Глава III

УЧЕНИК

Иван Иосифович Кибальчич занялся подготовкой Николая и сына П.Сильчевского — Дмитрия для определения в среднее учебное заведение и в августе 1864 года отвез мальчиков в город Новгород-Северский и определил их в первый класс Новгород-Северской гимназии.

В 1789 году в Новгород-Северском было учреждено Главное народное училище из четырех классов с четырьмя учителями. Такие училища бывали тогда только в губернских городах. Когда Новгород-Северский в 1802 году превратили в уездный город, училище не было закрыто, а в 1808 году училище было преобразовано в четырехлетнюю гимназию. В 1844 году для гимназии был построен новый кирпичный, обширный дом.

Основным составом учащихся были дети помещиков ближайших к Новгород-Северскому уездов. Учащихся - детей духовенства, купцов, мещан, казаков и крестьян было в гимназии 1.5-18%.

Распространено мнение, что Н.И.Кибальчич, поступив в 1864 году в первый класс Новгород-Северской гимназии, беспрерывно учился здесь до окончания ее в 1871 году.

Николай Кибальчич действительно в 1864 году поступил вместе с Дмитрием Сильчевским в первый класс Новгород-Северской гимназии и затем учился с ним в 6-м и 7-м классах этой гимназии и вместе они ее окончили, но учиться вместе в первые годы им не пришлось.

Через несколько дней после приема Коли Кибальчича в гимназию, когда еще не уехал из Новгород-Северского его отец, Коля увидел, как высокий гимназист из старшего класса колотил маленького худенького мальчика. Гимназист раскровянил мальчику нос и нещадно продолжал колотить.

Кибальчич с детства не мог видеть издевательств над слабыми. Он налетел на высокого гимназиста, сбил его с ног и наставил синяки под глазами. Гимназист оказался племянником местного исправника . Последний пожаловался директору гимназии и привел ему свое избитое великовозрастное чадо. Директор вызвал V себе Кибальчича. Перед взором директора предстал маленький, худенький десятилетний «обидчик» — Кибальчич и крупный упитанный тринадцатилетний «обиженный».

Директор был явно удивлен:

— Что же, ты, такой большой и сильный поддался такому малышу? Просто не верится, чтобы он мог тебя избить.

- Он налетел на меня неожиданно, - ответил покрасневший исправничий племянник.

— Он — подлый трус, нападающий только на тех, кто не может дать ему отпора. Он бил и мучил маленького мальчика. Я не мог этого видеть. Я заставил труса испытать на себе то, чему он подвергал другого. Я избил его так, как он бил мальчика,— сказал медленно растягивая слова, Кибальчич.

- Какой защитник слабых нашелся? - зло прорычал исправник. Симпатии директора были явно на стороне маленького и смелого Кибальчича. Но исправник угрожающе заявил:

— Я так этого не оставлю!

Директор понимал, что нужно конфликт ликвидировать на месте, не перенося его в губернию. Он вызвал Ивана Иосифовича Кибальчича и предложил ему «добровольно» забрать сына из гимназии. Колю Кибальчича, по заявлению отца, исключили из гимназии. Для того, чтобы дать сыну образование, отец Коли определил его (в том же 1864 году) учеником Новгород-Северского духовного училища.

Учеба Николая Кибальчича в Новгород-Северском духовном училище, очевидно, и послужила к тому, что в обвинительном акте по «делу 1 марта 1881 года» о Кибальчиче написано: «Первоначальное образование получил в Новгород-Северской духовной семинарии», причем духовное училище ошибочно названо духовной семинарией.

Ежедневные занятия в духовном училище состояли из четырех уроков с десятиминутной переменой между ними. Главное внимание в духовном училище уделяли латинскому и греческому языкам. Этим языкам ежедневно предоставлялось поочередно по два урока. Остальные два урока в день уделялись закону божьему, катехизису , богослужению, русскому языку и арифметике. Физика и ботаника в училище вовсе не преподавались.

Коля Кибальчич и здесь всех поражал своими способностями и развитием. Учился Коля прекрасно, но его не удовлетворяло направление учебы. Мика Сильчевский в это время учился в гимназии. По совету Микиной матери, Колю Кибальчича поселили в ученическую квартиру по Губернской улице, рядом с квартирой семьи Сильчевских.

Коля и Мика ежедневно встречались. Их давняя дружба не только не ослабла, но даже укрепилась. По-прежнему вместе увлекались чтением. Вместе готовили уроки. Причем, Коля, как более способный, помогал Мике, выучивал и уроки, задаваемые в гимназии. Особенно серьезно Коля изучал естественные науки по курсу гимназии.

Коля Кибальчич все свое свободное время отдавал чтению и занимался пиротехникой. Он готовил бенгальские огни, ракеты, «огненные мельницы» и другие фейерверки, очень этим увлекаясь. К товарищам по училищу он относился с большим доброжелательством и вниманием, всегда готовый помочь товарищу и поделиться с ним последним.

На рождественские и пасхальные каникулы Коля ездил к отцу в Короп, куда съезжались в это время старшие братья и сестры. Летние же каникулы проводил по-прежнему у деда Максима в Мезине, куда часто приезжал и Коля Иваницкий.

Когда наступала пора сенокоса на поемных лугах реки Сейм, вся «троица» ездила на помощь по уборке сена к старшему сыну Максима — Ивану в село Спасское, того же Кролевецкого уезда.

