Санкт-Петербург

ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ (1871—1900 ГОДЫ)

ТРУБЕЦКОЙ БАСТИОН

Екатерининская куртина

Ныне  - Государственный музей истории Санкт-Петербурга

История Петропавловской крепости после 1870 года охватывает историю существования Трубецкого бастиона (1871—1917 гг.) и Алексеевского равелина (1871— 1884 гг.). Прежде чем тюрьма Трубецкого бастиона, строительство которой было начато 19 июня 1870 г., стала принимать политических заключенных, их размещали в Невской и Екатерининской куртинах.

Из архивных материалов мы знаем, что в Екатерининской куртине на 1 февраля 1870 г. содержалось 46 политических заключенных, среди них много студентов. Кропоткин в своих воспоминаниях указывал на заключение в Екатерининскую куртину арестованных по процессу Нечаева . На 1 февраля 1871 г. число политических заключенных в Екатерининской и Невской куртинах составляло 33 человека, в том числе 23 студента различных высших учебных заведений. В архивном деле перечислены фамилии заключенных, среди них: кандидат прав Петр Ткачев, поручик Топорков, Вера Засулич, купеческий сын Прокопенко, 6 студентов Московского университета, 5 студентов Медико-хирургической академии, 6 студентов и вольнослушателей Петровской земледельческой академии и т. д. К 1 октября 1871 г. число заключенных снизилось до 15 человек.

Число заключенных в названных нами куртинах за 1872 год не превышало четырех, притом не за государственные преступления, а за участие в поединках. Это заставляет нас предполагать, что тюрьма Трубецкого бастиона уже была открыта в 1872 году, и мнение Кропоткина об ее открытии лишь в 1873 году является ошибочным. В архивном деле нам попалось указание, что в отдельном номере Трубецкого бастиона был заключен 19 октября 1872 г. Нечаев. Это подтверждает наше предположение, что в тюрьму Трубецкого бастиона прием заключенных начался уже в 1872 году.

В архивных материалах нам не удалось установить, в каком месяце 1872 года начался прием в эту тюрьму. Однако было найдено дело о приеме в комендантское ведомство С.-Петербургской крепости «вновь отстроенного в Трубецком бастионе здания для политических арестантов». Первая бумага в этом деле — от 3 сентября 1871 г. с приложением описи «вновь отстроенного здания в бастионе Трубецкого для одиночного заключения». Следующая бумага от 20 ноября 1871 г. содержит описание квартиры начальника этой тюрьмы (квартира помещалась во втором этаже тюрьмы, состояла из нескольких комнат, как-то: прихожей, коридора, кухни, кабинета, залы-гостиной, спальни, хорошо обставленных мебелью из орехового дерева). 7 января 1872 г. предписано принять вновь отстроенное здание тюрьмы, а 21 января произведена опись всей тюрьмы, квартиры смотрителя, флигеля со службами. На основании данной описи и дается ниже описание этой тюрьмы.

Тюрьма представляла собой пятиугольное двухэтажное каменное здание со стенами, идущими параллельно стенам Трубецкого бастиона. В каждом из этажей было по 36 одиночных камер. Кроме этих одиночных камер, во втором этаже находились комнаты для свидания заключенных с родными и для производства допросов, а также квартира смотрителя тюрьмы. Каждая камера была снабжена массивной дверью с форточкой для подачи через нее пищи в камеру, а над форточкой — щель с заслонкой для наблюдения за арестованным. Окна камеры выходили на тюремные стены; рама состояла из мелких стекол. Солнечные лучи не могли проникнуть сюда. В оконной раме имелся вентилятор. Стены камеры в целях устранения перестукивания были обиты войлоком и сеткой. Пол был асфальтовый. Для вызова надзирателя была кнопка воздушного звонка. Обстановка одиночно» камеры состояла из деревянного стола, табуретки, железной кровати с матрацем и постельным бельем, умывальника и параши. Освещение производилось керосиновой лампой. Таким образом,, устройство камер Трубецкого бастиона было обычного типа,, если не считать обивки стен войлоком и оклейки их обоями в первые годы.

Наиболее подробным из самых ранних описаний тюрьмы. Трубецкого бастиона является описание, сделанное Синегубом, заключенным сюда в декабре 1873 года  в камеру № 54 во втором этаже. Он назвал ее большой: шагов десять по диагонали и поперек в пять-шесть шагов. Камера была такая высокая, что, даже встав на стол, можно было достать руками лишь до подоконника. Синегуб вспоминает, что солнечные лучи попадали в камеру лишь вечером, при заходе солнца, и только на подоконник. Таким образом, в камере было почти темно. Асфальтовый пол, выкрашенный желтой краской, был уже истерт ногами предшественника Синегуба. Керосиновая лампа горела в камере всю ночь,, а глазок в двери камеры оставался на ночь открытым для наблюдения за заключенным. На летнее время внутренняя рама: выставлялась. На дворике перед тюрьмой была баня и клумбы. Во время пребывания в камере узники носили казенное белье и халат, а на свидание и на прогулки их водили в собственном платье. Первое время автор воспоминаний при свидании с женой сидел с ней рядом на диване. При поцелуях удавалось через рот передавать записки. Позднее свидания допускались лишь при условии, что заключенный и явившийся сядут друг против друга за столом, и поцелуи были запрещены. Во время пребывания Синегуба в Трубецком бастионе режим тюрьмы еще не был таким суровым, каким он стал позднее.

Первое пребывание Синегуба в Трубецком бастионе продолжалось два года (с 6 декабря 1873 г. по 12 декабря 1875 г.).

Ближайшим по времени к использованным нами мемуарам: Синегуба является описание Трубецкого бастиона за 1874— 1876 гг., сделанное Кропоткиным. Описание камеры Кропоткиным совпадает с тем, которое было сделано Синегубом. Кропоткин также отмечает темноту в камере, хотя окно не было закрашено, и он мог наблюдать через него крепостную стену с будкой: часового на ней.

В описании Кропоткина тюремный режим в Трубецком бастионе требовал от заключенного полного молчания, но проводился не строго, и Кропоткин, несмотря на запрещение, мог петь в своей одиночке, пока это ему не надоедало. Далеко не сразу он получил возможность продолжать свои научные работы. Для этого потребовались хлопоты Географического общества и разрешение Александра II. В этой тюрьме Кропоткин закончил два тома своего географического исследования, из которых первый том был издан вскоре, а второй после побега Кропоткина остался в архиве III отделения до 1895 года, когда Русское географическое общество получило его и переслало автору в Лондон. Кропоткин отмечал в своих воспоминаниях страшную сырость в своей камере, обои были всегда такие мокрые, что казалось, будто их поливают каждый день водой. Для борьбы с сыростью так натапливали печь, что узнику приходилось испытывать от жары еще большие страдания, чем от сырости. Сырость и высокая температура вредно отражались на его здоровье тем более, что прогулки были очень короткие. Для поддержания здоровья Кропоткин ходил каждый день по камере из угла в угол, делая семь верст, и занимался гимнастикой, используя вместо гири дубовый табурет.

В первые месяцы никакого общения с товарищами у Кропоткина не было, так как из 36 камер одного из этажей всего 6 камер было занято узниками, которые были размещены между пустовавшими камерами. Но позднее у Кропоткина появились соседи с обеих сторон его одиночки. Ему были разрешены свидания с братом и сестрой в присутствии жандармов. Во время прогулок по тюремному двору он несколько раз видел проходивших через этот двор дочь и сына смотрителя бастиона, квартира которого помещалась в здании тюрьмы. В более поздние годы уже не разрешалось проходить через тюремный двор посторонним лицам во время прогулок арестованных.

Совершенно необычным и исключительным в истории Трубецкого бастиона было посещение Кропоткина в камере братом царя — великим князем Николаем Николаевичем, который пытался выяснить, как превратился князь Кропоткин в узника государственной тюрьмы. Но разнообразные подходы этого добровольного «следователя» к заключенному не привели к желаемым результатам, и он, рассерженный, вышел из камеры. После двухлетнего пребывания в Трубецком бастионе Кропоткин весной 1876 года был переведен в Дом предварительного заключения. Два года заключения превратили Кропоткина в совершенно больного человека, у которого не хватало сил подняться на второй этаж тюрьмы. Он погиб бы здесь, если бы не был переведен в военный госпиталь, откуда ему удалось совершить побег за границу.

