Иоанновского равелина 4 ноября 1880 года была установлена виселица, и в 8 часов 10 минут утра здесь приняли смерть видные народовольцы Александр Александрович Квятковский и Андрей Корнеевич Пресняков.

Сайт создан в системе uCoz