Особенно весело прошла косовица в 1867 году после «троицы» . На этот храмовый праздник в Спасское к Ивану Максимовичу Иваницкому съехалось много гостей - родственников: как обычно, приехали Иваницкие из Конятина, Шияновы из Головеньки и Рыботина, Кибальчичи из Коропа. Приехали также из Печи брат и сестра Зеньковы - Коля и Катя, которые в Спасском бывали сравнительно реже. Отпраздновав, взрослые гости разъехались по домам, а молодежь осталась на уборку сена.

На воскресенье молодежь решила не ездить в Спасское, а остаться на лугу. Вечером в субботу поужинали раньше обычного и решили устроить вечер отдыха. Играли, пели, декламировали, танцевали.

Коля Кибальчич щедро сжигал фейерверки. В урочище Могильник вокруг места, где расположился табор, он зажег свои «бенгальские огни». Они горели всеми цветами радуги, придавая всему окружающему сильную, яркую, невероятно чарующую окраску, создавая захватывающую феерическую картину. Потом Николай зажег «огненную мельницу». На фоне потемневшего неба крутились огненные крылья.

Далее следовали ракеты. Раздался взрыв. Каждая ракета, поднявшись на значительную высоту, .своим огненным хвостом описывала широкую дугу и с шипением спускалась к земле. Получался громадный огненный букет лент разнообразных ярких цветов. Ракеты взрывались одна за другой.

На лицах зрителей звук взрывов вызывал секундный страх, который сменялся потом неописуемым восторгом. Ракет было много. Одни поднимались выше, другие ниже, но каждая из них радовала и волновала молодых зрителей. Почти все из присутствующих до этого не видели фейерверков, и поэтому они произвели на них особенно потрясающий эффект.

Колю Кибальчича поздравляли с успехом, его искренне благодарили и тут же единогласно присвоили ему звание «Коля — пиротехник». Это звание крепко пристало к нему и осталось за ним среди родственников и близких на всю его короткую жизнь.

После веселого вечернего времяпровождения устроили ночевку здесь же, на собранном сене.

Коля Кибальчич и Коля Иваницкий улеглись на незаконченном стоге сена. Взволнованные впечатлением дня и особенно успехом фейерверка, они долго не могли уснуть. Над ними было звездное небо. Серп луны, спускающийся уже к горизонту, оставлял узкую светящуюся дорожку на гладкой поверхности реки. Стояла глубокая тишина, только изредка тихий всплеск воды в реке, как будто подчеркивал эту тишину.

Все окружающие предметы выглядели покрытыми легкой серебристой дымкой, и казалось, что эта дымка является частью атмосферы, окутавшей землю. Оба Коли лежали, глядели на звезды. Каждый думал о своем. Спать не хотелось. .

— Коля, ты заметил, как далеко пролетела последняя ракета? спросил Иваницкий.

- Я заметил и удачные полеты ракет, и неудачные. Заряд во всех ракетах был одинаков, а длительность полета, очевидно, зависит от времени горения заряда. Те ракеты, где заряд вспыхивает сразу и разрывает оболочку, полет имеют короткий. Ракеты же, где заряд сгорает медленнее и оболочка не разрывается, летят дальше.

Устремив глаза в темное звездное небо, Кибальчич тихо, тихо, с большими паузами делился со своим другом своими мечтами.

— Можно бы сделать большую-большую ракету с прочной оболочкой и зарядить ее большим количеством зарядов. Такая ракета могла бы лететь очень, очень далеко. Только ведь, чем больше положишь зарядов, тем тяжелее будет ракета, а для поднятия тяжелой ракеты нужно увеличивать заряд, а это опять увеличивает тяжесть ракеты... Тут нужно много думать...

Уже короткая летняя ночь была на исходе, уже на востоке появилась розовая полоса, а друзья все продолжали мечтать о большой ракете.

Несмотря на то, что в духовном училище сознание Коли Кибальчича все время отравлялось преподаванием дисциплин о боге, он уже здесь начал сомневаться в его существовании. Частые задушевные беседы на эту тему с умным, развитым и любимым Максимом окончательно убедили его, что бога нет.

Коля теперь считал, что всякий человек, разумно и логично мыслящий, не может верить в бога. Отца своего Коля считал человеком умным, образованным и развитым. Следовательно, отец не мог верить в бога. А это значит, что отец, совершая богослужения и требы, сознательно обманывает народ и имя несуществующего бога использует для извлечения доходов в свою пользу. Это Колю возмущало до глубины души и очень его мучило.

Приезжая на праздничные каникулы в дом отца, Коля категорически отказывался от посещения богослужений. На этой почве у Коли происходили частые и очень острые конфликты с отцом.

Родственница священника Кибальчича - Зарецкая рассказывала: — Приехал Коля в гости, отец недоволен его поведением, после обеда Коля встает из-за стола и не перекрестится, ходит по комнатам и насвистывает разные песенки.

Коля считал особенно унизительным и недобросовестным посещение отцом на пасхальные и рождественские праздники дворов своих прихожан, которые дарили ему колбасу, сало, яйца, хлеб и деньги. Коля безрезультатно уговаривал отца прекратить эти посещения. Но отец сердился и продолжал обход прихожан. Тогда Коля с помощью своих сверстников мальчишек расклеил на пасху на калитках прихожан Успенской церкви города Коропа бумажки с такой надписью:

Святися, святися, 

Назад воротися,-

Нету дома никого, 

Не получишь ничего.