Следующее по времени описание Трубецкого бастиона за 1876—1877 гг. составлено Чудновским, который, как и Синегуб, обвинялся по процессу 193-х. В основных чертах режим новой государственной тюрьмы оставался прежним, и автор называл обстановку крепостной тюрьмы «довольно сносной». Еще не было больших строгостей за сношение между собой заключенных путем перестукивания. Дозволялось получать книги с воли при условии, чтобы страницы не были разрезаны. В тюремной библиотеке было много книг по беллетристике и журналов предшествующих годов. В одном из номеров журнала «Дело» Чудновский имел возможность по отмеченным ногтем буквам прочесть описание Нечаевым «скорбного повествования о чрезвычайно суровом заключении в ужасном Алексеевском равелине в ручных кандалах и ножных кандалах». Отсутствие особо строгого тюремного режима в те годы сказывалось, между прочим, и в том, что заключенные узнавали газетные новости из тех обрывков газет, которые выдавались им для использования при отправлении естественных потребностей. Свидания допускались раз в две недели, а прогулки происходили через день по пятнадцати минут.

Отмечая свое удовлетворение питанием в тюрьме, Чудновский жаловался на недостаток света и на сырость в камере. Он содержался в первом этаже. Над его камерой находилась камера Мышкина, обвинявшегося по процессу 193-х и в попытке освобождения Чернышевского. Чудновский перестукивался с Мышкиным. По-видимому, эти перестукивания не вызывали репрессий. Перестукиванием занимались и другие заключенные, среди которых в то время было до сорока обвиняемых по процессу 193-х.

Мышкин, кроме перестукивания, сносился с товарищами и письмами. Смотрителю Трубецкого бастиона удалось найти прикрепленный к водосточной трубе мякиш черного хлеба, и в этом мякише оказались записки Мышкина. Он писал их на маленьких клочках бумаги, по-видимому, вырванных из книги. Записки писались очень сокращенной Другие такие же записки были найдены и в постели Мышкина. Они представляют интерес не с точки уяснения тюремного режима, а для изучения политического настроения их автора. Поэтому мы ограничиваемся здесь лишь отметкой самого факта сношения Мышкина с товарищами. Впрочем, записки, которые попались в руки смотрителю тюрьмы, конечно, не дошли «по назначению» и были опубликованы лишь после революции.

Следующее подробное описание Трубецкого бастиона относится к 1880 году. Оно было сделано народовольцем Н. К. Бухом, осужденным по процессу 16-ти в октябре 1880 года за принадлежность к преступному сообществу, за устройство тайной типографии, за печатание «преступных сочинений» и за вооруженное сопротивление при аресте. Из этого описания видно, что годы, прошедшие со времени открытия тюрьмы, принесли с собой некоторые изменения обстановки тюремной камеры: находившиеся в ней кровать, стол, умывальник, параша были сделаны из железа и прочно прикреплены к стенам и полу. К этому году садик, находившийся внутри пяти стен тюрьмы, состоял из молодых деревьев. Для прогулки заключенных шла узкая панель вдоль всего здания.

Новостью в порядках, отмеченной автором, было фотографирование его. Узника фотографировали в тюремном саду, усадив на стул около бани в середине сада. Очевидно, фотографирование арестованных в Трубецком бастионе в то время только начиналось. Бух, как и его предшественник», отметил хороший подбор книг в библиотеке, в которую поступали книги, принадлежавшие самим заключенным. В библиотеке были такие журналы, как «Отечественные записки», «Знание», «Вестник Европы» ~. Хорошего мнения о составе библиотеки тюрьмы Трубецкого бастиона была и Вера Фигнер, проведшая здесь время с февраля 1883 года по 12 октября 1884 г.

В конце 70-х годов в Трубецком бастионе произошли перемены в обстановке камер и тюремном режиме. Ограничение свиданий и пользования библиотекой волновали заключенных, среди которых большинство было народовольцев. 3 февраля 1879 г. в бастионе произошли крупные беспорядки по незначительному поводу: отказ в отпуске табака одному из заключенных. Заключенные потребовали улучшения режима и, когда требования не были исполнены, выразили свой протест стуком, битьем в двери, поломкой мебели. Они были связаны и избиты солдатами. Была объявлена голодовка, продолжавшаяся несколько дней. В результате этого требования заключенных были удовлетворены, но лишь частично.

К концу 1880 года и к первой половине 1881 года относятся воспоминания о Трубецком бастионе Мартыновского, осужденного к 20 годам каторжных работ по процессу 16-ти. Эти воспоминания представляют особый интерес, так как описывают режим в крепости, установленный для осужденных. В то время эта тюрьма служила домом предварительного заключения для обвиняемых в государственных преступлениях. В 1880 году ее использовали для временного содержания в ней осужденных за государственные преступления. По общему правилу, осужденных после 1870 года направляли в Нерчинскую каторгу, а с 1875 до 1880 гг, также в Новобелгородскую и Новоборисоглебскую центральные тюрьмы.

Мартыновский довольно подробно описывает свое пребывание в Петропавловской крепости на каторжном положении в течение более 7 месяцев. Но надо признать, что автору пришлось описывать очень немногое. Каторжный режим весь целиком свелся к полной изоляции узника от внешнего мира. При такой изоляции главная тяжесть режима заключалась в отсутствии впечатлений .

Мартыновский рассказывает, что переход его на положение осужденного начался с вручением ему инструкции «Правила для лиц, находящихся на каторжном положении в Трубецком бастионе Петропавловской крепости», определявшей режим заключенного. За нарушение правил поведения инструкция грозила наказанием розгами и даже шпицрутенами, уже отмененными в то время законом.

С содержанием данной инструкции подробно познакомила читателей Прибылева- Корба, бывшая узницей крепости в 1883 году.

Правила устанавливали, что приговоренные к срочным каторжным работам содержатся в Трубецком бастионе четверть назначенного срока, а приговоренные без срока остаются здесь неопределенное время, и срок нахождения их зависит от особого распоряжения.

Один из параграфов определяет, что осужденные содержатся в бастионе на общем каторжном положении. Вместо отобранного собственного белья и платья они получали белье, платье и обувь, введенные для каторжных арестантов. Пища должна была быть обыкновенная, арестантская, покупка питания на собственные средства запрещалась. Курение табака не допускалось. Запрещалось пользование книгами из библиотеки бастиона. По правилам, постель должна была состоять из войлока вместо матраца и подушки, набитой соломой. Прибылева-Корба, так же как и Мартыновский, особенно подчеркивает угрозу наказания шпицрутенами, плетьми и розгами, и при этом было указано число ударов шпицрутенами до 8000, плетьми до 100 и розгами до 400 ударов. За дисциплинарные проступки администрация могла назначать плети до 20 ударов, розги до 100 ударов и карцер от 1 до 6 суток на хлебе и воде. Правила сохраняли за арестантами право прогулок и как «милость» допускали обращение к духовнику и за врачебной помощью.

Мартыновский отмечал как особенную тяжесть режима запрещение инструкцией свиданий с родными и друзьями, переписки и всяких физических и умственных занятий. Вводилось ежемесячное бритье головы. Что касается заковывания в кандалы, то оно отсрочивалось впредь до соответствующего распоряжения. Осужденный немедленно переодевался в платье каторжанина. У него отбирались матрац и подушка и взамен их давались матрац, набитый соломой, а вместо подушки — мешок с соломой.

Резко изменилось в худшую сторону питание осужденных. Утром выдавали кружку кваса вместо чая и два фунта хлеба плохого качества на весь день. Обед состоял из щей или горохового супа и второго блюда в совершенно недостаточном количестве и мало питательного по качеству. В результате такого питания у заключенных развивалась цинга. На прогулки водили на четверть часа через день или через два. Томило бездействие. Приговор к каторжным работам превращался в приговор к полному физическому и умственному бездействию. За 7 месяцев пребывания здесь автор получил для чтения лишь евангелие и в виде особого снисхождения смотрителя тюрьмы полковника Богородского библию на очень короткое время. У Мартыновского развились апатия, физическая слабость, боязнь сумасшествия.

