Динамитные сны Халтурина
..февраль 1880 г.

А сентябрьская ночь 
Задыхается тайною клада.
И Степану Халтурину
Спать не дает динамит
Б.Пастернак

Теракты революционеров возбуждают среди королей и императоров
 и их приближенных величайшее удивленное
 негодование, точно как будто эти люди
 никогда не принимали участия в убийствах,
не пользовались ими, не предписывали их."

Л.Н.Толстой

В.Н.Фигнер: Одновременно с приготовлениями взрывов под Москвой, Александровском и  Одессой, Комитет имел в виду еще одно назначение в самом Петербурге... 
Комитет в Петербурге приготовлял взрыв в Зимнем дворце, но это сохранялось в строжайшей тайне и находилось в ведении «Распорядительной комиссии» (или администрации, как мы ее звали) из трех лиц, избираемых членами Комитета из своей среды для дел величайшей важности. В то время этими тремя были: Ал. Михайлов, Тихомиров и Ал. Квятковский, от которого однажды я услыхала загадочную фразу: «В то время, как идут все эти приготовления, здесь личная храбрость одного может покончить все». Это был намек на Халтурина, который впоследствии рассказывал мне, что в Зимнем дворце ему однажды случилось быть наедине с государем и удар молотка мог уничтожить его на месте."

А.Д.Михайлов: " ...В подобные дела посвящены лишь члены, принимающие в этих делах непосредственное участие".

А.В.Якимова: "До отъезда моего на юг для подготовки покушения около Крыма из народовольцев с Халтуриным вела переговоры только я одна, и перед самым моим отъездом Халтурин говорил мне, что ему, как искусному столяру, работавшему на царской яхте, предлагают место во дворце, но что он еще не решил окончательно — возьмет его или нет. Я советовала ему при положительном решении вопроса, если потребуется, обратиться через посредство Александра Квятковского к Исполнительному комитету "Народной Воли". Сам же Халтурин в то время народовольцем еще не был и ни в каких обязательных отношениях к "Н.В." не состоял... Инициатива поступления во дворец принадлежала ему самому. Исполнительный комитет "Народной Воли" в лице Распорядительной комиссии вполне одобрил этот шаг и взял предприятие в свои руки. С тех пор Халтурин всецело связал свою судьбу с партией "Народной Воли".

Р.М.Плеханова: "Среди широких рабочих слоев Г. В. (Плеханов) в описываемую мною здесь зиму не действовал, так как он был  всецело поглощен делами организации «Черный передел», но он встречался с отдельными членами «Северо-русского рабочего союза» и главным образом — со своим давним приятелем Степаном Халтуриным. В одно из этих свиданий Г. В. с героем — пионером нашего рабочего движения — Степан открыл ему свое решение — воспользоваться представившейся ему возможностью поступить на службу в Зимний дворец в качестве столяра, чтобы убить царя. К Плеханову он обратился с просьбой свести его с кем-нибудь из организации «Народная воля»,так как он находил более целесообразным для большего успеха дела действовать от имени революционной организации. Кроме того, ему нужна была техническая помощь: добыть большое количество взрывчатых веществ и совместно с террористами разработать план этого акта.
Отклонить Халтурина от принятого решения Плеханову, как известно, не удалось. В один из ближайших дней после выраженного Халтуриным желания Георгий Валентинович устроил ему свидание с Александром Квятковским."

Г.В.Плеханов: "Падет царь, падет и царизм, наступит новая эра, эра свободы. Так думали тогда очень многие. Так стали думать и рабочие.

Летом 1879 г. кому-то из членов Союза предложено было место столяра в Зимнем дворце. Он сообщил об этом своим ближайшим товарищам. «Что же, поступай, — заметил один из них, — кстати уж и царя прикончишь». .. Призвали на совет Халтурина. На первый раз он высказался неопределенно: посоветовал только не болтать, да разузнать получше о предлагаемом месте. .. Степан недолго колебался."

Л.А.Тихомиров: "Александр II должен пасть от руки рабочего, — говорил Халтурин, — пусть знают все цари, что мы — рабочие — не такие глупые, что не можем оценить достойно те услуги, какие цари оказывают по отношению к народу.

Эта мысль, что царь — изменник народа — должен погибнуть от руки его представителя, сделалась настоящею idee fixe для Халтурина.

Говорят, что Халтурин по этому поводу советовался с некоторыми из своих товарищей и получил от них полное одобрение. Он говорил даже одному лицу, что действовал по поручению рабочего кружка."