Виновник этого своеобразного протеста против религиозного обмана не скрывал своего участия в нем, и это еще больше испортило отношения отца с сыном.

После окончания в 1867 году духовного училища Коля хотел поступить в, гимназию, но отец категорически воспротивился, и Коля вынужден был поступить в Черниговскую духовную семинарию. Туда же поступил его брат Федор.

Летом 1869 года отношения Коли с отцом совершенно испортились. Коля не только сам не посещал богослужений, но старался убедить отца, что совершение богослужений и треб является делом недобросовестным. Он говорил отцу:

— Ты сам, не веря в бога, совершаешь богослужения и требы, чтобы именем бога выманивать от прихожан плоды их тяжелого труда. Это обман, это позорное жульничество! И как тебе не совестно этим заниматься!

Часто часами у отца с сыном длились диспуты на тему о существовании бога. Но эти диспуты не убедили ни одну из сторон и кончились разрывом. Отец заявил Коле:

- Ты мне не сын, уходи из моего дома и не рассчитывай, что я дам хоть одну копейку тебе в помощь.

Коля пешком ушел в село Конятин в своему двоюродному деду Маркелу Иваницкому. В конце летних каникул Коля Кибальчич и Коля Иваницкий уехали в Чернигов.

Коля Кибальчич подал «прошение» педагогическому совету духовной семинарии о принятии его на «казенное содержание». Об этой просьбе можно узнать по следующему документу. Съезд духовенства Черниговской епархии, состоявшийся в январе 1870 года, рассматривал смету духовной семинарии на 1869/70 учебный год. При этом рассматривались, неудовлетворенные педагогическим советом семинарии, прошения учеников семинарии о принятии их на казенное содержание. В «Журнальном постановлении» этого съезда в

«Статье VI» среди неудовлетворенных прошений ряда учеников семинарии упоминаются прошения учеников III класса Николая и Федора Кибальчичей.

Педагогический совет отказал Кибальчичам в их просьбе, мотивируя отказ состоятельностью отца. Тогда Коля Кибальчич осенью 1869 года оставил семинарию, уехал в Новгород-Северский, блестяще сдал экзамены и поступил в шестой класс гимназии, в котором учился в это время Мика Сильчевский. Прервавшаяся на два года дружба Сильчевского и Кибальчича опять возобновилась.

По рекомендации отца Мики — П. Сильчевского, Новгород-Северский предводитель дворянства помещик М.О.Судиенко предоставил Кибальчичу место репетитора-гувернера своих детей.

В доме Судиенко Кибальчич получил комнату, питание и небольшое «жалование». Здесь он жил до окончания гимназии и отъезда в Петербург. Сам Судиенко и его домочадцы относились к Кибальчичу с уважением и вскоре полюбили его, а дети Судиенко - ученики и воспитанники Кибальчича — в нем души не чаяли.

Глава IV

ГИМНАЗИСТ

Новгород-Северская гимназия была старой гимназией, однако преподавательский персонал и постановка преподавания в ней не были на должной высоте. В век узаконенного произвола только люди, сильные волей, с крепко развитым чувством порядочности и долга, не скатывались в болото обывательщины и подлости.

Директором гимназии в это время был Павел Федорович Фрезе. Человек умный, но пьяница. Вследствии этого он не мог постоянно, каждодневно следить за делами гимназии. Только в редкие дни протрезвления он старался как-то исправить, наладить порядки в гимназии, а через несколько часов снова появлялся графинчик с водкой, и эти благие намерения пропадали.

Пользуясь слабостью директора, гимназией фактически правил инспектор Герман Егорович Францен, человек ловкий и деловой, но бесчестный и подлый. На гимназию он смотрел только с одной точки зрения — как источник лишних доходов.

Преподавательский состав также старался выжать из своего положения в гимназии возможно большие доходы, совершенно не интересуясь успехами преподавания. Ярким образцом таких деятелей «от просвещения» был учитель географии и истории Павел Безменов. Учеников, не поддающихся его вымогательствам, он старался выжить из гимназии. Не спрашивая их, ставил единицы, не допускал их к экзаменам.

Учителем «Закона божия» был магистр богословия протоиерей Петр Хандажинский, человек неумный, самовлюбленный и совершенно не выносивший тех, кто смел иметь суждение о предмете, не совпадающее с его - Хандажинского мнением. Таких людей он считал «опасными вольнодумцами» и всячески старался «сжить их со света».

Были короткие периоды времени, когда в гимназии появлялся новый учитель, который своими знаниями и умением оживлял свой предмет, приковывал к нему внимание гимназистов. Они с увлечением занимались этим предметом, много работали с литературой, относящейся к предмету, и приобретали значительные познания. Появление такого учителя ярко подчеркивало мертвечину, укоренившуюся в гимназии. Такие учителя не приходились ко двору в гимназии и им создавались условия, при которых они торопились уйти из Новгород-Северской гимназии в другие города. И по- прежнему в гимназии воцарялась мертвечина.

В гимназии в эти годы не было ни одного человека, заслуживающего любовь и уважение' учеников, а по составу и способностям учеников Новгород-Северская гимназия стояла выше уровня других гимназий.

Россия после падения крепостничества была неспокойной. Бунты крестьян, неудовлетворенных реформой 1861 года, произведения Белинского, Добролюбова, Чернышевского, набатная поэзия Некрасова будоражили молодые мятежные души.