Общения с соседями почти не было: неизвестный заключенный с одной стороны, осужденный также по процессу 16-ти, вскоре был из бастиона переведен. По-видимому, его неизвестный сосед заболел душевно: у него начался припадок. Когда его выносили из камеры, Мартыновский начал стучать в дверь. За этот стук и ответное обращение к смотрителю тюрьмы на «ты» он был посажен в карцер. Здесь он провел двое суток на хлебе и воде, на третьи сутки получил миску горячих щей, а на четвертые был возвращен в одиночную камеру. Пребывание в темном» карцере на холодном полу усилило развитие цинги. Усилилось в тяжелое настроение.

К этому времени относится факт исключительного характера: в камере Мартыновского установили постоянное круглосуточное дежурство жандармов. Один жандарм сменял другого через каждые 3 часа, жандарм сидел на табуретке и не спускал глаз с заключенного, лежал ли последний на кровати или ходил из угла в угол. При этом жандармы ничего не говорили, и даже смена одного другим происходила в полном безмолвии. Узник испытывал, по его словам, настоящую пытку от этого присутствия жандарма, не сводившего с него глаз. Можно предположить, что вновь назначенный смотритель тюрьмы (Лесник) опасался самоубийства заключенного.

В первых числах июня совершенно неожиданно для Мартыновского его вывели из одиночной камеры, обрили полголовы, заковали в ножные кандалы и отвезли на вокзал Николаевской железной дороги. Здесь он был помешен в арестантский вагон вместе с другими осужденными по процессу 16-ти. Не хватало Ширяева, переведенного в Алексеевский равелин, и Окладского, который стал предателем.

Все участники процесса 16-ти носили на себе следы пребывания в Петропавловской крепости. По словам автора воспоминаний, в ужасном виде был Тихонов: 7 месяцев назад, во время суда, он был молодым и здоровым, а «теперь выглядел настоящим мертвецом» с «совсем почерневшим лицом, иссохшими руками и ногами, покрытыми цинготными пятнами». Он был внесен в вагон на руках.

По состоянию Тихонова можно составить себе представление о том режиме, который был установлен в Трубецком бастионе для узников на каторжном положении. Все осужденные были отправлены на Кару.

Кроме названных нами Буха, Мартыновского и Тихонова, узниками Трубецкого бастиона в это же время были и другие привлеченные по тому же процессу 16-ти. В архивном деле мы встретили фамилии следующих заключенных: Кобылянский, Зубковский, Евгения Фигнер, Зунделевич, Ширяев, Мария Грязнова, Цукерман, Окладский, Пресняков и Дриго.

На время рассмотрения военно-окружным судом процесса 16-ти, с 25 по 31 октября 1880 г., названные нами подсудимые были переведены из Трубецкого бастиона в Дом предварительного заключения. После объявления приговора они, за исключением некоторых, оставленных в Доме предварительного заключения (Евгении Фигнер, Грязновой, Дриго), были снова возвращены в Трубецкой бастион. Пятеро осужденных к смертной казни, а именно — Ширяев, Тихонов, Окладский, Квятковский и Пресняков, были переведены в нижний этаж Екатерининской куртины. В камеру каждого из них было поставлено по два жандарма для предупреждения самоубийства и для устранения попыток сношения между собой. За время пребывания этих узников здесь их посетил начальник Петербургского жандармского управления с целью допроса. К этому времени Окладский уже стал предателем. Приговоренный к казни Квятковский написал письма своей жене и малолетнему сыну, не отправленные жандармами. В письме к сыну он писал: «Мой милый мальчик, скажу тебе, уважай то, что я уважал и любил. Это тебе мое отцовское завещание». Не было отправлено жандармами и написанное Квятковским после приговора к казни письмо к матери с просьбой не горевать и знать, что он честно провел свою жизнь.

Между тем Окладский занялся систематическим предательством. В архивном деле имеется сообщение коменданта крепости о передаче ему Складским тайного шифра, при помощи которого сносились между собой политические заключенные.

Некоторые указания на режим в тюрьме Трубецкого бастиона в 1880 году содержатся в записках Кобылянского, обвинявшегося и осужденного по процессу 16-ти, как было уже указано. Комендант крепости препроводил в III отделение записки Кобылянского. Находясь в одиночной камере Трубецкого бастиона, он при помощи металлического прута из вентилятора просверлил дыру в соседнюю камеру и через образовавшееся отверстие просунул туда несколько записок. В них он сообщал план, как завести сношения на прогулках на тюремном дворике, как вести себя на процессе. Вместе с тем он писал, что его часто заключают в карцер". Так как соседняя камера была не занята, то записки попали в руки тюремной администрации. За какие провинности Кобылянского часто заключали в карцер, неизвестно.

В цитированном нами деле имеются не переданные по назначению письма Анны Долгоруковой к Ширяеву. До приговора он содержался, очевидно, в Трубецком бастионе в условиях особой изоляции, а после приговора десять дней в Екатерининской куртине.

Следующий интересный документ говорит о перемещении Ширяева из этой куртины в Алексеевский равелин, где он вскоре погиб. Комендант крепости сообщил министерству внутренних дел 10 ноября 1880 г.: «Известный вам ссыльно-каторжный преступник сего числа в 1 час с половиной ночи, при полной тишине и тайне, перемещен по назначению, указанному в отношении" вашего превосходительства от 16 ноября за № 8307. Прочие восемь будут перечислены содержанием на условия каторжников со вторника 11-го числа»1.

Из приведенных воспоминаний Мартыновского мы уже знаем, что после вступления приговора в законную силу заключенные находились в очень тяжелых условиях существования и, в частности, были лишены возможности чтения каких бы то ни .было книг, кроме евангелия и библии. Оказывается, что и библия первоначально не давалась осужденным. Только в декабре 1880 года комендант крепости обратился в министерство внутренних дел с заявлением, что протоиерей собора, посещающий каторжан, просит приобрести для них библию, так как выданные заключенным евангелия некоторые из них прочли уже по нескольку раз 2. Эта просьба была удовлетворена.

Мы должны упомянуть еще одну фамилию заключенного Трубецкого бастиона. 13 апреля 1880 г. в одну из камер этой тюрьмы был заключен Григорий Гольденберг, а через 3 месяца — 15 июля 1880 г.— он повесился в этой камере, употребив для петли полотенце. Перед смертью он имел свидание с привлеченным по процессу 16-ти заключенным Зунделевичем. Дело в том, что Гольденберг дал следственной власти «откровенное показание», Зунделевич раскрыл Гольденбергу глаза на его предательство, совершенное из желания спасти жизнь товарищам. Гольденберг перед самоубийством написал исповедь, обращенную «к друзьям, приятелям, товарищам, знакомым и незнакомым, честным людям всего мира». Показания Гольденберга дали жандармам чрезвычайно важный материал против отдельных членов партии «Народная воля». Самоубийство Гольденберга не могло вытравить написанных им страниц, погубивших многих участников революционного движения 80-х годов. Однако надо признать, что он в известной степени стал жертвой различных подходов жандармов к арестованным, которые разнообразились по своему содержанию и совершались под лозунгом «цель оправдывает средство».

Установленный для каторжников режим в Трубецком бастионе не был применен к Окладскому. В награду за его предательство он содержался на тех льготных условиях, которыми пользовался до обвинительного приговора. Его посещали в тюрьме, очевидно, для допросов жандармский полковник и товарищ прокурора.

Окладский исполнял роль не только предателя, выдав товарищей по одному с ним процессу. Он стал сотрудником департамента государственной полиции. Нам попалось в архивном деле распоряжение департамента полиции поместить в Екатерининской куртине Ольгу Любатович, отведя ей камеру рядом с камерой Окладского. Вместе с тем было предписано не препятствовать сношению названных арестантов между собой 1. Несомненно, что такое распоряжение было вызвано желанием узнать через Окладского сведения от Любатович, нужные для целей сыска. Приказание было исполнено. По-видимому, Окладский сообщил нужные сведения, и после этого Любатович была помещена в Трубецкой бастион.