Л.А.Тихомиров: "...Задумавши цареубийство, Халтурин стал прежде всего искать средств поближе подойти к царю. Как рабочий, чрезвычайно искусный по своей специальности (столяр), и как человек с огромным знакомством в петербургском рабочем мире, Халтурин мог действительно проникнуть куда угодно: и в мастерские, и во дворцы, и в монастыри, и в казармы. Поискав и разнюхавши разные ходы, он действительно попал на какую-то царскую яхту, где нужно было что-то отделывать и лакировать, а Халтурин славился особенно как знаменитый лакировщик и составитель лаков. На яхте он раз видел кого-то из царской фамилии, чуть ли не самого Александра II. Но, самое главное, здесь он зарекомендовал себя искусным рабочим и мог поэтому, посредством ряда рекомендаций, получить место в Зимнем дворце. Само собою разумеется, что рекомендующие лица не имели понятия о том, что Халтурин — человек нелегальный и революционер. Добившись этого важного успеха. Халтурин, ...обратился к Исполнительному комитету с предложением взорвать Зимний дворец, может быть, со всем царским семейством. От Исполнительного комитета он требовал помощи разного рода сведениями и главное — снабжения динамитом. Это предложение, совпадавшее с постановкою Исполнительным комитетом целого ряда других предприятий против Александра II, было, разумеется, принято, и по первоначальным предположениям взрыв дворца решено было ввести, как резерв, в сеть других предприятий. На самом деле вышло, однако, иначе.

Во дворец Халтурин поступил, кажется, около октября 1879 года и первое время, конечно, был занят исключительно разведками в этом новом для него мире. Царь в это время проживал еще в Ливадии, и во дворце по этому случаю все было свободно, без стеснений, без присмотра. Нравы и обычаи новых сотоварищей поражали Халтурина. Прежде всего удивителен был беспорядок в управлении. Распущенность прислуги и страшное повальное воровство сверху донизу превосходили всякое вероятие. Дворцовые товарищи Халтурина устраивали у себя пирушки, на которые свободно приходили, без контроля и надзора, десятки их знакомых. В то время как с парадных подъездов во дворец иг было доступа самым высокопоставленным лицам, черные ходы, во всякое время дня и ночи, были открыты для всякого трактирного знакомца самого последнего дворцового служителя. Нередко посетители оставались и ночевать во дворце, так как остаться там было безопаснее, чем идти поздно ночью домой по улицам, на которых усердствовала полиция Гурко. Воровство дворцового имущества оказывалось настолько всеобщим, что даже Халтурин принужден был ходить воровать съестные припасы, чтобы не показаться подозрительным."

В.Н.Фигнер: "...Меня послали с динамитом в Одессу. Чтобы не расстроить квартиру, необходимую для общественных целей, я, с согласия организации, просила поселить в этой квартире вместо меня мою сестру Евгению, которая незадолго перед тем приехала из Рязанской губернии, где она провела лето, и проживала в Петербурге под фамилией Побережской. Не подозревая, что сестра по неопытности рекомендуется при знакомстве с разными лицами той фамилией, под которой живет, я предложила переселить ее к Квятковскому с тем же документом и, таким образом, была косвенной причиной ужасной участи Александра Александровича. 
Курсистка Богуславская, на которую донес ее знакомый, указала, что номера «Новой Воли», найденные у нее при обыске, даны ей Побережской, и после справки в адресном столе Евгения, а вместе с ней и Квятковский 24 ноября 1879 г. были арестованы, и в 1880 г. он казнен, а она отправлена на поселение. На квартире были найдены динамит, запалы и бумажка, которую Квятковский, застигнутый врасплох, не успел сжечь. Скомкав, он бросил ее в угол. Жандармы подобрали, но не могли понять ее значения: на бумажке был набросан план, и в одном месте стоял крест. Бумажка стоила Квятковскому жизни. По версии жандармов, только после взрыва 5 февраля 1880 года в Зимнем дворце они разобрали, что на ней был план дворца и крест поставлен на столовой, намеченной для взрыва, так как в ней собиралась вся царская семья."

На Богуславскую донес служащий магазина учебных пособий В. Алмазов. В ночь на 24 ноября 1879 г. он явился в полицейский участок, принеся с собой сверток с номерами «Народной воли» и прокламациями, посвященными взрыву царского поезда. Алмазов сказал, что этот сверток он получил от соседки по квартире Богуславской, просившей спрятать газеты и прокламации из опасения обыска. Далее Алмазов показал, что ранее он уже выполнял подобные просьбы Богуславской. Кроме того, по словам Алмазова, Богуславская дважды давала ему для чтения нелегальные издания, которые по прочтении он уничтожал. В последний раз, под впечатлением произошедшего за четыре дня до этого покушения народовольцев на Александра II, Алмазов, охваченный страхом, явился в полицию с доносом.