В среде гимназистов чувствовалось глухое брожение, шла пропаганда новых идей. Администрация' гимназии считала эти годы «нашествием пропагандистов» на гимназию. 

Директор гимназии в дни протрезвления наверное думал: - нужно отвлечь гимназистов чем-то интересным, занимательным, нужно заполнить их досуг.

Созвали педагогический совет. Советовались и порешили: создать при гимназии «философский кружок» в расчете, что занятия этого кружка увлекут гимназистов старших классов и отвлекут их от пропаганды. Назначили руководителей кружка. В их число попал Хандажинский. На первом же занятии «философского кружка» Хандажинский знакомил слушателей кружка с созданием вселенной. От его лекции веяло библейским сказанием о сотворении мира.

Кибальчич слушал Ханджинского и возмущался. Он думал: во что Хандажинский превращает занятия философского кружка? Но когда Хандажинский упомянул, что наша планета насчитывает 7 379 лет, смелый, прямой и развитый Кибальчич не мог вынести нелепости.

— Это неверно,- заявил он. - Наша земля существует много миллионов лет. Это доказывается геологическими данными. В музеях есть экспонаты, несомненный возраст которых равен нескольким десяткам тысячелетий. Определять возраст земли по библейским сказаниям - это не научно.

В зале поднялся гул. Гимназисты поддерживали Кибальчича. Хандажинский в ярости оставил кафедру. На этом закончились занятия философского кружка. Кибальчич же нажил смертельного врага.

Несмотря на плохую постановку учебного процесса, Новгород-Северская гимназия дала ряд выдающихся людей: педагог К.Д.Ушинский, экономист А.П.Заблоцкий-Десятовский, историк М.А.Максимович, писатель П.А.Кулиш, революционер-народоволец А.Д.Михайлов, дерматолог-профессор С. П.Томашевский. Томашевский и Михайлов учились в гимназии, когда учился в ней и Кибальчич.

А.Д.Михайлов поступил во второй класс Новгород-Северской гимназии в 1868 году. Кибальчич поступил в 6-й класс гимназии осенью 1869 года, когда Михайлов был в третьем классе, и окончил гимназию весной 1871 года, когда Михайлов перешел из четвертого в пятый класс гимназии. Окончил Михайлов не Новгород-Северскую, а Немировскую гимназию в 1875 году, после реформы ее, когда был уже введен в гимназии восьмой класс. В том же году Михайлов поступил в Петербургский технологический институт, откуда вскоре был уволен.

Необыкновенные способности Кибальчича, его развитие и начитанность, большая работоспособность, хорошее отношение к товарищам создали ему большую популярность среди гимназистов.

Всегда тихий, спокойный, необычайно добрый Кибальчич там, где требовалась помощь, не задумываясь, всей душой шел навстречу, отдавая свое время, свои вещи и свои деньги до последней копейки, чтобы выручить товарища или даже малоизвестного человека. Д.Сильчевский, друг и соученик Н.Кибальчича по гимназии, так отзывался в своих воспоминаниях о его доброте:

«А что касается его доброты, то опять повторяю, другого такого человека я не знал. Он буквально все отдавал нуждающимся товарищам - свой последний рубль, а сам сидел после этого без хлеба, без чая, без сахара, пока я или С.П.Томашевский, или другой кто-нибудь из товарищей не выручали его из беды.

— Как же это, Николай,- бывало говоришь ему с укором,- отдал последний грош, а сам остался на голодовку?

- Да, когда человек нуждается, так уж тут нечего рассуждать,- было всегда его неизменным ответом».

Науки гимназического курса Кибальчич постигал без особых усилий и знал их прекрасно. Особенно блестящие способности проявлял Кибальчич в математике и естественных науках. Д.Сильчевский отмечал:

«В Новгород-Северской гимназии Кибальчич в 6-м и 7-м (последнем) классе был неизменно первым учеником и в особенности изумлял всех своих товарищей, даже учителей, своими изумительными математическими способностями».

Кроме гимназического курса, Кибальчич во время пребывания в гимназии самостоятельно изучил английский язык и увлекался изучением химии. Его детское увлечение пиротехникой и фейерверками прошло, но страсть к чтению и интерес к глубокому изучению химии еще усилились. Немецким и французским языками он владел в совершенстве. Не прошли даром и уроки латинского и греческого языков в духовном училище. Знания английского языка были достаточными для чтения в подлинниках произведений английских авторов. Но остро чувствовался недостаток хороших, интересных книг.

Гимназическая библиотека состояла из нескольких сот книг, преимущественно религиозного и назидательного содержания. Они не удовлетворяли гимназистов. Доставать книги на стороне было трудно и запрещалось гимназическими правилами.

Кибальчич совместно с группой более развитых и передовых гимназистов организовал нелегальную библиотеку. Гимназисты - члены библиотечного кружка вносили деньги, на которые выписывались из Москвы, Петербурга и других мест книги и периодические издания.

Первое время библиотекой заведывал гимназист Д.Сильчевский, но когда возникла угроза захвата нелегальной библиотеки гимназическим начальством, библиотека ночью была перенесена в комнату Кибальчича в доме Судиенко.