Отметим здесь, что для помещения Любатович в указанную камеру Екатерининской куртины отсюда была переведена в Трубецкой бастион Оловенникова. Осенью 1881 года эта заключенная, находясь в Трубецком бастионе, проявила признаки психического расстройства и много кричала. По этой причине она была переведена в Екатерининскую куртину, где дважды покушалась на самоубийство. Этой заболевшей женщине пригрозили смирительной рубашкой, но вместе с тем поместили к ней в камеру жену одного из жандармов для предупреждения дальнейших попыток к самоубийству. В связи с надобностью камеры для Любатович Оловенникова была возвращена в Трубецкой бастион .

В это же время в одиночных камерах бастиона содержались узники, привлеченные позднее по процессу 20-ти. Среди узников бастиона находились: Михайлов, Фриденсон, Баранников, Колодкевич, Златопольский, Тетерка, Клеточников, Тригони, Орлов, Фроленко, Арончик, Исаев, Кузьмин, Суханов, Терентьева, Якимова. Все эти заключенные названы в официальном документе террористами.

25 июля 1881 г. переведены из Дома предварительного заключения в Трубецкой бастион Морозов , Емельянов, Люстиг и Ланганс.

Кроме приведенных нами сведений о пребывании привлеченных по процессу 20-ти в Трубецком бастионе, имеются еще и другие материалы о них.

После Октябрьской революции в одном архивном деле был найден запечатанный пакет с письмами Михайлова, Баранникова, Тетерки, Арончика, Тригони и Морозова. Число этих писем достигло сорока пяти. Департамент полиции задерживал их, а писавшие их узники, не зная об этом, продолжали писать своим родным. Само собой разумеется, что заключенные должны были считаться с тюремной цензурой. Поэтому не приходится искать в письмах сведений о тюремном режиме.

Любопытны сведения о Морозове, доходящие до комизма; вслед за ним в Трубецкой бастион был прислан для хранения в цейхгаузе его дождевой зонтик, взятый у него при аресте. Морозов вышел на свободу лишь через 25 лет, не воспользовавшись зонтиком.

Только письма Михайлова составляют исключение. Одно из писем сообщает адресату о счастье свидания в тюрьме и сравнивает это переживание с радостью человека, увидевшего луч солнца после долгого нахождения во тьме. Он пишет, что хотя прожитый в тюрьме год и был проведен в чтении, но кажется ему проведенным во сне. «Среди забытья и безразличного состояния в памяти мелькают только тяжелые видения. Такое состояние не отражается на здоровье, но погружает в сон силы души».

В письме к отцу и матери от 18 марта 1882 г. он успокаивает их и просит не преувеличивать тяжести его переживаний, добавляя, что помещение у него хорошее и что он пользуется своей провизией. Успокоительные строки имеются и в письмах других узников к родным.

На время суда обвиняемые по процессу 20-ти были переведены в Дом предварительного заключения, а после приговора снова возвращены в Петропавловскую крепость. Министр внутренних дел предложил царю не отправлять осужденных в Сибирь, а содержать их в крепости до открытия новой тюрьмы в Шлиссельбурге. Царь согласился с этим, о чем сделал надпись на докладе министра. К докладу был приложен список осужденных, на котором неизвестно кем были отмечены красным карандашом десять фамилий: Михайлова, Колодкевича, Фроленко, Исаева, Клеточникова, Баранникова, Тригони, Арончика, Морозова, и Ланганса. Все эти десять осужденных в ночь на 27 марта 1882 г. были совершенно секретно перевезены из Трубецкого бастиона в Алексеевский равелин. Пятеро из них умерли здесь до перевода в Шлиссельбургскую крепость.

За 80-е годы через Трубецкой бастион прошло большинство обвиняемых по процессам партии «Народная воля». Лишь немногие из этих узников оставили свои воспоминания о пребывании в этой тюрьме, и притом очень краткие. Для некоторых из осужденных народовольцев тюрьма Трубецкого бастиона была лишь переходным этапом в Алексеевский равелин. Несмотря на то, что для большинства заключенных тюрьма Трубецкого бастиона продолжала оставаться местом предварительного заключения до вступления приговора в законную силу, режим ее для террористов стал более суровым. Раскрытие подготовки взрывов и покушений на царя привело к фактам, небывалым в истории тюрем Петропавловской крепости. В архиве департамента государственной полиции нами обнаружено интересное дело 1881 года. По случаю предстоящих похорон Александра II был произведен самый тщательный осмотр тюрем Алексеевского равелина, Трубецкого бастиона и других мест в куртинах и бастионах. Комиссия искала, не сделано ли откуда-нибудь подкопов для взрывов. Так были осмотрены, кроме названных мною Алексеевского равелина и тюрьмы Трубецкого бастиона, еще Екатерининская куртина с арестантским садом, бастион Екатерины, Васильевская куртина, подвальные этажи в Невской куртине и др. Следов подкопов не было обнаружено. Таким образом, администрация допускала возможность подкопов и взрывов даже со стороны тех, кто уже был заточен в тюрьмы с самым строгим режимом.

В начале 80-х годов, кроме тюрьмы Трубецкого бастиона, местом заключения служила, как мы говорили выше, также Екатерининская куртина. В ней окна были в уровень с землей. Камеры были темные и сырые и было много крыс, забиравшихся в постели узников. Заключенная Якимова, у которой произошли в такой камере роды, вынуждена была оберегать днем и ночью новорожденного ребенка от крыс.

К сожалению, не оставила описания Трубецкого бастиона Вера Фигнер— автор подробного описания Шлиссельбургской крепости, пробывшая в Трубецком бастионе с 15 февраля 1883 г. по 12 октября 1884 г. Она описала только тяжелую картину переодевания ее в арестантское платье, пропитанное потом и непомерно большое; указала, что имела в тюрьме свидание с родными. Фигнер очень хорошо отозвалась о библиотеке Петропавловской крепости2, но не описала состава книг в ней. По словам другого заключенного в Трубецком бастионе, Аптекмана, в библиотеке оказался даже «Капитал» Карла Маркса, причем эта книга была в обложке от сочинения Кери «Социальная наука». В это же время в библиотеке был журнал «Отечественные записки».

О содержании Веры Фигнер в Трубецком бастионе в 1883—1884 гг. имеются некоторые сведения в архивном деле: департамент полиции предупреждал коменданта Петропавловской крепости, что Фигнер — одна из наиболее важных государственных преступников и «похваляется» скоро быть на свободе. Поэтому департамент предписывал принять особо строгие меры наблюдения за Фигнер. Может быть поэтому ей не разрешали заниматься рукоделием в ее одиночной камере, как об этом просила ее мать.

Несмотря на суровый режим в тюрьме Трубецкого бастиона в период борьбы с партиями «Земля и воля» и «Народная воля», правительство предпочитало в особенно важных случаях использовать одиночные камеры в Екатерининской куртине. Так, 3 апреля 1879 г. в полночь сюда был доставлен Александр Соловьев, стрелявший в Александра II на Дворцовой площади. Верховным уголовным судом 25 мая 1879 г. он был признан виновным в покушении на цареубийство и приговорен к смертной казни через повешение. В списках арестантов Петропавловской крепости Соловьев состоял до 28 мая 1879 г., когда был казнен.

В том же 1879 году был приведен в исполнение смертный приговор над другим узником Петропавловской крепости — Владимиром Дубровиным. Он обвинялся в принадлежности к революционной организации и вооруженном сопротивлении при аресте. Он был заключен в Трубецкой бастион 22 февраля 1879 г. и по приговору военно-окружного суда был в апреле 1879 года повешен на Иоанновском валу в Петропавловской крепости.

Камерами тюрьмы Трубецкого бастиона администрация воспользовалась по самому крупному политическому процессу 80-х годов, а именно по делу 1 марта 1881 г. В числе арестованных здесь был заключен и главный обвиняемый по этому процессу — Желябов. Сюда же была доставлена 4 марта 1881 г, Геся Гельфман, также приговоренная к смертной казни одновременно с Желябовым и четырьмя другими первомартовцами.