А.Квятковский, заявление прокурору Петербургской судебной палаты от 23 июня 1880 г:: "Я уже указывал...на возможность случайного оставления этого наброска плана кем-либо из посещавших мою квартиру. Если бы этот план принадлежал мне, то, конечно, первым делом я постарался бы уничтожить его, как самый важный документ."

Л.А.Тихомиров: "Халтурин, поступивший во дворец с фальшивым паспортом, в конторе числился крестьянином Олонецкой губернии, и старался разыгрывать роль простака. Он всюду удивлялся, обо всем расспрашивал. Его учили придворным порядкам, как говорить, как отвечать, как себя держать. Над его неуклюжими манерами, над его притворной привычкой чесать за ухом потешалось все «полированное» лакейство. «Нет, брат, нет! Полировать ты, действительно, мастер, так что блоха не вскочит, а обращения настоящего не понимаешь». Неотесанному мужику всякий старался пустить пыль в глаза, и из множества рассказов Халтурин скоро познакомился с жизнью даже и верхних этажей дворца. Что касается самого здания, то Халтурин, конечно, скоро с ним вполне ознакомился. С любопытством осматривал он царские покои, видел все эти несметные богатства, видел комнату, где хранятся груды золотых и серебряных вещей и множество драгоценных камней, видел и только удивлялся, почему это все не раскрадено еще: до такой степени небрежен был надзор. Познакомившись с расположением комнат, Халтурин убедился, что подвал, где живут столяры, а в том числе и он, находится как раз под царской столовой, а в среднем этаже, между подвалом и столовой, помещается кордегардия дворцового караула. Обстоятельства, таким образом, складывались благоприятно для замыслов Халтурина; но, несмотря на это, он не мог приступить ни к каким дальнейшим действиям, так как в это время во дворце началась усиленная уборка, чистка, вообще — работа. Царь должен был скоро приехать, и во дворце засуетились. Халтурин был завален работою и, как лучший столяр, работал главным образом в царских покоях, в кабинете и т. д., между прочим, и в столовой, которую собирался взорвать. Выходить из дворца было некогда, работать над «своей» работой тоже. В общей сложности вышло, что первоначальный план Исполнительного комитета — превратить дворец в резервный пункт, на случай неудачи в других местах, не осуществился. В Одессе,   Александровске, Москве, ко времени отъезда царя из Крыма, все было готово для его встречи. Но дворец оставался совершенно невооруженным."

С.Серпокрыл: "На специальное заседание распорядительной комиссии пригласили Кибальчича.

— Какой эффект выйдет, если взорвать тот заряд, что уже есть? — спросили его.

— Царь будет напуган, но не повержен, — твердо ответил Николай Иванович. — Мои расчеты остаются в силе — восемь пудов. А лучше — десять."

Вел.князь Константин Николаевич - Е. А.Перетцу: "Государь сообщил мне теперь, что желал бы к предстоящему дню 25-летия царствования оказать России знак доверия, сделав новый и притом важный шаг к довершению предпринятых преобразований. Он желал бы дать обществу больше, чем ныне, участия в обсуждении важнейших дел."

Александр II, 29 января: «Совещание с Костей (вел.князем Константином Николаевичем) и другими, решили ничего не делать."

Цесаревич Александр, из дневника: "Оба проекта были единогласно отвергнуты по многим причинам... а главная причина, что эта мера никого бы не удовлетворила, еще больше бы запутала наши внутренние дела и все-таки в некотором роде была бы одним из первых шагов к конституции".

П.А.Валуев: "Быть может для перехода к другому порядку мыслей и дел нужно, чтобы под нами почва еще более поколебалась”.

П.А.Шувалов: "У нас нет правильных органов для выражения общественного мнения; выражать его может только печать, а она или не исполняет в данном случае своей обязанности, или исполняет ее весьма неудовлетворительно, как бы нехотя; лишь изредка появляются в той или другой газете статьи о вреде нигилизма, тогда как требуется настойчивое и единодушное преследование его. Скоро наступает юбилей двадцатипятилетнего царствования государя. Вот прекрасный случай для правительства обратиться с воззванием к нашей прессе: пусть будут созваны представители ее и пусть будет разъяснено им от имени его величества, что они могут оказать чрезвычайно важную услугу; пусть все они ополчатся против нигилизма, объявят ему беспощадную войну, пусть каждое из периодических изданий уделит на это не менее одной статьи в неделю, и результаты окажутся блестящими; нигилистами неминуемо овладеет упадок духа. Если же эта попытка не удается, то сделается, по крайней мере, ясным, что зло, от которого мы страдаем, пустило слишком глубокие корни, коль скоро печать не хочет или не может дать ему единодушный отпор".