Заведующим библиотекой стал Н.Кибальчич. В библиотеке были сочинения Н.А.Добролюбова, Д.И.Писарева и А.И.Герцена. Доставались издания герценовской «Вольной Русской типографии» в Лондоне; сборники «Полярная звезда» и журнал «Колокол». Имелись комплекты русских прогрессивных журналов «Современник» (закрытого в 1866 году), «Дало», «Отечественные записки». Гимназистам были известны роман Н.Г.Чернышевского «Что делать» и его статьи «О новых условиях сельского быта», «О поземельной собственности», «Материалы для решений крестьянского вопроса», «Труден ли выкуп земли?».

Громадное воздействие на развитие мировоззрения молодежи оказывала, по словам Ленина, «могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров».

Чтение ранее вышедших номеров демократического журнала «Современник» и, прежде всего, произведений Н.Г.Чернышевского, имело громадное влияние на формирование революционного настроения Николая Кибальчича. Изучение прогрессивной литературы помогло юноше правильно оценить результаты мероприятий, которые правительство вынуждено было принять под давлением недовольного народа.

Реформа 1861 года, получившая название «освобождение крестьян», подготовленная крепостниками и ими же проведенная в жизнь, не улучшила благосостояния крестьянства, а, наоборот, привела к обнищанию большинства крестьян. Выделенные им при освобождении земельные наделы за огромные выкупные платежи не обеспечивали безбедное существование большинства крестьян. Это породило стихийные крестьянские волнения, охватившие почти всю Россию.

Создавалось впечатление, что разрозненные крестьянские волнения вот-вот сольются в единое мощное всенародное восстание, которое сметет и раздавит самодержавие и дворянское господство.

В то время, по выражению Ленина, «самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание - опасностью весьма серьезной». Однако разрозненные крестьянские восстания тогда не слились в единое могучее движение и самодержавие со своим дворянством продолжало господствовать в России.

Передовая молодежь того времени искала ответ на наболевшие вопросы в литературных произведениях. Рядом с Н.Г.Чернышевским большой популярностью пользовались произведения Н.А.Некрасова.

Н. А. Некрасов в журнале «Современник», объединившем лучших прогрессивных писателей того времени, среди которых были Н.Г.Чернышевский и Н.А.Добролюбов, своими произведениями, наполненными революционным пафосом, верою в силы народа и в лучшее его будущее, увлекал молодежь. Он описал страдания русского крестьянства, жестокую эксплуатацию его помещиками, поругание его человеческого достоинства, нищету, невыносимое горе и скорбь народную. Произведения Некрасова наполняли сердца моло- . дежи сочувствием к страдающему крестьянству. Это создавало благоприятную основу для развития народнических убеждений.

Известный революционер-народоволец Н.А.Морозов писал:

«Поголовное движение того времени учащейся молодежи в народ возникало не под влиянием западного социализма... Главной движущей силой была народническая поэзия Некрасова, которой все зачитывались в переходном юношеском возрасте. А это производило сильнейшее впечатление... Почему эти идеи легко прививались тогда - в расцвет некрасовской поэзии? Не потому ли, что душа молодых поколений уже была подготовлена к ним Некрасовым с ранней юности и уже напилась из его первоисточника?»

Кибальчич еще в детстве, живя у Максима, вблизи видел народную нищету, страдания, непосильный труд, беспросветную скорбь и следы истязаний помещичьих нагаек на крестьянской спине... И тогда уже нежное детское сердце переполнилось любовью и состраданием к обиженным и ненавистью к обидчикам.

Поэтому чтение имевшихся в подпольной библиотеке произведений и поэзия Некрасова оказывала на Кибальчича особенно сильное воздействие. Еще будучи гимназистом, он увлекался социально-экономической и политической литературой, изучал историю революционного движения и занимался пропагандой среди гимназистов передовых тогда общественных и политических идей.

Кончился 1869/1870 учебный год. Кибальчич первым учеником перешел в седьмой — последний класс гимназии1.

В седьмом классе гимназии было организовано издание рукописного журнала «Винт». Руководителем и редактором журнала был Н.Кибальчич. Его помощниками были друзья и приятели — Д.Сильчевский и С.Томашевский.

В журнале, кроме статей социально-исторических, помещался материал сатирического характера. Кибальчич поместил в этом журнале статьи о бунтах Степана Разина и Емельяна Пугачева, о французской революции. Карикатуры для сатирической части журнала придумывал также Кибальчич. Здесь осмеивались нелюбимые учителя и надзиратели. Больше других здесь осмеивались надзиратель Киселевич и лицемерный и хитрый Хандажинский.

Журнал выходил тетрадками, раз в 2-3 недели. Переписывал журнал лучший каллиграф 7-го класса Барзаковский. Рисунки в журнале делал способный рисовальщик — Татаринов,

Отец Сильчевского от своего сына и гимназической администрации знал об успехах Кибальчича и слышал о нем восторженные отзывы. Судиенко при встрече с Сильчевским всегда благодарил его за рекомендованного гувернера в лице Кибальчича, который оказался «выше всякой похвалы».

Дружба отцов Дмитрия Сильчевского и Николая Кибальчича по-прежнему продолжалась. Петр Сильчевский, бывая на своей родине в Понорнице, обязательно навещал в Короле Ивана Иосифовича Кибальчича и высказывал свое удовлетворение Колей Кибальчичем. Он восторгался его успехами в гимназии, способностями, трудолюбием, добротой, скромностью и спокойствием, тактом, его большими успехами в деле воспитания детей Судиенко. Он по нескольку раз передавал отзывы Судиенко о Коле. Отец видел, что сын без его помощи пробивает себе дорогу.