Судьба этой осужденной заставила говорить о себе европейскую печать. Гельфман была арестована в ночь на 3 марта в квартире, где находилась вместе с Саблиным, участником убийства Александра II. Саблин, не желая попасть в руки жандармов, застрелился на глазах Гельфман. Только после этого она открыла дверь жандармам. Доставленная в Трубецкой бастион, она пробыла в нем до 24 марта, когда была переведена в Дом предварительного заключения, отсюда после приговора к казни она подала просьбу о разрешении ей свидания с мужем — Колодкевичем, содержавшимся в тюрьме по обвинению в государственных преступлениях. Она хотела посоветоваться с ним, следует ли ей объявить администрации о своей беременности. По закону исполнение казни в случае беременности отсрочивалось на 40 дней после родов. В свидании ей было отказано. Она объявила о том, что беременна на четвертом месяце. Особое присутствие Сената ввиду подтверждения факта беременности отсрочило казнь на 40 дней после родов. Несмотря на беременность, Гельфман была переведена 23 апреля из Дома предварительного заключения снова в тяжелые условия тюрьмы Трубецкого бастиона. Над ней продолжал тяготеть смертный приговор. За границей эта беспощадная жестокость к беременной женщине, пятеро товарищей которой уже были повешены, вызвала протесты в печати Кропоткина, Виктора Гюго, видного французского публициста Рошфора и др. Только 2 июля, промучив осужденную три месяца полной неизвестностью, Александр III заменил ей казнь бессрочной каторгой. Через месяц после этого (5 августа) она была переведена в одиночную камеру Дома предварительного заключения. В больнице этой тюрьмы она и разрешилась от бремени 12 октября 1881 г. Через три с половиной месяца после родов Гельфман умерла. Та обстановка, при которой происходили роды этой молодой женщины, вызвала ряд недоумений и даже подозрений в умышленной небрежности врача, присутствовавшего при родах. По непонятным причинам таким врачом оказался лейб-акушер Баландин. Это был единственный случай, когда присутствовать при родах в тюрьму приглашался посторонний врач-специалист, акушер, имевший практику при дворце. До настоящего времени в печати не было известно, от кого исходила инициатива приглашения в тюрьму к Гельфман этого лейб-акушера. Но в архиве Главного тюремного управления мы нашли дело о вознаграждении доктора Баландина за помощь. Из документов этого дела видно, что инициатива обращения за помощью к Баландину исходила из департамента государственной полиции. Из министерства внутренних дел было доставлено начальнику Главного тюремного управления 150 руб. для доктора и 125 руб. для акушерки. Начальник Главного тюремного управления прибавил от себя 25 руб. и переслал доктору Баландину 300 руб. с указанием, что посылается ему и акушерке по 150 руб. Доктор вернул эти деньги, заявив письменно, что акушерке должно быть выплачено 300 руб. «и это будет самой скромной платой за долгое пребывание с Гесей Гельфман», а сам он от вознаграждения отказывается. Было очевидно недовольство Баландина предложенным вознаграждением. Однако акушерке было выплачено 150 руб., а остальные деньги вернулись в департамент государственной полиции.

О причинах смерти Гельфман был составлен акт, найденный в секретном деле департамента полиции. Смерть последовала от гнойного воспаления брюшины. Тюремный врач Гарфинкель говорил политическим заключенным о разрыве промежности при родах Гельфман и о предложении доктору Баландину наложить швы, но лейб-акушер счел это излишним. Между тем организм роженицы был истощен пребыванием в тюрьме и тяжелым переживанием в связи с приговором. Она кормила грудью своего ребенка до 25 января 1882 г., когда его насильственно отобрали и сдали в воспитательный дом с «высочайшим» повелением не именовать, этого ребенка фамилией Гельфман.

Через шесть дней, 1 февраля, Геся Гельфман умерла. В литературе было высказано обвинение против доктора Баландина в непринятии надлежащих мер при родах Гельфман. Во всяком случае эта помилованная, пережив своих пятерых казненных товарищей на восемь месяцев, была умерщвлена всей обстановкой тюремной жизни. Восемь месяцев этой жизни были временем самых тяжелых психических и физических мучений. Даже рождение ребенка вызвало новые издевательства над Гельфман. Присланное неизвестным лицом белье для ребенка было отобрано и заменено другим — жестким и грубым. Помещенная в воспитательный дом девочка вскоре умерла. Конечно, шесть месяцев утробной жизни в условиях тяжелого тюремного заключения не могли сами по себе не повлиять на жизнеспособность новорожденной.

Если в 1881 году казематы Трубецкого бастиона были заняты привлеченными по делу об убийстве Александра II, то через несколько месяцев, в конце того же года, в эти казематы были заключены 22 жандарма из числа стражи Алексеевского равелина. Они обвинялись в содействии узнику равелина Нечаеву в сношениях с революционерами на свободе. Знаменательный факт заполнения десятков камер Трубецкого бастиона жандармами, обвиняемыми в государственных преступлениях. Число таких заключенных достигло 42 человек. Переполнение бастиона арестованными жандармами привело (с 23 апреля 1883 г.) к размещению части их по два в каждую камеру. Других случаев такого совместного заключения в Трубецком бастионе не было. Однако режим для них был обычным и, может быть, даже более суровым, если принять во внимание гнев Александра III. Суровый приговор военного суда перевел узников из крепости в дисциплинарные батальоны.

Приблизительно к этому же времени относятся сношения заключенных Трубецкого бастиона с. товарищами на свободе. Письма передавались одним из жандармов, пока предатель Дегаев, член исполнительного комитета партии «Народная воля», не раскрыл эти тайные сношения'.

Другой случай более продолжительных сношений узников Трубецкого бастиона с волей имел место при содействии сына смотрителя Трубецкого бастиона Богородского. Имея свободный доступ в тюрьму, где помещалась и квартира смотрителя, молодой Богородский выносил и приносил книги, при помощи которых велась переписка. Эти тайные сношения привели к отставке смотрителя Богородского, а сын его был сослан на поселение.

Таким образом, правительству не всегда удавалось установить полную изоляцию от внешнего мира узников даже Алексеевского равелина и Трубецкого бастиона.

Некоторые сведения о Трубецком бастионе за 1882 год дал народоволец Поливанов. Он был осужден в Саратове за попытку вооруженного освобождения политического заключенного Новицкого, приговоренного к смертной казни, которая была заменена каторгой. Поливанов вместо ссылки в Сибирь был доставлен в Трубецкой бастион и помещен здесь в качестве каторжанина в одну из камер нижнего этажа — № 9. Описание Поливановым его пребывания в этой тюрьме не расходится с приведенными нами воспоминаниями Мартыновского и Прибылевой-Корба. Ему также предъявили инструкцию, в которой были статьи, угрожавшие шпицрутенами, плетьми и розгами. Внешний вид камеры он сравнивал с запущенным подвалом, до того сырым, что вода выступала из стен наружу, а с подоконника лилась так обильно, что на полу образовалось, говоря словами узника, целое море. В камере был полумрак, так как близко расположенная крепостная стена не пропускала света, хотя стекла были не матовые.

Узника после обыска переодели в грубое жесткое белье и арестантскую одежду, не по росту сшитую. Утром дали черный хлеб и кружку теплой воды вместо чая. Обед из двух блюд был очень плохого качества, и Поливанов называл его «мерзостью». Вскоре его перевели во второй этаж, где в камере так же, как и в первом этаже, стояли кровать, стол в виде металлической доски, стульчак с выносным ведром и рукомойник над раковиной. Утром приносили полотенце, мыла не давали, для чтения дали лишь новый завет. Никакой работы не было, по коридору ходили солдаты с ружьями, а в камеру входили очень грубые жандармы. В такой обстановке Поливанов прожил более полумесяца, после чего в половине ноября 1882 года он был переведен в Алексеевский равелин.

Из воспоминаний Поливанова видно, что библиотека бастиона, о которой хорошо отзывалась Вера Фигнер, не была доступна для осужденных. Очевидно, книги из нее выдавались лишь подследственным. Из архивных дел видно также, что подследственным разрешались свидания и переписка с родными. Не все подследственные пользовались одинаковыми правами на свидание. Все зависело от усмотрения департамента полиции (например, матери Александра Ульянова свидания с сыном не были разрешены). В питании же их произошло значительное ухудшение, когда 11 апреля 1881 г. по «высочайшему» повелению сумма, отпускавшаяся на ежедневное питание, была снижена с 50 коп. до 30 коп.