П.А.Валуев: "Предлагаемые средства... наивные до сходства с плохою и неуместною шуткою.
Я желал бы знать, какую можно извлечь пользу из того, что скажет по законодательному проекту представитель какого-либо Царевококшайска или Козьмодемьянска?
Цесаревич всякий "конституционализм" считает гибельным", а "конституционные стремления" - "столичными бреднями."

Цесаревич Александр, из дневника: "По моему мнению, проекта не нужно издавать ни сегодня, ни завтра. Он есть в сущности начало конституции, а конституция, по крайней мере надолго, не может принести нам пользы. Выберут в депутаты пустых болтунов-адвокатов, которые будут только ораторствовать, а пользы для дела не будет никакой. И в западных государствах от конституции беда. Я расспрашивал в Дании тамошних министров, и они все жалуются на то, что благодаря парламентским болтунам нельзя осуществить ни одной действительно полезной меры. По моему мнению, нам нужно теперь заниматься не конституционными помыслами, а чем-нибудь совершенно иным...
Мысль моя очень проста. Я нахожу, что мы находимся теперь в положении почти невозможном. В управлении нет никакого единства; не говоря уже о генерал-губернаторах, из которых некоторые творят Бог весть что, я не могу не сказать, что единства нет и между министрами. Все идут вразброд, не думая об общей связи. Мало того, некоторые из них думают больше о своём кармане, чем о ведомстве, которое им поручено. Мы должны доложить государю о необходимости установить связь в управлении держаться какой-либо одной общей системы..."

Е.М.Феоктистов: "Понимая очень хорошо, что государь не огражден от опасности не только на улице, но даже в собственном жилище, Гурко неоднократно пытался подчинить дворец своему надзору, иметь точные сведения, кто проживает там и чем занимается, но всякий раз встречал отпор со стороны графа Адлерберга, который не хотел и слышать о чьем-либо вмешательстве в дела дворцового ведомства. Некоторые предполагали, что и соображения особого свойства руководили им в этом случае: то было время, когда все помыслы государя сосредоточивались на княжне Долгорукой (впоследствии княгине Юрьевской); беспрерывно посещать ее в сопровождении конвоя было для него неудобно, а потому она заняла помещение в самом дворце, имела там свою прислугу, но все это старались хранить в тайне, хотя секрет был в сущности lе secret de la comedie. Как бы то ни было, осмотр дворца по распоряжению Гурко признавался совершенно неудобным."

Л.А.Тихомиров: "Настала середина ноября. Царь выехал из Крыма сухим путем. Одесса, стало быть, осталась в стороне, Затем в Александровске произошла осечка, в Москве промах. Зимний дворец должен был молчаливо принять в сноп покои высокого гостя. Но зато, очевидно, с этого момента дворец сосредоточивает на себе все- внимание революционеров. Минированье царского жилища, естественно, должно было быть поведено самым энергичным образом. Однако же в это именно время произошел арест Квятковского с захватом у него плана Зимнего дворца, на котором (плане) царская столовая была помечена простом. Обстоятельство это подвергало страшному риску все дело, а Халтурина, в частности, поставило в истинно каторжное положение.

Начались строгости. Но хуже всего подействовал крест на столовой. Что он означает? Полиция государственная и дворцовая ломала себе голову и хотя в точности не могла разобрать дела, но не могла не почуять вообще какой-то опасности. Все покои, прилегающие к столовой, сверху, снизу и с боков подверглись осмотру и самому тщательному надзору. Дворцовая полиция была усилена. В подпале, где жили столяры, поселился жандарм. Полковник, заведывающий дворцовой полицией, ввел систему внезапных обысков, дневных и ночных. Халтурин, который уже успел перенести к себе некоторое количество динамита, в первый раз был страшно встревожен обыском.

С тех пор обыски в разное время стали повторяться все чаще. Но так как они большею частью были довольно поверхностны, то Халтурин их еще не очень боялся. Гораздо хуже было то, что обыску стали подвергать всех рабочих, возвращающихся во дворец из каких-либо отлучек. Как при таких условиях переносить на себе динамит? Вообще свободный вход и выход всякой прислуги чрезвычайно стеснили. Все, живущие во дворце, обязаны были постоянно иметь при себе свой значок (медная бляха), отлучки контролировались, возвращающиеся обыскивались. Посещения посторонних стали невозможны.