Вспоминая теперь спокойно свои столкновения с Колей, отец в глубине души сознавал, что только чистейшая, ничем не запятнанная совесть сына и его безукоризненная честность могли толкнуть его на эти споры. Иван Иосифович написал сыну ласковое письмо, просил забыть об их размолвках и приехать на летние каникулы к нему в Короп.

Коля немедленно написал отцу нежное письмо и сообщил, что приехать не может, так как летом будет заниматься с детьми Судиенко. Между отцом и сыном восстановились добрые отношения.

1870-1871 учебный год, последний год пребывания Кибальчича в гимназии, особенно не отличался от предыдущего года. То же добросовестное прохождение курса гимназических наук, та же безотказная и душевная помощь товарищам, то же тщательное изучение химии и английского языка, то же сильное увлечение чтением. Однако в этом году произошли два события, которые показали, что он не только тихий, смирный, кроткий и бесконечно добрый человек, но он очень смелый, способный на героические подвиги, на жертву собой и защиту правды и справедливости.

Вместе с Кибальчичем в седьмом классе учился очень скромный, боязливый, застенчивый и безответный сын Новгород-Северского торговца Миша Слищенко. Еще в начале учебного года квартиру этого гимназиста посетил учитель Безменов.

Предлогом для этого посещения было якобы желание учителя узнать, как и в каких условиях гимназист живет и готовит уроки. Поговорив несколько минут с учеником, Безменов обратился к отцу Слищенко:

- У меня к Вам есть дело; прошу уделить мне несколько минут.

— Прошу Вас пожаловать сюда, - сказал старший Слищенко, открывая дверь в другую комнату.

Безменов, усевшись удобно в предложенное ему кресло, повел такую речь: 

— Исключительные обстоятельства вызвали у меня острую потребность в деньгах, и я пришел Вас просить занять мне на несколько месяцев рублей 300. Этим Вы меня очень обяжете и я отслужу Вам эту любезность.

Слова Безменова торговца передернули. Он знал славу, ходившую о Безменове по городу. Тот старался, где мог, занимать деньги, но никогда долгов не платил. Особенно беззастенчиво и настойчиво он вымогал ссуды у родителей своих учеников.

— К сожалению, господин Безменов, я лишен возможности оказать Вам эту услугу. Дела теперь в застое. Приближаются сроки платежей по векселям, а наличных денег нет. Сам ищу, где бы одолжить на несколько месяцев деньги,— сказал Слищенко.

Отказ взбесил Безменова. Он несколько минут просидел в кресле молча, точно лишившись дара речи, потом сорвался с кресла и быстро направился в переднюю. Здесь он остановился, точно задумавшись:

— Может быть, Вы еще передумаете, господин Слищенко.

— Очень сожалею, но помочь Вам лишен возможности.

— Очень плохо, а для Вас еще хуже, - сказал Безменов и, не прощаясь, ушел.

Слищенко рассказал жене о цели посещения Безменова. Это ее испугало.

- Дал бы ты ему хоть сотню. Ведь он житья не даст нашему мальчику.

— Лучше эти деньги выбросить, чем дать такому подлецу. Это настоящий разбойник с большой дороги.

На другой день гимназист Слищенко рассказал товарищам, что Безменов приходил к его отцу занимать 300 рублей и отец отказал.

- Теперь берегись, будь всегда начеку. Безменов будет стараться ловить тебя и ставить единицы,- сказали гимназисты.

Подходил конец четверти учебного года, а Безменов ни разу не вызывал Слищенко.

В последний день четверти Безменов задал Слищенко вопрос, явно казуистический и не вытекающий из пройденного курса истории. Слищенко не ответил. Безменов поставил ему единицу за четверть. В следующих двух четвертях повторилось то же. Стало известно, что Безменов на педагогическом совете добивался недопущению Слищенко к выпускному экзамену.

На одном уроке Безменова Кибальчич сказал:

— Господин учитель! Вы ни разу не спрашивали Слищенко, а ставите ему единицы и, кроме того, как мы слышали, стараетесь среди других учителей не допустить его к выпускному экзамену. А за что? Только за то, что отец его не дал Вам взаймы денег... Это не благородно, это просто подло и недостойно вас как человека и учителя. Вы, как наш наставник, должны были для всех нас быть образцом чести и благородства, а вы, наоборот, поступаете низко.

В классе раздался одобрительный гул, а Сильчевский выкрикнул:

— Я присоединяюсь к словам Кибальчича.

Безменов остолбенел. В век привычного и узаконенного произвола слова Кибальчича были неслыханной дерзостью. Урок был прерван. Безменов под свист учеников удалился.

Устоявшаяся затхлая и однообразная жизнь захолустного городка всколыхнулась. Везде обсуждался поступок гимназиста Кибальчича. Некоторые предсказывали, что Кибальчича уволят из гимназии «с волчьим билетом» . Другие одобряли и восторгались смелостью поступка Кибальчича, который, защищая обижаемого товарища, рискнул своей судьбой.

Предводитель дворянства Судиенко в своей среде сказал:

- Смотрите, наш тихоня, кроткий добряк Кибальчич оказался таким смельчаком, в защиту правды не побоялся подставить свою голову. Молодец, ах, молодец!

Мнение Судиенко разнеслось по городу и стало известно администрации и учителям гимназии.