Что касается камер Трубецкого бастиона, то они не различались для подследственных и для осужденных. Более позднее описание своей камеры (за 80-е годы) оставил Дейч, находившийся в Трубецком бастионе в 1884—1885 гг. Как и его предшественники по заключению, он отмечал отсутствие достаточного света в камере, так как солнце в нее никогда не заглядывало, поэтому стены были влажными от сырости.

В период 80-х годов через одиночные камеры Трубецкого бастиона прошло, кроме названных нами народовольцев, много других узников. Одни из этих узников были известны в истории революции и по судебно-политическим процессам, но было немало и таких узников, которые оставались в крепости очень короткое время и не привлекались к судебной ответственности. Среди узников, например, за 1882—1883 гг. мы встретили следующих заключенных: Калюжная, Смирницкая, Коган-Бернштейн, Чикоидзе, Грачевский, Луговский, Романенко, Беспалова, Анна Прибылева, Алексей Фомин, Камарницкий, Липпоман, Цицианов, Андреев, Спандони, поручики Шепелев, Егоров и Иванов, Людмила Волкенштейн, французский подданный Лесерен де-Кирвили, Владимир Бубнов, Телье, Каминский, Талапиндов, Штромберг и др.

Некоторые из этих заключенных переведены в бастион из Дома предварительного заключения, а некоторые из департамента государственной полиции. Многие из привлеченных к дознанию по обвинению в государственных преступлениях находились в Доме предварительного заключения и не пересылались в Петропавловскую крепость.

При пересылке в 80-е годы арестованных из Дома предварительного заключения в Трубецкой бастион не делалось обычно никаких указаний на режим для них, кроме требования содержать присланных в одиночном заключении. Впрочем, в некоторых случаях департамент полиции считал необходимым требовать от коменданта крепости особо строгого надзора за тем или другим арестованным. Так было в отношении Веры Фигнер, как мы указывали выше. Так же было приказано и в отношении Фомина. Омский губенатор в своем письме от 4 марта 1883 г. предупреждал коменданта крепости о предстоящей присылке к нему по распоряжению департамента полиции на Омской тюрьмы «важного арестанта для содержания его и самом секретном отделении крепости».

И использованных нами архивных делах за 80-е годы по Трубецкому бастиону содержатся сведения о фамилиях узников, о вызовах на допросы, о разрешении свиданий и прочее, но нет сведений о содержании предъявленных обвинений. В некоторых случаях комендант сообщал о результатах произведенных обысков, о заболеваниях, о покушениях на самоубийство. Так, например, сообщалось, что при обыске у Н. А. Морозова был обнаружен в жилете рубль, у другого заключенного в подошвах ботинок — 20 руб., у третьего — подозрительный порошок. Комендант крепости спешил похвастаться перед департаментом полиции своими находками.

О заболеваниях в бастионе даны очень скудные сведения, явно не соответствующие действительной заболеваемости заключенных.

Из второй половины 80-х годов особое значение в истории тюрьмы Трубецкого бастиона имеет 1887 год. В этом году в связи с раскрытием подготовлявшегося на 1 марта покушения на жизнь Александра III через бастион прошли многие из тех, кто впоследствии был привлечен к ответственности по этому делу.

В то время как число узников в Трубецком бастионе за 1886 год колебалось в отдельные месяцы лишь в пределах от 22 до 33, в 1887 году оно поднялось до 56. В бастионе среди узников 1887 года находились как те, которые были преданы суду, так и те, с которыми правительство расправилось без суда, в административном порядке.

Одиночные камеры тюрьмы Трубецкого бастиона содержали в своих стенах Генералова, Александра Ульянова, Осипанова, Андреюшкина, Шевырева, Новорусского, Лукашевича и др. На время суда их перевели в Дом предварительного заключения, а после приговора вернули в Трубецкой бастион. Из бастиона 4 апреля 1887 г. названные осужденные были вывезены в Шлиссельбургскую крепость. Как указано выше (§29), пятеро были там повешены, а Новорусский и Лукашевич в 1905 году после восемнадцатилетнего заключения вышли на свободу.

Из участников процесса 1 марта 1887 г. свои краткие воспоминания о месячном пребывании в Трубецком бастионе оставил Лукашевич. Он был помещен в камеру нижнего этажа. Вид камеры, довольно грязной, был такой же, какой нам уже известен из воспоминаний узников более ранних годов. На железном столе стояла керосиновая лампа. Разрешалось покупать на свои деньги в определенные дни чай, белый хлеб и некоторые другие продукты. Заключенным выдавали от казны лишь черный хлеб, а вместо чая—кипяток. Перед отправкой в Шлиссельбургскую крепость Лукашевича и Новорусского поместили в одной камере. Они были также помещены в одну каюту при перевозке в крепость. Это было их последнее общение перед строжайшим одиночным заключением на ряд лет. 

Из архивного дела известна попытка жандармов получить сведения от приговоренных к смертной казни. Вероятно, для этого их выводили из Трубецкого бастиона в другое помещение. Пребывание привлеченных к ответственности по делу 1 марта 1887 г. в Трубецком бастионе продолжалось всего несколько недель, и об этом не осталось подробных сведений.

За последние 10 лет XIX века тюрьма Трубецкого бастиона содержала в своих одиночных камерах значительно меньше заключенных, чем в предшествующие годы.

В 1890 году в Трубецком бастионе содержались до суда привлеченные по последнему народовольческому процессу, по делу Софьи Гинзбург, которая после ее приговора к казни, замененной бессрочной каторгой, была переведена в Шлиссельбургскую крепость.

В 90-е годы в Трубецком бастионе содержались почти исключительно привлеченные к ответственности в административном порядке. Заключение в эту тюрьму происходило по распоряжению департамента государственной полиции на время производства дознания. Но известны случаи заключения в эту тюрьму на различные сроки в виде наказания по «высочайшему» повелению. Так, в 1892 году туда был заточен на пять лет по повелению Александра III  Ю. Раппопорт за «принадлежность к террористическому кружку».

Через четыре года после заточения в крепость Раппопорта Александром III, его сын и преемник на престоле Николай заточил в ту же крепость 18 февраля 1896 г. трех человек: крестьянина Ивана Распутина, мещанку Таисию Акимову и крестьянина Михаила Егорова. Несмотря на чрезвычайную серьезность обвинения, предъявленного Распутину, Акимовой и Егорову, а именно, в приготовлении цареубийства, Николай сам выступил в роли вершителя судьбы арестованных. По-видимому, не и интересах правительства было предавать широкой огласке дело о приготовлении покушения на убийство императора, только что вступившего на престол и готовившегося и праздновать в Москве свое коронование.

В первых числах мая 1895 года московская жандармерия начала дознание по делу, которому дала название «о террористическом кружке в числе 52 лиц». Из этого числа были заключены под стражу 30 человек, в отношении же 17 человек полиция ограничилась подпиской о невыезде из Москвы. Кроме того, пятеро были задержаны в Крыму и Чернигове.

Из факта оставления 17 человек на свободе и из очень скорого освобождения 12 человек уже можно видеть, что жандармы ошиблись в своих расчетах на крупное дело.

Среди обысканных 4 мая 1895 г. оказалось 32 мужчины и 20 женщин. Из них 13 студентов университета и 19 человек слушателей различных курсов. Таким образом, заподозренными оказались почти исключительно представители учащейся молодежи. Московская жандармерия разбила их по степени виновности на пять групп 3. В первую группу наиболее виновных были отнесены: Бахарев — студент-химик, Распутин, окончивший курс в Московском университете, Акимова Таисия, слушательница акушерских курсов, и крестьянин Егоров.