При таких-то условиях нужно было переносить во дворец динамит и устраивать мину. Желябов, сменивший Квятковского в сношениях Халтурина с Исполнительным комитетом, лихорадочно торопил дело минирования; но оно все-таки подвигалось черепашьим шагом.

Не было никакой возможности проносить динамит иначе, как небольшими кусками, каждый раз изобретая разные хитрости, чтобы избежать осмотра или обмануть бдительность осматривающих. С другой стороны, нельзя было и отлучаться из дворца слишком часто. При всем желании покончить наконец с таким мучительным положением, Халтурин мог наполнить свою мину только очень медленно. Впрочем, в сущности, это вовсе и не была мина, потому что, при существующих тогда условиях, Халтурин не мог сделать почти никаких приспособлений для направления силы взрыва. Он сперва держал свой динамит просто под подушкой, испытывая от этого страшные головные боли. Известно, что нитроглицерин — вещество крайне ядовитое, довольно сильно испаряется и отравляет кровь даже через вдыхание этих испарений, производя нервное расстройство и головные боли, которых ничем нельзя облегчить. (головные боли у Халтурина были от паров нитроглицерина. Нитроглицерин снижает артериальное давление и вызывает расширение менингеальных сосудов, чем объясняется головная боль при его применении)
Потом, когда динамиту набралось много, Халтурин переместил его в свой сундук, заложивши разными вещами.

Таким образом, роль мины играл простой сундук, который, по совету техников, Халтурин придвинул его можно ближе к углу между двумя капитальными с тем, чтобы иметь наиболее шансов обрушить столовую. Для воспламенения же динамита сразу решено было прибегнуть к трубкам, начиненным особым составом, который мог гореть и при отсутствии воздуха. Само собою разумеется, трубки были рассчитаны на то время, которое требовалось для того, чтобы выйти из дворца, на столько-то минут. Вот и все нехитрые приспособления, какие возможно было сделать. Что же касается помещения мины в стену и т. п., то об этом не можно было не фантазировать. Риску на каждом шагу и каждую секунду и без того было достаточно, так что, положение Халтурина было самое неприятное. Поминутно следя за собою и за всем окружающим, ему нужно было в то же время тщательно скрывать свое напряженное, душенное состояние, казаться беззаботным."

Листок Народной Воли, №1, 1880: "Наступило 5-е февраля. Редко выпадают такие дни. В течение одного часа в Петербурге убит, по распоряжению Исп. Комитета, Жарков и произведен взрыв Зимнего дворца.

В течение одного часа в Петербурге убит, по распоряжению Исп. Комитета, Жарков..  Агенты Исп. Ком. выследили Жаркова и убили его у Тучкова моста на льду Малой Невки. Оглушенный кистенем, шпион упал, крича о помиловании, обещая во всем признаться. Несколько ударов кинжала прекратили эту позорную жизнь, и через час только замерзший труп предателя свидетельствовал о совершившемся акте правосудия, доказывая собою, что и в России, хотя редко, но все же иногда торжествует справедливость и получает достойную кару предательство."

В.И.Дмитриева: " ...Пресняков убил Жаркова, который бывал в нашей саратовской компании. Об этом факте он рассказывал совершенно хладнокровно, нисколько не волнуясь, как будто речь шла о самом обыкновенном деле, и только глаза чуть-чуть поблескивали. Убил он его на Неве, в глухом месте, где-то около Охты; пригласил для важных переговоров, а когда убедился, что за ними никто не следит, взял Жаркова за шиворот и объявил ему, что предательство его обнаружено, и что партией он приговорен к смерти. Маленький, хилый Жарков даже не сопротивлялся; он молча выслушал приговор и молча покорился своей участи. Застрелив его, Пресняков спокойно удалился, и только через несколько дней труп Жаркова был найден на льду Невы.
Признаюсь. этот рассказ произвел на меня жуткое впечатление, и я спросила Преснякова:
- Неужели вы не чувствовали никакой жалости, когда стреляли в Жаркова? - Пресняков пожал плечами.
- При чем тут жалость? Ведь убиваем же мы вредных животных, а шпион - это самое вредное животное в мире. Вы подумайте, сколько зла наделал бы этот Жарков, если бы остался жив, сколько народу из-за него пропало бы в тюрьмах, на виселице, на каторге. Нет, тут уж не до жалости; тут одно: либо он, либо мы и больше никаких."

Следующая ˃˃