На заседании педагогического совета Безменов и Хандажинский действительно настаивали на исключении Кибальчича из гимназии «с волчьим билетом». Но Кибальчич был первым учеником выпускного класса, «гордостью гимназии», кандидатом на золотую медаль. Кроме того, администрация и учителя гимназии узнали мнение по этому делу предводителя дворянства Судиенко и не решились пойти против него.

Не лишенный порядочности, директор гимназии решительно возразил против исключения Кибальчича из гимназии. Другие члены педагогического совета поддержали директора. Кибальчич остался в гимназии, а за свою дерзость был наказан семидневным карцером.

Кибальчич отсиживал в карцере свой срок в хорошем настроении: он защитил Слищенко, он выставил к позорному столбу подлость и взяточничество Безменова, он победил... И вспоминались ему заветы его любимого, уже умершего, наставника Максима, который говорил:

— Будь смелым, смелость удесятеряет силы.

Кибальчич и дальше оставался верен себе - защитником обижаемых, борцом против произвола и несправедливости.

Соученик Кибальчича по Новгород-Северской гимназии Федор Петрович Сандер поделился в 1929 году с историком П.Е.Щеголевым воспоминаниями:

«Кибальчич был старше меня классов на 5-6, но я его хорошо помню. Был он среднего роста, худощав, в очках. Нрава очень спокойного, учился прекрасно. Был он скромен и общителен, хотя выглядел серьезнее других. В те времена гимназисты вели ожесточенную войну с сапожниками - мальчишками. Очевидно, под рубрику «сапожников» подходили тогда все не учившиеся. В этих излюбленных нами битвах, носивших, как нам казалось, прямо таки героический характер, будущий революционер Кибальчич никакого участия не принимал».

Если Николай Кибальчич и не был любителем уличных драк с равными по силе мальчишками, то он, не задумываясь, всегда вступал в борьбу, если видел, что сильный обижает слабого, независимо от возраста, должности и звания обидчика.

Однажды, проходя по Губернской улице, Кибальчич увидел, как квартальный полицейский Булашевич избивал крестьянина.

Кибальчич вспыхнул. Не задумываясь, он бросился к полицейскому, вырвал из его рук избиваемого и, размахнувшись, нанес квартальному звонкую пощечину. Полицейский рассвирепел. Избитый крестьянин, воспользовавшись суматохой, улизнул. Собралась толпа прохожих. На полицейского посыпались насмешки:

- Не нас одних бить.

—- Досталось и самому.

Полицейский под свист и улюлюканье потащил Кибальчича к директору гимназии... Николаю опять грозили большие бедствия.

Оскорбление действием полицейского чина «при исполнении служебных обязанностей» считалось тяжким преступлением, наказуемым по суду тюрьмой или ссылкой в Сибирь. Мать Дмитрия Сильчевского послала нарочного в Короп к отцу Кибальчича с сообщением о случившемся. Отец немедленно приехал в Новгород-Северский.

На заседании педагогического совета Безменов и Хандажинский опять требовали исключения Кибальчича из гимназии, но директор и учителя не поддержали этого требования. Кибальчича опять наказали карцером. В полиции же прекратили дело после того, как отец Николая уплатил полицейскому значительную сумму денег «за бесчестие».

Спустя некоторое время Павел Петрович Безменов стал мужем младшей сестры А.Д.Михайлова - Клеопатры, учительствовал в Киевском реальном училище и сочувствовал либеральным воззрениям.

Для Кибальчича эти события обернулись тем, что, имея все неоспоримые права на золотую медаль, так как был первым и лучшим учеником в классе, он при окончании гимназии получил лишь серебряную медаль. Золотой медали ему не дали за скандалы с Безменовым и квартальным.

Вышеприведенные эпизоды свидетельствуют о том, что у Коли с юношеских лет вырабатывался характер нетерпимости к произволу, уважения к простому человеку, который он соблюдал всю жизнь.

После убийства Александра II Новгород-Северская гимназия, желая скрыть «позор» обучения Кибальчича, вычеркнула его из списков окончивших гимназию.

В «Исторической записке о Новгород-Северской гимназии», написанной И.Панашенко и изданной в Киеве в 1889 году к ее столетнему юбилею, в списке кончивших курс в 1871 году фамилия Кибальчича отсутствует. Однако архивные материалы Петербургского института путей сообщения это опровергают. При поступлении Н.И.Кибальчича в институт к его прошению был приложен аттестат 211 об окончании Новгород-Северской гимназии.

Обер-прокурор Синода К.П.Победоносцев 8 мая 1881 года прислал секретное письмо Черниговскому архиерею Серапиону с предложением прислать сведения о происхождении Кибальчича и о месте его первоначального воспитания в духовных школах.

Серапион секретно ответил 3 июля 1881 года:

«Кибальчич Николай по метрической книге Успенской церкви заштатного города Коропа Кролевецкого уезда значится родившимся 19 октября 1853 года от священника этой церкви Иоанна Кибальчича, Затем по клировым ведомостям означенной церкви показано ему, Николаю Кибальчичу, в 1863 году 10 лет от роду; живет он в доме отца и обучается чтению и письму. По такой же ведомости за 1864 год показано ему, Кибальчичу, 11 лет от роду с объяснением, что он обучается в Новгород-Северской гимназии на средства отца. Последующие за тем годы до 1871 года, он числится обучающимся в той же гимназии. В 1872 году ему показано 18 лет с объяснением, что он поступил в Институт инженеров путей сообщения на содержании отца. В 1873, 1874 и 1875 годах Николай Кибальчич показывается обучающимся в Медико-хирургической академии. В 1877 году в тех же ведомостях значится, что Николай Кибальчич состоит под надзором полиции на содержании отца...»