На дознании выяснилась активная роль этих четырех лиц, намеревавшихся бросить разрывной снаряд при въезде царя в Москву на коронацию в мае 1895 года. Снаряд, сделанный Бахаревым, оказался при опытах, произведенных за Москвою, слишком слабым. Предполагали раздобыть рецепт для его изготовления от анархистов в Берлине, но не оказалось денег на поездку. Роль метальщицы брала на себя Акимова (показания ее 30 мая, 3 июля, 4 сентября). По словам последней, задуманная террористическая организация распалась и мысль о ней была оставлена. Так как Бахарев очень скоро умер в тюремной больнице, то репрессии подверглись трое остальных активных участников задуманного плана. Из составленной 20 января 1896 г. так называемой ведомости по делу о террористическом кружке видно, что были приговорены в административном порядке к заключению в тюрьме: Распутин — на 5 лет, Акимова и Егоров — на 3 года с последующей высылкой их на 10 лет в отдаленные места Якутской области. Таково было предположение министерства юстиции и департамента полиции о репрессии, утвержденное царем 14 февраля 1896 г. Местом для •отбывания тюремного заключения была назначена Петропавловская крепость, куда и поступили 18 апреля 1896 г. названные трое административно-осужденных.

В 1895—1896 гг. Петропавловская крепость снова приняла в свои стены тех, кто был ее узниками десять лет назад. Это были: Людмила Волкенштейн, Манучаров, Суровцев, Янович, Шебалин, Лаговский, освобожденные из Шлиссельбургской крепости и предназначенные к ссылке на Сахалин и в Сибирь.

Их пребывание в Трубецком бастионе было кратковременным.

Небольшое число заключенных, содержащихся в Трубецком бастионе, обратило на себя внимание в 1896 году коменданта этой крепости Эллиса. Он выступил с предложением закрыть государственную тюрьму Трубецкого бастиона, указывая на очень небольшое количество заключенных. Так, в январе 1896 года там было лишь двое заключенных, в мае — пятеро, в ноябре временно поступило пять человек из Шлиссельбургской крепости. Однако с июля 1896 года стали поступать следственные арестанты: студенты, курсистки, наборщики, сельские учителя. Их ежедневное число в бастионе колебалось в пределах 10— 20 человек. Эти следственные содержались, по словам докладной записки генерала Эллис, как осужденные к каторжным работам. При этом генерал добавлял: «Неоднократно высказывалось, что в крепости, где покоятся почившие императоры и члены императорской фамилии, не место тюрьме».

Трубецкой бастион фактически превратился в подследственную тюрьму, т. е. исполнял функции имеющейся в Петербурге специальной тюрьмы — Дома предварительного заключения.

Военный министр согласился с предложением коменданта Петропавловской крепости о закрытии тюрьмы Трубецкого бастиона, но министерство внутренних дел выступило с энергичным возражением. Оно указывало, что в Трубецкой бастион заключаются привлеченные лишь по наиболее важным государственным преступлениям и тяжесть обвинения оправдывает условия содержания в этой тюрьме. Вместе с тем министерство указывало, что возражения о том, что не место тюрьме там, где покоятся умершие императоры, «едва ли основательны, так как тюрьма есть учреждение государственное». В подкрепление этого своего возражения министр подчеркивал, что сам Александр III в 1881 году предполагал устроить здесь военную тюрьму вместо государственной и, таким образом, не видел препятствий для существования тюрьмы в Петропавловской крепости.

Спор, быть или не быть государственной тюрьме близ места погребения российских императоров, был разрешен в пользу сохранения тюрьмы. Она была необходима для борьбы царизма с революционным движением. Жандармерия могла здесь более спокойно производить дело розыска по государственным преступлениям.

Так был решен этот спор в пользу сохранения тюрьмы Трубецкого бастиона, несмотря на то, что число заключенных в 90-х годах XIX века было действительно очень незначительно.

На основании моего ознакомления с ежемесячными докладами коменданта Петропавловской крепости царю я составил следующую таблицу о количестве заключенных в эту крепость за период 1890—1899 гг. на первое число упомянутых в таблице месяцев.

Итак, из таблицы видно, что самое большое число узников бастиона было 32 человека. Если припомнить, что в крепости было 72 камеры, то надо признать, что никакие расходы на содержание тюрьмы Трубецкого бастиона не служили препятствием для сохранения правительством этой государственной тюрьмы во всей ее целостности. При этом не было никакой уверенности в исчезновении всякой надобности в Трубецком бастионе и на будущее время, и действительно наступившая вскоре первая революция 1905 года оправдала эти опасения жандармерии. На арену революционной борьбы выступали представители интересов рабочего класса, для изоляции которых Петропавловская крепость была наиболее надежным местом.

В своей записке комендант крепости Эллис указывал, что в Трубецкой бастион с июня 1896 года начали поступать студенты, курсистки, наборщики и др. Это были борцы рабочего движения. В записке перечислены фамилии 52 заключенных в бастион в период с 1 января 1896 г. до апреля 1897 г. Из этих 52 фамилий я нашел 39 в «обзоре важнейших дознаний о государственных преступлениях» за 1895—1896 гг., когда департамент полиции повел усиленную борьбу с социал-демократами.

Среди подследственных заключенных Трубецкого бастиона второй половины 90-х годов первое место по своей численности заняли обвинявшиеся за пропаганду среди петербургских фабричных и заводских рабочих рабочие-стачечники и интеллигенты-марксисты. 

Самым крупным событием в истории Трубецкого бастиона за 90-е годы было самоубийство Марии Ветровой. В 6 часов вечера 8 февраля 1897 г. в камере № 7 второго этажа запылал живой факел: заключенная Ветрова, облив себя керосином из лампы, принесенной в ее камеру, подожгла себя. Она умерла в страшных мучениях лишь на четвертые сутки—12 февраля.

Ярко горел этот живой факел, во темна история этого самоубийства 26-летней девушки в стенах Петропавловской крепости.

Жандармы приняли все меры к тому, чтобы не пролить никакого света на этот факт «добровольной смерти» там, где тюремная администрация изо дня в день совершала над заключенными акты тяжелого насилия. Несмотря еа безусловную смертельность полученных ожогов, Ветрова не была переведена в какую-либо лечебницу и ее оставили умирать в одиночной камере Петропавловской крепости. К ней не были приглашены другие врачи, кроме тюремного и акушерки, в помощи которой она не нуждалась.

Прокуратура и жандармерия не позаботились известить родных об опасном состоянии заключенной. Не было произведено вскрытия трупа умершей, и она была погребена на кладбище так же тайно, как содержалась и умирала в крепости. Казалось бы, прежде всего надо было своевременно принять необходимые меры для раскрытия причин самоубийства и выяснить их путем опроса тех, кто не был непосредственно заинтересован в данном деле. Но это, как и многое другое, также не было сделано.

Результатом всего этого явились различные предположения о поводах самоубийства: одни предполагали психическое заболевание, другие—физическое насилие над заключенной. Во всяком случае правительство ничего не сделало для раскрытия всех обстоятельств самоубийства. Самоубийство было бы предотвращено, если бы была выполнена просьба Ветровой о переводе ее из Трубецкого бастиона в Дом предварительного заключения, где она раньше содержалась.

В архиве департамента полиции имеется дело со сведениями о самоубийстве Ветровой. Материал этого дела был использован Н. Ростовым в его статье, опубликованной в 1926 году.

Мария Ветрова родилась в 1870 году. Она была внебрачной дочерью нотариуса и крестьянки и воспитывалась в сиротском доме, а затем получила образование в гимназии, по окончании которой работала народной учительницей. В 1894 году она поступила на Высшие женские курсы в Петербурге. Одно время она увлекалась учением Толстого, но позднее занялась революционной работой среди рабочих. Она была арестована в декабре 1896 года по делу тайной типографии в Петербурге и помещена в Дом предварительного заключения. Из этой тюрьмы она по неизвестной причине была переведена 23 января 1897 г. в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.

Ветрова была помещена в камеру № 3 первого этажа Трубецкого бастиона. Камеры в первом этаже были еще мрачнее, чем во втором. Изоляция здесь была полная, и, по-видимому, в камерах, соседних с камерой Ветровой, не было заключенных.

В архивном деле департамента полиции отмечено посещение Ветровой заведующим арестантским отделением штаб-ротмистром Подревским и первый же день перевода сюда заключенной. Он предложил ей выбрать книги для чтения. Она просила выдать- ей журнал «Русское богатство». По официальным документам, Ветрова не проявляла признаков душевного расстройства до 4 февраля. В указанный день дежурный унтер-офицер доложил Подревскому, что заключенная № 3 кажется ему сильно расстроенной и ненормальной. Тюремный врач Зибольд, посетивший вместе с двумя жандармами заключенную 4 февраля, показал, что Ветрова гнала жандармов и кричала, что они подлецы и ей противны и т. д. Она жаловалась врачу на жандармов, что они произносят крайне неприличные слова, и подтверждала обвинения против них, ранее заявленные ею начальнику тюрьмы. Акушерка Шахова подтверждала предположение врача о психической ненормальности заключенной.

В полном противоречии с этими указаниями на психическую ненормальность Ветровой находится донесение коменданта крепости генерала Эллиса директору департамента полиции от 8 февраля. В нем комендант сообщал, что хотя Ветрова и была очень нервна последние три дня, но ее состояние не давало основания предполагать наличие психического расстройства.

С 4 февраля )Ветрова была переведена в камеру № 7 во втором этаже, и ей предоставлены прогулки два раза в день по часу. Но, очевидно, душевное состояние ее было тяжелое, она просила о переводе ее в Дом предварительного заключения. В противоречии с утверждением о душевном здоровье заключенной до 4 февраля находится имеющееся в архивном деле указание на крики Ветровой вскоре после прибытия в крепость. Она кричала по ночам, а иногда и днем. В день покушения на самоубийство она получила разрешение увидеть прокурора, но к ней заходил жандармский полковник. Неизвестно, о чем она хотела сообщить прокурору. Она вернулась с прогулки в исходе 5-го часа вечера. Спустя час в ее комнату внесли зажженную лампу. Через несколько секунд после этого из камеры Ветровой раздались крики. В «глазок» двери жандарм увидел Ветрову на кровати, охваченной пламенем. Она лежала поперек кровати в одной рубашке с ногами, спущенными на пол. На столе стояла пустая лампа с отвернутой горелкой, фитиль которой продолжал гореть. Жандарм начал тушить огонь халатом. Начальник тюрьмы, немедленно прибывший в камеру, нашел Ветрову без сознания, обгоревшей, лежавшей на кровати обнаженной в прежнем положении. Недалеко от двери на полу лежали немного обгоревшие ее собственные юбки и казенные вещи.

Непонятно, почему эти вещи оказались у двери и притом лишь немного обгоревшие, а сама Ветрова лишь в рубашке и чулках на кровати и в этой странной позе. Если она предварительно до облития себя керосином разделась, то ее платье, найденное у двери, не должно было быть обгорелым. Акт произведенного расследования не разъяснил этого вопроса. Вообще произведенное дознание отличалось небрежностью.

Из архивного дела видно, что Ветрова была перенесена из камеры № 7 сначала в камеру № 8, а потом в камеру № 6. Как было сказано выше, к ней входили лишь чины тюремной администрации, тюремный врач, акушерка. По словам автора статьи, в качестве сиделок при больной дежурили жены жандармов. Ветрова просила тюремного врача написать о ней сестре в Черниговскую губернию.

В архивном деле имеются также показания священника, посетившего Ветрову накануне ее смерти. Священник приводит очень подробно объяснения Ветровой о причинах, побудивших ее к самоубийству. По словам этого свидетеля, Ветрова говорила: , «...мне было так тяжело здесь, эта мертвая тишина вокруг, эти страшные стены нагоняли на меня тоску и уныние. Я не могла выносить этого, не могла мириться с окружающей обстановкой. А эта мужская прислуга тут же при мне, все это берет, приносит. О, как это ужасно. Мне казалось, стыдно сказать, что я попала в какой-то непотребный дом. Мне слышались все какие-то голоса, какие-то позорные предложения. Я кричала днем, кричала по ночам. Мне казалось, что эти стены не защитят меня. Мое терпение истощилось, и вот я решилась покончить с собой».

Это показание подтверждает ее психическое заболевание. Однако неизвестно, насколько точно переданы слова умиравшей. В деле не оказалось объяснений Ветровой, подписанных ею. Можно предположить, что этот акт самоубийства заключенной был вызван режимом Петропавловской крепости, которая тяжело переносила наличие в тюрьме мужской стражи в лице жандармов. Она скончалась 12 февраля.

Несмотря на просьбу родных Ветровой, ее могила им не была указана.

Правительство приняло все меры для сохранения в тайне самоубийства Ветровой. Но известие о ее самосожжении распространилось по Петербургу. Учащаяся молодежь распространяла прокламации с приглашением организовать 4 марта демонстративную панихиду в Казанском соборе. На демонстрацию собралось до 5 тысяч человек, и церковь была переполнена студентами высших учебных заведений. Студенты держали три металлических венка. После отказа священника отслужить панихиду студенты, пропев «вечную память», вышли из церкви. Демонстранты', не пропущенные полицией и жандармами на Невский проспект, направились по Казанской улице. Полиция и жандармы сопровождали демонстрацию. Часть демонстрантов в количестве 903 человек была загнана во двор казанской полицейской части. Из составленного полицией списка задержанных видно, что в демонстрации участвовали студенты 14 учебных заведений. Наибольшее число задержанных дали: Петербургский университет (244 студента), Высшие женские курсы (172 слушательницы), Технологический институт (120 студентов). Кроме учащихся были задержаны 74 частных лица. Некоторые из переписанных были исключены из учебных заведений, другие высланы '.

Охранное, отделение установило участие в демонстрации 6 профессоров, в том числе академика Бекетова. Об этом оно довело до сведения министра просвещения, предложив опросить означенных профессоров о причинах их присутствия 4 марта в Казанском соборе.

Самоубийство Ветровой сильно взволновало круги русской общественности, вызвало демонстрации, кроме Петербурга, и в других городах. Трагическая смерть Ветровой и волнение в Петербурге, вызванное ее смертью, привели к изданию департаментом государственной полиции двух распоряжений по Трубецкому бастиону. Было решено заменить в одиночных камерах керосиновые лампы свечами. Почти одновременно комендант крепости возбудил в департаменте государственной полиции вопрос об учреждении в штате Трубецкого бастиона двух должностей женщин для обслуживания заключенных женского пола, он указывал, что будет назначать на эти должности вполне надежных жен жандармов. Департамент полиции согласился на учреждение лишь одной такой должности.

Несомненно, что одна женщина в штате жандармов не была в состоянии исполнять должным образом свои обязанности. Интересы заключенных в бастионе узниц не могли быть удовлетворены с надлежащей полнотой, и мужчины-жандармы по-прежнему стесняли заключенных женщин.

В истории Трубецкого бастиона С.-Петербургской крепости следует особенно подчеркнуть, что эта тюрьма была, за немногими исключениями, использована царизмом для содержания в ней на время производства дознания, предварительного следствия и до приведения приговора в исполнение. Этим объясняется краткость сроков содержания в Трубецком бастионе 3. На основании материалов, собранных Ленинградским музеем революции, мы составили таблицу о продолжительности пребывания в бастионе 2084 заключенных за период 1873—1917 гг.

СРОКИ ПРЕБЫВАНИЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В ТРУБЕЦКОМ БАСТИОНЕ В 1873—1917 ГОДЫ

Всего .. 2084

Из этой таблицы видно, что на первом месте стояли краткие сроки содержания.

От 1 мес. до 3 мес. - 432
От 6 мес. до 1 года - 415
От 3 мес. до 6 мес.  - 414
От 1 дня до 7 дней - 292

На продолжительные сроки — от полутора лет до двух — был задержан 91 человек. От двух лет до двух с половиной —28 человек. Не было случаев содержания в Трубецком бастионе долее пяти лет. 

 После событий февральской революции в стены тюрьмы Трубецкого бастиона были доставлены царские министры. Чуть позже, новая правительство большевиков, пришедшее к власти, поместило сюда министров Временного правительства. Хотя Советская власть громогласно объявила, что ей тюрьмы не нужны, пустующими камеры Трубецкого бастиона оставались недолго. Как советская тюрьма Трубецкой бастион действовал до 1924 года. С 1924 года тюрьма становится музеем.

Следующая