Таким образом «позор» за обучение Кибальчича был ловко снят с духовного ведомства и оставлен за гражданским — за Новгород-Северской гимназией.

На стене здания бывшей Новгород-Северской гимназии теперь установлена мемориальная доска с надписью:

: «Здесь с 1869 по 1871 г. учился выдающийся народоволец и изобретатель Н.И.КИБАЛЬЧИЧ».

Окончились выпускные экзамены в гимназии. Кибальчич хотел сразу же после экзаменов ехать к отцу в Короп, но Судиенко просил его остаться на 2-3 недели в его доме, пока к детям прибудет новый гувернер. Кибальчич согласился.

В Короп к отцу Кибальчич уехал во второй половине июля 1871 года. Погостив несколько дней у отца, он навестил своих родственников Иваницких, Шияновых и Зеньковых. Особенно его тянуло к Зеньковым. Хотелось поскорее увидать Катю Зенькову, с которой еще в детские годы подружился. Вспоминал он уборку сена на лугу Сейма в 1867 году. Тогда Кате было только 1.0 лет, а теперь ей уже 14 лет. Она вытянулась, сделалась почти взрослой девушкой, стройной, живой, веселой и очень красивой. Увидев подъехавшего Кибальчича, она очень обрадовалась, бросилась ему навстречу, но не добежав до него, страшно .смутилась, покраснела и остановилась...

Во время пребывания Кибальчича у Зеньковых Коля и Катя были неразлучны. Делились своими планами на будущее, рассказывали о своих занятиях. Одним из средств улучшения положения народа Кибальчич считал развитие путей сообщения в бездорожной России. Он говорил Кате:

- Если Россия покроется сетью удобных путей сообщения, исчезнет глухомань ее районов, расширится просвещение, улучшится сбыт, это разовьет производственные силы страны и улучшит благосостояние ее народа.

Это было время преувеличенных надежд на развитие путей сообщения в России. О значении дорог много было разговоров у Кибальчича еще в гимназии с его закадычным другом и гимназистом Микой Сильчевским, который в своих воспоминаниях так передает речи Кибальчича:

«Для России,- говорил он,- железная дорога - это все. Это теперь самый насущный, самый жизненный вопрос. Покроется Россия частой и непрерывной сетью железных дорог — и мы процветем.

Природные богатства, которыми так изобилует Россия как в недрах, так и на поверхности, будут умело и доходно эксплуатировать, возникнут бесчисленные заводы и фабрики, торговые, промышленные и другие предприятия. Да, торговля, промышленность, техника и все связанные с ними дела и предприятия обнаружат изумительный, доселе еще небывалый у нас прогресс, а с ним вместе будет расти и развитие самого народа, его просвещение и благосостояние.

Цивилизация в России пойдет быстро вперед, и мы, наверное, хоть и не сразу, догоним передовые страны Западной Европы.

Вот почему, повторяю, постройка железных дорог у — нас теперь самое первое и главное, самое жизненное, самое насущное дело и вот почему я поступаю в Институт инженеров путей сообщения - чтобы быть потом строителем железных дорог, чтобы иметь потом право сказать, когда процветет наша страна: «И моего тут капля меда есть».

И долго еще говорил в этом роде Кибальчич, развивая и дополняя свои мечтания, свои pia desideria, (благие пожелания) имея меня невозражающим слушателем... Он действовал своей полной глубокого убеждения речью, —  но всегда глубоко верил в то, в чем убеждался, пока сами жизненные условия не разрушали его иллюзий...»

Об этом Коля поведал Кате. Он сказал ей, что намерен поступить в Институт инженеров путей сообщения и все силы своей жизни отдать делу улучшения путей сообщения любимой родины. Катя приняла это сообщение радостно, всем сердцем. В ее горячем, чистом сердце юной девушки Коля представлялся уже героем, который покроет всю Россию сетью железных дорог, устроит удобные шоссейные дороги, построит мосты, переправы, по рекам пустит неисчислимые пароходы, которые заменят страдальческий и унизительный труд бурлаков. А вместо их песен-стонов над реками разнесутся задорные, веселые, победные звуки пароходных гудков и задушевные песни развитого, трудолюбивого, самостоятельного, жизнерадостного, талантливого русского народа.

Отец Кати, Иван Зеньков, крестный отец Коли, относился к крестнику очень приветливо и ласково. Умный и развитой, он видел в Коле незаурядного человека. Он восторгался в душе его выдающимися способностями, успехами в науках, развитием, глубоким знанием французского, немецкого и английского языков, удивительным усердием и работоспособностью, безукоризненной честностью, добротой, спокойствием и выдержкой. Он сам себе говорил: «Вот такого бы мужа Кате», но он гнал от себя эту мысль, говоря: «Рано еще об этом думать. Катя еще очень молода».

Хорошее отношение отца еще больше возвышало Колю Кибальчича в глазах Кати. Сердечно и дружески расстался Коля с семьей Зеньковых. На прощанье Коля и Катя условились, что будут писать друг другу.

Следующая